По прошествии доброй доли часа, исполненной самого тягостного ожидания, Золотинка расслабилась, поверив, наконец, что от одной напасти избавилась, спрятала нож и перевернулась.
С исчезновением акулы море обратилось в подлинную пустыню. Погружаясь, она не видела рыб. Поднимая глаза, не могла различить на выжженном небосводе даже следов облачка. Безжизнен оставался окоем, повсюду утомительно гладкий и правильный. Опустилась полная, невозможная на суше тишина, не нарушаемая даже всплеском. Иногда она принималась бултыхаться и фыркать только для того, чтобы оживить мертвящее спокойствие моря.
Большей частью она лежала на спине, прислушиваясь и чего-то ожидая. Тоскливо сжималось сердце. Она придумала себе занятие: стащила башмаки, а после некоторого размышления и чулки. Солнце преследовало Золотинку и под волной. Отвыкшая от солнца кожа горела, некуда было спрятаться. Солнце — совершенно правильный, изливающий из себя жар круг — стояло высоко, но невозможно было сказать, который теперь час и миновал ли полдень. Оно стояло прямо в середке неба, как вбитое. Так высоко солнце не поднималось в Колобжеге даже в середине лета, в изоке месяце. Имея представление о мореходстве, Золотинка сообразила, что оказалась в низких южных широтах. Может статься, в том самом беспредельном океане, что простирается за границы обитаемых морей и земель.
Безмерность водной пустыни и собственное ничтожество перед лицом безмерности угнетали Золотинку.
— Дракула! — воззвала она во все легкие. — Толкните меня! Чего же вы ждете, я ведь нарочно вас просила!
И после недолгой передышки снова:
— Юлий! Я тут застряла… Совсем худо!
Юлий не отзывался, как не отзывался и Дракула.
— Поплева! — подняла она голос. — Милый мой, родной! Никого у меня не осталось, кроме тебя! Где ты? Где твоя лодка? Поплева, милый! Тучка! Прости, Тучка!.. Где вы все? Мамочка, где ты моя? — и закончила, как прозрела, с ощущением ужаса: — Ты утонула.
В обессиленную душу стало прокрадываться иное. Она задумалась о смерти. Покачиваясь на спине с раскинутыми руками, разведя ноги, горящим лицом вверх, она охватила сознанием чудовищную бездну моря. Прежде она никогда не пугалась глубины, как-то вот не брала в голову… Через несколько суток, если до того не случится бури, измучившись жаждой, она утонет. Захлебнется еще живая. Потеряв силы и самообладание, утратив последнюю возможность сопротивляться слабости — вода хлынет в рот и в нос… Дикое, судорожное усилие: нет!
Страстное воображение завладело Золотинкой: она пережила свою смерть въяве, пережила каждое мгновение до самого последнего, окончательно неуловимого, кратчайшего.
Мертвая, вниз головой, с безобразно разинутым ртом, распущенными руками станет она погружаться, о том не зная… Медленно меркнет свет, давит холодная вода. Наверное, у нее лопнут глаза — там, внизу, несказанная тяжесть. Но она не будет знать, не будет знать ничего — вот это невозможно постичь… Мягко-мягко, неопределенно провиснув, опустится тело на заглаженные, похожие на застывшие волны гряды ила. От касания бесшумно вздымется чернильная взвесь…
Была она когда-то стойкая и славная девушка…
Золотинка стала обследовать все, чем располагает.
У нее было обрезанное до размеров куртки платье, и хорошо, что она это оставила — под солнцем.
Потом нож — вообще нужная штука.
Пояс и сумка — тоже пусть будут.
Затем хотенчик — кусок дерева на воде не помешает.
И еще, да! Перстень Рукосила на правой руке. Целое богатство! В открытом море без волшебного камня ее положение было бы совсем отчаянное. С ним не так страшно. И напоследок оловянное колечко, подарок Буяна.
Золотинка обвешена волшебными вещами, как новогодняя елка игрушками, — можно ли жаловаться?
Она сняла волшебный перстень, а когда повертела его перед глазами, нашла способ отщелкнуть плоский камень, он отошел вверх, как крышка ларчика. И там, в ларчике, лежали загадочные жемчужины. Четыре штуки. Их нужно было придержать пальцем, чтобы вода не смыла. Если проглотить одну, то она, может, взорвется. Или взлетит на воздух, как праздничная ракета. Что, может быть, и веселее, чем тонуть. Задумчиво защелкнула камень и вернула перстень на палец.
Никакого применения нельзя было измыслить для оловянного колечка пигаликов. Если перышко-письмецо найдет ее по этому колечку, то через месяц, не раньше, и уж конечно, будет искать ее на дне морском. Как глубоко перышко сможет уйти под воду?
А вот хотенчик… Мелькнула мысль… Куда поведет ее рогулька в совершенной пустыне?
Еще подумав, она восстановила петлю на оборванном, измочаленном хвосте хотенчика и взяла узел в зубы. С этими предосторожностями, перевернувшись животом вниз, она пустила рогульку…
Которая погрузилась в воду, неопределенно пошевеливаясь.
Вот рогулька учуяла, выбрала направление и двинулась достаточно медленно, чтобы Золотинка успевала за ней плыть. «Но если она намеревается показать мне ближайший берег, надеюсь, островок окажется не далее пятидесяти верст», — с натужным ехидством подумала Золотинка, возбуждаясь, однако, неясной, дикой надеждой.
Плыли они недолго. Золотинка не успела особенно устать, когда палочка вильнула развилкой и пошла вглубь.
Вглубь!
Золотинка оттащила хотенчик назад и вынырнула, чтобы сообразить, как же это все надо понимать? Погружение в бездну? Смерть?
Воображение помогло ей решить загадку. Мысленно уходя вслед за хотенчиком в давящую, темную уже глубину, она осознала себя в пяти саженях под поверхностью моря… Там именно, где она занырнула сюда из книги.
Вот!
Значит, вернуться в книгу и к безопасности, к спасительной тверди можно через то самое место, сквозь которое она первоначально сюда попала — перевалилась! Это место связывает между собой два раздельных мира! И никакой оставшейся в замке за книгой Золотинки нет. Одна Золотинка, и для нее один мир, тот что печет солнцем. Она здесь, а не там. Нужно нырнуть в глубину, точно туда, где она первоначально очутилась, и в попятном движении затиснуться в книгу, а через книгу на стул в комнату Рукосила.
Золотинка хорошо знала, как трудно отыскать что-нибудь под водой, если нет и признаков дна. Об этом нечего и думать.
Только хотенчик знает. И вот — ведет.
Она набрала воздуху, сомкнула губы на поводке хотенчика и нырнула. Рогулька тянула ее отвесно вниз, помогая движению; сильными толчками она смыкала руки вдоль тела, гибко извиваясь, и оставляла свет, все дальше погружаясь в густой давящий мрак. На глубине, знала Золотинка, потребность в воздухе меньше: когда сильно сдавит грудь, дышать как будто уже и не надо, можно протерпеть долго. Отвесно, хотя и неровно шедшая рогулька вильнула, что Золотинка почувствовала в темноте по натяжению поводка. Она незамедлительно последовала за хотенчиком и тотчас толкнулась обо что-то плечами. Руки попали в пустоту. Сильно ударивший поток швырнул ее боком и ногами вперед. Не соображая, что делает, она, тем не менее, сомкнула за собой книгу — ударившись спиной о залитый стол, очутилась она в воде на полу.
Все в комнате Рукосила бурлило. Хлестнувшая из книги волна посшибала с постели подушки, и они, расплывшись по комнате, садились теперь на мели. Словно стая медуз, плавала смытая со стола бумага.
Золотинка перехватила рогульку и, поднявшись, спрятала ее под клапан кошеля. Ноги у нее были голые, обгоревшие на солнце. Из захлопнутой мокрой книги торчал зажатый между страницами кончик водоросли.
Откинув голову на спинку кресла, Дракула похрапывал и недовольно морщился, поджимая промокшие ноги. Вода уходила под двери, но спадала медленно. Прежде всего надо было спасать книги. Золотинка добрела до выхода и провернула торчащий в скважине ключ. Потоп все равно уже нельзя было скрыть.
Спавшая вода нашла себе выход в последней по счету двери, следующей за двумя запертыми. Ступая по залитому ковру, Золотинка осторожно глянула. Взору ее предстала площадка винтовой лестницы. Последняя вода струилась по уходившим спиралью вниз ступеням. А прямо на Золотинку глядела испуганными глазами прильнувшая к осевому столбу статуя. Выпятив гладкий живот с достоверно прорезанным пупком, беломраморная женщина тщилась прикрыть грудь ворохом рассыпавшихся цветов, тогда как другая рука пыталась удержать скользнувшее с бедер покрывало. Лицо красавицы исказилось смятением.
Золотинка вернулась в библиотеку, заперла замок на два оборота, для верности подхватила опрокинутый стул и заложила дверные ручки.
Потревоженный ею, дворецкий сокрушенно вздохнул, а потом уж приподнял веки. Едва прояснившийся взгляд его уперся в пару стройных девичьих ног, спереди необыкновенно розовых… И это было такое разительное впечатление, что, не останавливаясь на следах потопа, блуждающий взор дворецкого пугливо возвращался к обгорелым ногам девушки. Вид неприлично укороченного платья мешал Дракуле сосредоточиться и уяснить положение дел.
— Где это вы так мм… простите, царевна, ободрались? — промямлил, наконец, он, поводя мутными глазами.
— На солнце! В низких широтах! — огрызнулась она.
— Вам не холодно мм… простите, без юбки?
— Меня трясет!
Она подняла разбухший от влаги том и так шмякнула его на стол, что хлюпнуло и разлетелись брызги.
— Соберите книги, чтоб не мокли, — кинула она Дракуле.
Покоробились от воды страницы, но чернила и краски нисколько не пострадали, они как будто бы стали ярче. Прежнюю книгу Золотинка отодвинула, опасаясь даже задеть зажатый между страницами хвост водоросли. Но и в новую книгу, это был третий том «Общих дополнений», не решалась погружаться, отвела взгляд, стиснув сплетенные пальцы.
Потом, не шевельнувшись, она выпалила нечто невразумительное, да так сердито, что честный Дракула почел своим долгом переспросить. Золотинка не ответила и после молчания внезапно соскочила со стула, чудом его не опрокинув. Стремительное внимание ее привлек брошенный на залитом полу указатель. Лихорадочно полистав книжицу, она нашла слово «истина», отыскала десятый том «Дополнений» и статью, занимавшую добрую долю тома. Возвращаясь за стол, она пробормотала знаменательные, навсегда оставшиеся для Дракулы загадкой слова: