Прихрамывая, мальчик бредёт в гостиную. На ходу бросает отцу:
— Бинт принеси.
В гостиной садится на диван. Кирюшка, увидев его лицо, кривится и разражается плачем. Прикольно, — думает Витя, — надо бы на себя в зеркало полюбоваться. Машинально поворачивает голову на шум шагов и сталкивается взглядом с мачехой. Та ойкает, прижимает руки к лицу и останавливается. Даже на подбежавшего и прижавшегося к ногам Кирюшку не обращает внимания. И с чего такие глаза? — думает Витя, — видела ведь уже. Видно с первого раза толком не разглядела.
Витя отворачивается, ему отец бинт принёс. Помогает забинтовать пальцы левой руки, все кроме большого. Не то, чтобы это сильно помогло, но убережёт от прикосновений окружающих. Как бы сигнал всем: «Не трогать! Больное место!».
— Что всё-таки случилось, сын? — отец присел напротив. В его глазах Витя замечает какие-то опасные огоньки.
— Ничего особенного, — хладнокровно заявляет мальчик, — Вероника Пална решила поиграть мной в бильярд, взяла швабру и острым концом…
Фразу Витя завершил демонстрацией, на левую руку положил воображаемый кий, а правой сделал резкое движение вперёд, подражая завзятому бильярдисту. Отец медленно поворачивает голову в сторону жены, та начинает пятиться.
Первый раз в жизни Витя видит своего папу в ярости. И слышит. Очень хорошо слышит, так хорошо, что пришлось быстро уши заткнуть. Глаза закрыть не сумел, уж больно любопытно было, хоть и страшновато.
Вероника Пална реагирует быстро и, главное, правильно. Витя уже замечал, что в определённые моменты мачеха соображает всем на зависть. Схватив Кирюшку в охапку, она бросается в спальню. Верный ход, — оценивает Юркин. Он так же делал, спасаясь от неё. А вот папа, наоборот, не только воображает себя носорогом, но и голову отключил. Иначе с чего бы он начал выбивать дверь голыми руками, когда она открывается наружу? А, нет! — догадывается Витя, — мачеха успела щеколду задвинуть, папа в попытке открыть уже ручку оторвал.
Мощным ударом кулака папа пробивает верхнюю панель. Не насквозь, панель вгибается, от центра к краям разбегаются изломы и трещины. Смотрит на это Витя с искренним восхищением, даже Зина одобрила бы. Но исподволь подкрадывается беспокойство, как бы в таком состоянии отец дров не наломал.
Мужчина, бешено оскалившись, красивым и мощным ударом на этот раз ногой окончательно решает проблему верхней части двери. Обломки с грохотом обваливаются вовнутрь. Что-то отвлекает его сбоку, он раздражённо поворачивается.
— Папа, папа, там Кирюшка, — Витя стоит поодаль, он не сумасшедший близко подходить.
Из-за остатков двери слышен захлёбывающийся плач Кирюшки и успокаивающий дрожащий голосок мачехи. Витя внимательно смотрит, красная пелена бешенства медленно, но неуклонно истаивает в глазах отца.
— Насыщенный сегодня денёк получился, да, пап? — Витя подходит к отцу ближе. Уже можно, он почти в нормальном состоянии.
Мальчик смотрит на отца, поднимает вверх правую ладонь, тот подставляет свою. Они хлопают согласованным встречным движением и одновременно начинают ржать. Ощущается Юркиным некая истеричность в смехе, но лучше немного ненормальный смех, чем нормальная и здоровая вспышка бешенства.
Осаждённая часть дружной семьи Колчиных притихает.
— Есть хочу, — Витя переводит стрелки, но не пнуть мачеху не может, — она меня сегодня не кормила.
— Сам же не захотел… — робко из своего угла пискнула мачеха.
— Кусочек масла мне зажопила, представляешь, пап? — Тут же топит женщину Витя.
— Зазопила, — тут же подтверждает Кирюшка. Любит пацан такие слова, что тут сделаешь?
На кухне отец сосредоточенно смотрит в холодильник.
— Бутерброды тебе сделаю, — решает он.
— Не пойдёт, — не соглашается мальчик, — мне жевать больно. Кисель свари.
Через десять минут пьёт кисель и думает: жизнь с этого момента никогда не будет прежней. Для кое-кого она станет напоминать кошмар. И этим кое-кем будет не он. Это точно. Какая-то гадкая улыбка, странно знакомая Юне, «украшает» его лицо. Юна может видеть только глазами Вити, а в зеркало он не смотрит, зато чувствует. Отец не замечает, он лишний раз старается на сына не глядеть.
Конец видения 5.
— Да уж, понимаю твоего отца, — высказывается Юна. Она уже видела: полукруглая ссадина от швабры, вокруг неё живописное соцветие от красного до фиолетово-чёрного на всю половину лица. И этому фиолетовому пятну так тесно на занятой половине лица, что того и гляди выпрыгнет на вторую, не оккупированную часть.
— Давай дальше, — требует Юна.
— В следующий раз.
— Сейчас давай, пока у меня время есть.
— Как скажешь…
Витя неприветливо смотрит на тарелку супа, которую ставит перед ним очень тихая сегодня мачеха. Отец занимается тем, что ставит в спальню новую дверь. Витя до обеда крутился рядом, ему всё интересно. Подавал инструмент, стянул себе пару плашек.
— Чо, совсем мозгов нет? — он абсолютно прекратил сдерживать себя в отношении неё, — Мне жевать трудно. Бульону налей.
Без слов, только тихо вздохнув, мачеха убирает тарелку и ставит другую, наполненную прозрачным бульоном с весёлыми кружками жиринок на поверхности, редкими кусочками картофеля, мясных обрывков и других ингредиентов.
Мальчик оторвал рукой мякиш и принялся осторожно поглощать обед. Жевать было больно, но если не напрягать челюсти на твёрдом, терпимо.
— Холодный компресс мне принеси, — после обеда сухо отдаёт команду мачехе и уходит в комнату. Кирюшки сегодня нет. Его с утра отправили к бабушке, слишком он нервничает, когда лицо брата видит.
Юркин понимает отчётливо, что захоти он, и Вероника Падловна исчезнет из его жизни навсегда. Вместе с Кирюшкой, скорее всего, но что тут сделаешь. Падловна, кажись, этого не уразумела, но его сей факт не волнует. Решать ему. И он сомневается. Одна битая дура двух небитых стоит. Отец пострадает, налаженная хоть как-то жизнь полетит под откос.
Ему ничего, но неизвестно, кого приведёт отец на место Падловны. Как бы хуже не стало. Не пришлось бы снова укрощать. С этой-то почти всё решено. Он ещё потопчется на ней, но, в принципе, вопрос, считай, снят с повестки.
Первый выходной, суббота после самой яркой в его жизни пятницы. Можно было бы назвать её чёрной, но чувствует Юркин: с сегодняшнего дня жизнь настолько резко повернёт к лучшему, что не поворачивается язык так характеризовать вчерашний день.
Вечером настроение у Вити было заметно ниже среднего. Все книжки прочитаны, играть не с кем, физкультурой не займёшься, наполеоновские планы по захвату власти над миром составлены, только и делал, что лежал с холодным компрессом на лице.
После ужина становится легче. Он сумел испортить настроение родителям, — Юна этот момент тоже прекрасно поняла, — и, соответственно, поднять себе.
Добравшись до чая, Витя не даёт уйти с кухни родителям.
— С вас пять тысяч сейчас и каждый раз по истечении каждого месяца, — и спокойно пьёт чай дальше.
Вставший из-за стола отец замер, мачеха бросает затравленный взгляд.
— Поясни, сын, — отмирает отец.
— В садик вы нас не водите…
— Мест нет, — перебивает отец.
— Не важно. Главное, что вы не платите. Экономия? Да. Мы маленькие дети, за нами присмотр нужен. Почему няню не наймёте?
— А ты знаешь, сколько она стоит? Меньше тысячи за день они не берут.
— Двадцать тысяч в месяц, — мгновенно высчитал Витя. Про себя усмехнулся, ты, папа, зря число назвал. Себе же яму вырыл.
— А я прошу, нет, требую всего пять.
— Видишь ли, сын, внутрисемейные дела не оплачиваются, — находит, или ему так кажется, что находит выход отец, — Кто мне платит за установку двери?
— А мне что с твоей двери? — парирует Витя, — Ты не на семью работаешь, а на себя. Мне твоя дверь до лампочки, хоть вообще без неё обходитесь.
Отец переглядывается с мачехой, — у той взгляд совсем беспомощный, — и понимает, что поддержки с её стороны не будет.
— Мама на всю семью готовит, ей тоже надо платить? — самостоятельно находит аргумент отец. Витя удерживается от уточнения термина «мама».
— Ей и платят. Она сама, иногда ты. Она кучу денег тратит на себя. На наряды, косметику, всякие маникюры, причёски, — разносит аргумент отца Витя.
— Она свои деньги тратит, — возводит последний непробиваемый редут отец.
— Не свои, а семейные, — пробует редут на прочность Витя, — она не одна живёт.
— Если всё посчитать, то ты обходишься намного больше, чем пять тысяч в месяц. Так что давай не будем переходить на товарно-денежные отношения? Мы всё-таки семья, — подводит спор к концу отец.
— Давай, — неожиданно соглашается Витя, — Тогда просто выдавай мне по пять тысяч. Я буду учиться пользоваться деньгами, сам себе покупать игрушки, и всё такое…
Отец задумывается. Малолетний пацан обложил его со всех сторон. Приходится использовать право вето.
— Нет. Ты ещё мал, чтобы тебе такие деньги доверять.
На этом разговор заканчивается. В этот день. И продолжается в понедельник вечером.
Вечер понедельника. Ответный удар.
Мачеха, утирая слёзы и шмыгая носом, выносит испорченное постельное бельё к стиральной машине. Хмурый отец врезает в дверь спальни замок. Только Витя веселится, стараясь не показывать это лицом. Ни к чему лишний раз раздражать родителей, да и больно улыбаться. Впрочем, Кирюшка, виновник переполоха, тоже не унывает. То к отцу подойдёт, то к матери. Ему, стервецу, тоже весело. День прошёл не зря.
Витя приготовился загодя. Весь день вытачивал и подгонял плашку, утянутую вчера от отца. Детскими нетренированными руками получилось не сразу и несколько коряво, но главный критерий он выдержал. Какой критерий доминирует в оценке того или иного устройства? Очень простой: работает или нет. Выточенный Витей клин работал отлично. Дверь держалась, как прибитая.
Кирюшка, которого утром доставила бабушка, в это время вовсю шуровал в спальне родителей. Пацан давно лелеял хрустальную мечту добраться до будуара мамочки. О-о-о, там было, где разгуляться! Перед большим трюмо свободного места нет. Неровной батареей стоят, то есть стояли, столбики губной помады, по всей поверхности громоздились тюбики, баночки, скляночки с духами, кремами, лосьонами и прочими вещами, без которых женская жизнь и не жизнь вовсе.