— Вернись сейчас же! — по ушам бьёт злой окрик.
Полсекунды Витя борется с собой, чтобы не вырвалось само собой «Пошла в жопу!», и ограничивается коротким «Нет». Он начал нарываться. Понимал, что не время, лучше заранее всё обдумать и приготовиться, но не выдержал, начал нарываться. Хотя с другой стороны, давно пора.
Надо было сделать по-другому. Вот только сейчас он догадался, что надо было сделать. Заблокировать дверные замки и не впускать мачеху в квартиру, пока не придёт отец. Пусть она там снаружи бесится, сколько хочет. Ну, ничего. Придержим этот козырь, Вероника Пална не последний день на работе. Завтра… впрочем, выходные начинаются, но ничего, он подождёт.
Он сидит перед телевизором, смотрит новости. Не должно быть такое интересно дошколёнку, но он смотрит, непроизвольно ожидая редких сообщений из Южной Кореи. Любых, ему всё интересно.
Из кухни топает Кирюшка, тут же прососедивается к нему. Витя вздыхает, вот кто счастливчик. Все его любят, он всех любит.
Через несколько минут выходит мачеха, подходит к окну, поправить занавеску…
— Где ваза?! — в вопле мачехи слышится почти торжество, — Где ваза с цветами?
Витя с искренним недоумением пожимает плечами.
— А я откуда знаю? — оборачивается к Кирюшке, — Ты знаешь?
— Неть! — маленький оболтус усиленно мотает головой. Предсказать, как и что он скажет в ответ на самый простой и очевидный вопрос, не может никто. Только Витя для самого себя непонятным способом научился управлять его ответами. Кажется, маленький негодник ориентируется на интонацию. Правдивость его не заботит абсолютно, зато он безошибочно угадывает тот ответ, который от него хотят услышать.
— Что значит, не знаю? Утром она стояла на месте! — начинает заводиться мачеха.
— Точно стояла? — сомневается Витя, — Может папа куда убрал?
Когда мачехе нужно, сообразительность она проявляет недюжинную. Поняв, что склонить к признанию старшего затруднительно, выбирает самое слабое звено.
— Скажи, сыночек, — наклоняется к Кирюшке и начинает сладкие песни мачеха, — куда делась ваза с цветами? Скажи, и мама даст тебе вкусную конфету.
Кирюшка глубоко задумывается. А Витя помешать следственным действиям не может. Тогда он автоматически будет признан виновным.
— Очень вкусная конфета, Кирюша, — нежно сюсюкает мачеха. И Кирюшка ломается.
— Я её лазбил!
— Так, — выпрямляется мачеха и тут же забывает о награде предателю, — Я так и знала.
Она уходит, и Витя знает, почему, а вернее за чем. Смотрит на Кирюшку:
— Фиг тебе, а не конфета. Предателям конфеты не положены.
Кирюшка смотрит с обидой. Смысла всех речей он не очень понимает, но про конфету чувствует, что-то пошло не так. А когда видит мамочку с узким ремешком, понимает, что сильно не так и отходит подальше.
— Вытяни руки! — резко командует мачеха.
Витя нагло ухмыляется в ответ.
— Ща-а-а-с! Я эту подколку знаю. Я вытяну руки, а ты ремнём ударишь. Вот это видела? — С непередаваемым нахальством он показывает мачехе кукиш. Потом он поймёт, что перегнул палку, зато сейчас испытывает ликующее торжество, кидая дерзкий вызов могущественному врагу.
Так, теперь пора. Витя встаёт, и пока растерявшаяся от неслыханной наглости мачеха пучит глаза, командует Кирюшке:
— Кир, за мной! Быстро! — и бросается в свою комнату. Кирюшка спешит за ним.
В детской у них общая и довольно широкая кровать у стенки рядом со шкафом. Под неё Витя и залезает, предварительно бросив перед дверью стул. Какое-никакое, а препятствие. Кирюшка заползает следом. Младший брат его страховка. Мачеха не будет прибегать к крайним мерам, пока они вместе, иначе маленький может пострадать. Ещё он заранее засунул туда старую шубу, которую почему-то до сих пор не выкинули.
Грохочет отброшенный стул, мачеха врывается в детскую. Оборонительную позицию обнаруживает быстро и начинается осада.
— Вылезайте! Быстро!
— Кир, лежать! — блокирует команды мачехи Витя и напевает боевую песенку, — Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»!
— Не сдаётся Валяг! — весело подтверждает Кирюшка.
Веселье кончается, когда мачеха приносит швабру. Витя опять задумывается, ещё один прокол в оборонительных мероприятиях. Надо как-то придумать запирать дверь так, чтобы её трудно было вынести. Обычная щеколда не поможет, а вот упор в стену — да. Длинный шест нужен, метра два с половиной, его не спрячешь. Клин! — осеняет Витю. Дверь отворяется вовнутрь! Надо выточить клин! Суёшь под дверь, и никто не войдёт, пока дверь целиком не выбьет. Но Вероника Пална на это не способна.
Пока он размышляет о нереализованных возможностях, мачеха находит способ выманить младшего. Приносит ту самую обещанную конфету.
— Что, Кир? Бросаешь брата на поле боя? — задаёт горький вопрос вслед уползающему к свету и заманчивой конфете дезертиру.
А затем начинается горячая схватка. Витя, прикрываясь шубой, всё время норовящей предательски сползти, уворачивается от ударов шваброй. Удары можно было назвать колющими, если бы это орудие не заканчивалось поперечной перекладиной. В какой-то момент Витя хватается за эту перекладину и упирает её вверх, к краю металлического каркаса. Мачеха резко дёргает назад, и Витя терпит первый урон, пальцы левой руки защемляются перекладиной и железным краем. Мальчик шипит от боли, одёргивает руку, перекладина слетает.
Прежде чем Витя успел сменить позицию, разъярённая мачеха наносит два удара вслепую. Иногда случается, что шальные выстрелы оказываются самыми точными. Первый удар случайно модифицированным орудием мальчик получает прямо в лицо, под левый глаз. Вспышка боли, отразившаяся световым всполохом где-то в залобном пространстве, подстёгивает не хуже кнута. Второй удар получает в бок, когда он, рыча от боли, ползёт в дальний угол, ближе к шкафу. Надо было сразу туда передислоцироваться, там его достать труднее и тыкать палкой боком неудобно. Ну, да не первая ошибка, которую он совершает.
В углу он, забронировавшись шубой и стиснув зубы, борется с тремя приливами боли. От руки, бока и лица. Каждый источник атакует волнами. Сцепишь зубы, зажмёшься — волна спадает. Переводишь дыхание — следом новая волна, но чуть слабее. Мачеха уже не может его серьёзно достать, да и Кирюшка рядом толчётся и хнычет. Постепенно становится легче, каждый ушиб переходит в фоновый ноющий режим. Похоже на постоянно всплывающее и надоедливое системное сообщение, которое невозможно отключить. Но жить можно.
Конец видения 4.
— Очешуеть! — корейских слов Юна не находит, — Одно хорошо, раз ты на связи, значит живой.
— Живой, живой, — смеётся Юркин, — и даже целый. Я немного этого боялся, но переломов нет, отделался ушибами.
— И что дальше?
— Вылез только, когда отец пришёл. Первый раз видел его таким злым, мачеха в истерике, короче, концерт тот ещё.
— Он ей хоть затрещину отвесил?
— Нет. Всё-таки нет, хотя орал громко. Я и не знаю, устраивает меня это или нет…
— То, что не ударил её? — уточняет Юна.
— Ага. С одной стороны, она всё честно заслужила, с другой — не представляю, как это можно сделать.
— Так ей что, всё с рук сойдёт!? — возмутилась Юна не на шутку, — Да по ней тюрьма плачет.
— Ну, нет, — успокоил её Сергей, — С рук не сойдёт. Потом убедишься. Смотри дальше…
Никогда ни до, ни после, Витя не слышал, чтобы его спокойный, флегматичный отец так орал. Случилось это совсем не сразу. Пока до него доносятся торопливые невнятные из-за закрытой двери объяснения мачехи. Ему не нужна идеальная слышимость, он речи Вероники Падловны в таких случаях наизусть знает. Ага, в очередной раз рассказывает, какой он кошмарный и несносный ребёнок, как он целенаправленно, зловредно и старательно выводит её из себя. И, само собой, не забывает упомянуть своё воистину ангельское терпение.
Только тогда стал вылезать из-под кровати, когда услышал негромкий голос отца. Спешить приветствовать его не торопится. Неплохо бы выйти с громкой претензией вроде «Ты чего так долго?! Меня тут чуть не убили!», полюбоваться на вытянутую рожу мачехи, но сначала надо разобраться с полученным ущербом. Витя морщится, пошевелив челюстями. Больно, но вроде перелома нет. Витя вспомнил, что от удара голову слегка отбросило. Наверное, это и спасло от тяжких последствий. Вот если бы он был прижат головой к стенке, тогда был бы ой. Когда он приступает к осмотру руки, пошевеливая пальцами, опять-таки морщась от боли, в комнату входит отец, из-за спины которого выглядывает обеспокоенная и слегка испуганная мачеха.
Завидев его, отец на мгновенье замирает, зато мачехе этого мгновенья хватает, чтобы испарится. Фокус-покус, вот она здесь и вот её нет.
С невнятным возгласом, в котором, несмотря на его краткость, можно распознать сразу несколько матерных слов, мужчина бросается к сыну. Витя опасливо отодвигается, но это его не спасает. Заботливые отцовские руки сначала хватают за плечи. Далеко от ушиба на боку, но от толчка Витю хлещет болью. Он морщится, но на этом не заканчивается. Отец от волнения излишне резко берёт его за голову, всматривается в место удара. Витя испытывает очередной болевой прострел и решает, что с него на сегодня хватит. По методу злой Зины он изворачивается и сильно цапает зубами отца за руку.
— Ох, бл… ты чего?! — безмерно удивляется мужчина.
Удивления добавляют холодные глаза сына.
— Не трогай меня руками… — слово «идиот» в конце фразы Вите удаётся проглотить.
Они оба не ожидали такого. Отец понятно чего, а Витя того, что ему и от него придётся защищаться. Ему так повезло с тупыми родителями или они все такие?
Всё-таки иногда что-то и до самых тупых доходит. Если доходчиво объяснить. Отец внимательно осматривает мальчика, но рукам воли уже не даёт.
— Отойди подальше, — командует Витя отцу. Тот отодвигается.
Витя медленно поднимается, стараясь не морщиться и не кряхтеть от боли. С отца станется броситься помогать и опять схватить за ушибленные места. Хм-м, кажется, на левой голени тоже будет синяк. Этой мелкой травмы на фоне всего остального он сразу не почувствовал.