куда больше их занимал вопрос, где можно купить новые ткани. (Позже я узнала, что среди флорентийцев нашлись и такие, кто нажил неплохое состояние, поступившись любовью к родине в пользу своего кармана.) Надо сказать, один из рыцарей с восхищением говорил о нашем чудесном Соборе и, кажется, проявил любопытство, когда я сообщила ему, что на фасаде Санта Кроче, над дверью, он может увидеть позолоченную статую святого Людовика, небесного покровителя его родного города, изваянную нашим великим Донателло. Но стал ли он потом ее разыскивать, я не знаю. Зато точно знаю то, что съели и выпили они за эти одиннадцать дней очень много; повар вел подсчет поглощенному продовольствию, так как условиями перемирия оговаривалось, что войско само оплатит свое содержание.
Вначале город изо всех сил старался поразить воображение завоевателей. В Санта Феличе было разыграно особое действо – Благовещение, и мой муж сумел раздобыть нам места – немалое достижение, ибо я не заметила среди прихожан больше ни одного сторонника Медичи. Однажды, в детстве, меня водили на подобное зрелище в монастырь Кармине, и мне запомнилось, как в нефе церкви парили облака из прозрачной ткани и как вдруг среди них показался хор из маленьких мальчиков, наряженных ангелами и подвешенных к потолку; один из них был до смерти напуган, и когда все запели, он так завопил от страха, что его пришлось опустить.
В тот день в Сайта Феличе тоже были мальчики-ангелы, но никто из них не плакал. Церковь преобразилась. Внутри, над центральным нефом, соорудили второй купол, его внутренняя сторона была выкрашена в темно-синий цвет и подсвечена сотнями крошечных светильников, так что казалось, будто глядишь на звездный ночной небосвод. Вокруг его основания на небольших цоколях стояли двенадцать сияющих ангелочков. Но в этом еще не было ничего удивительного. Ибо когда настал миг Благовещения, то сверху опустилась вращающаяся сфера, а на ней восемь ангелов, уже постарше, затем еще одна, из которой, наконец, вышел архангел Гавриил. И, опускаясь, он двигал крыльями, так что вокруг него вспыхивали мириады искорок, как будто вместе с ним на землю сходили сами звезды небесные.
Я сидела, изумленная не меньше Девы Марии. Муж велел мне снова поглядеть наверх, и я увидела, что из этой вереницы ангельских сфер можно извлечь наглядный урок перспективы: самая большая внизу двигалась к самой маленькой наверху. Так мы могли порадоваться не только славе Божьей, но и совершенству законов природы и умению наших художников повелевать ими. Кристофоро рассказал мне, что это хитроумное приспособление изобрел не кто иной, как прославленный Брунеллески, а после его смерти секрет механизма перешел к его преемникам.
Хотя не сохранилось никаких записей о том, что подумал обо всем этом король Франции, я знаю, что мы, флорентийцы, были очень горды и довольны собой. Но, когда я сейчас об этом вспоминаю, мне уже трудно отделить радость самого зрелища от того тихого удовольствия, которое доставила мне образованность моего мужа и его умение обращать мое внимание на вещи, коих я могла бы и не заметить. Когда мы возвращались в тот вечер по запруженным народом улицам, он вел меня, держа за локоть, и мы скользили вперед, как две рыбы сквозь бурное море. Придя домой, мы немного посидели, обсуждая увиденное, а потом он проводил меня в спальню, поцеловал в щеку и поблагодарил за приятное общество, после чего удалился к себе в кабинет. Лежа в кровати и вспоминая все, чему мне довелось стать свидетельницей, я была почти готова согласиться, что моя свобода и впрямь стоила принесенной жертвы. И что Кристофоро, что бы он ни намеревался делать в будущем, честно выполняет свою часть соглашения. В дни, последовавшие за прибытием короля, правительство занималось тем, что обменивалось с ним учтивостями и утверждало договор, по которому захватчики выглядели зваными гостями, а король получал большую ссуду на свои военные расходы – предположительно в благодарность за то, что его войска не стали грабить наш город. И если политики были друг с другом весьма любезны, то восторга на улицах поубавилось, и скоро какие-то юнцы, будущие вояки, принялись швырять камнями во французов, а те в свой черед стали в ответ тыкать в них мечами, и в таких потасовках погибла дюжина флорентийцев. Не бойня, не даже сопротивление врагу – но хоть какое-то напоминание о былом духе Республики, ныне утраченном. Карл, осознав, что гостеприимство тает на глазах, и послушавшись совета Савонаролы, сказавшего, что Бог не оставит государя, если тот быстро отправится дальше, собрал свое войско, и в конце ноября французы двинулись в путь, провожаемые куда более жидкой толпой с куда меньшими церемониями. Последнее, наверное, объяснялось тем, что уходили они, забыв заплатить за постой, и наши гости, доблестные рыцари из Тулузы, не были исключением. Лжецы до мозга костей!
Два дня спустя мой муж, ночевавший дома все время, пока у нас квартировал французский отряд (как благородный человек, думавший о безопасности жены), тоже исчез.
Без него и без гостей-завоевателей палаццо сразу сделалось холодным и неприветливым. В комнатах царил мрак: деревянная обшивка от старости покрылась пятнами, гобелены были трачены молью, а окна чересчур малы, чтобы пропускать достаточно света. А так как я боялась, что одиночество вновь ввергнет меня в пучину жалости к самой себе, на следующее утро я разбудила Эрилу на рассвете, и мы вдвоем отправились бродить по городу, чтобы насладиться свежеобретенной свободой моей замужней жизни.
21
Тело на мосту Санта Тринита было свидетельством не только кровожадности, но и безумия. Оно висело на столбе рядом с маленькой часовней, и к тому времени, когда его обнаружили монахи, собаки уже наполовину обглодали труп. Эрила сказала, что единственное утешение – это то, что бедняга, скорее всего, был уже мертв, когда его терзали, хотя кто знает – даже если он и пытался кричать, когда из него выпускали кишки, кляп, забитый ему в рот, не позволил бы ему это сделать. Видимо, псы явились вскоре после ухода убийцы, потому что к тому времени, когда сюда пришли мы – новости дошли до рынка с рассветом, и нам лишь оставалось влиться в людской поток, – остатки внутренностей валялись вдоль булыжной мостовой. Стражники уже отогнали собак, хотя самые настырные из них все еще ошивались поблизости, опустив головы, припадая брюхом к земле, притворяясь равнодушными, хотя лапы у них подрагивали от нетерпения. Вдруг одна собака, не выдержав, рванулась мимо собравшейся толпы и ухватила цепкими челюстями кусок потрохов, но тут же, получив пинок, заскулила и не выпуская из зубов добычи, очутилась на середине моста.
С толпой стражники обращались не менее грубо, но оттеснить людей было невозможно. Эрила, крепко ухватив мою руку, не подпускала меня слишком близко к телу. Ее пугало мое любопытство – его последствий она страшилась больше, чем самого зрелища: окажись она здесь одна, давно бы уже пробралась в первые ряды зевак. Что касается меня, то конечно же при виде растерзанного трупа все у меня внутри перевернулось – ведь в родительском доме меня так берегли, что я даже ни разу не присутствовала на публичной казни, – но я заставила себя преодолеть отвращение. Не для того я заплатила такую цену за свободу, чтобы укрыться за стенами дома при первой же встрече с кровью и жестокостью. Да и вообще я была любопытна – если только слово «любопытство» здесь уместно…
– Разве ты не понимаешь, Эрила? – нетерпеливо спросила я ее. – Ведь это уже пятый!
– Пятый кто?
– Пятый труп – с тех пор, как умер Лоренцо.
– Да о чем это вы? – зацокала она на меня. – Люди гибнут на улицах каждый день. Слишком много книжек читаете, вот и не замечаете ничего.
– Да нет же! Ты сама подумай: девушка у Санта Кроче, мужчина с женщиной в Санто Спирито, чьи тела потом перевезли в Импрунету, а потом тот юноша у Баптистерия, три недели назад. Все они были убиты в церкви или рядом с церковью, и все были страшно изувечены. Между этими убийствами должна быть связь!
Эрила рассмеялась:
– Связь? А грех? Две шлюхи, один шлюхин дружок, содомит и сводник. Быть может, все они спешили на исповедь? Во всяком случае, тот, кто это сделал, избавил уши монахов от грязных рассказов.
– Что ты хочешь этим сказать? Ты разве его знаешь?
– Его все знают. Думаешь, почему тут такая толпа собралась? Это Марсилио Транколо. Что бы тебе ни понадобилось, Транколо все может раздобыть. Вернее, мог. Вино, кости, женщины, мужчины, молоденькие мальчики – все у него было припасено в надежном месте и по справедливой цене. Это самый знаменитый сводник Флоренции. Я слыхала, последние две недели он с ног сбивался, поставляя товар иноземцам. Что ж, он теперь в отличной компании в аду окажется, не стоит сомневаться. Эй! – вскрикнула она и залепила пощечину какому-то мужчине, который налег на нас, пытаясь пробиться поближе к зрелищу. – Попридержи лапы, скотина!
– А ты подвинь свою черную задницу! – прорычал он в ответ и снова пихнул ее. – Потаскуха! Нам не нужны на наших улицах бабы цвета дьявола. Берегись, не то в другой раз угодишь под ножик.
– Уж не раньше, чем твои яйца повиснут рядом с гербом Медичи, – пробормотала она и начала вместе со мной проталкиваться назад, выбираясь из толпы.
– Но Эрила…
– Что «но»? Я же вам говорила, здесь не место дамам. – Она уже рассердилась, так что теперь трудно было понять, что это – заботливость или страх. – Узнай ваша матушка, куда я вас водила, она бы велела меня повесить на другом столбе, рядом вон с ним!
Она увела меня с моста. На берегу народу было меньше, но когда мы добрались до площади Синьории, то снова попали в толпу. В первые дни после ухода французов эта площадь кишела горожанами, жаждавшими избрать новое правительство, чьим негласным главой стал бы Савонарола.
Теперь его сторонники важно заседали во Дворце Синьории, вводя новые законы, силою которых уповали превратить безбожный город в государство Божье. Из залов городского совета мост Санта-Тринита видно с высоты птичьего полета. Такой урок – наглядное доказательство того, что дьявол рыщет совсем близко, – должен был помочь им сосредоточиться на своей задаче.