Если это был кот, а не оборотень. Но, конечно же, обернувшаяся в кота Лжезолотинка — это уж ни на что не похоже. Лжезолотинка ни в кого не могла обернуться, будучи и сама оборотнем. Рыжий с тигриными полосами котяра на крыше не был великой слованской государыней Зимкой — нечего и рассуждать. Но кто же тогда был этот зверь, каким образом замкнул он на себе сокровенные помыслы Юлия? Тут самого разнузданного воображения не хватит, чтобы сообразить.
В лихорадочном нетерпении Золотинка обследовала обе прилегающие к дому улицы и установила, что кот, скорее всего, путешествовал по тесно сомкнутым крышам. Нашла она и низенькую пристройку, которую, судя по всему, можно было считать началом верхолазного предприятия. К пристройке этой, чулану под черепицей, примыкал каменный забор с полуразрушенным верхом — здесь несложно было подняться на нижние крыши.
Взрывы голосов на площади угасли еще прежде, чем Золотинка закончила расследование, так что ждать не пришлось. Едва успела она сообразить, что к чему, как наверху зашуршало и скатился, словно со стога, огромный рыжий кот. Он тяжело сиганул на разбитую крышу пристройки и тут, внезапно встретившись глазами с мальчишкой, заскользил по черепице в тщетной попытке остановиться.
Встрепенувшись, Золотинка распахнула внутреннее око и тотчас наткнулась на преграду, то неодолимое препятствие, которое представляет для порабощающей власти волшебства разум. Кот вздыбился, ощетинил шерсть, он безошибочно распознал, с кем имеет дело. Мгновение — и должен был броситься наутек. Золотинка быстро оглянулась в захламленном проходном дворике, только что многолюдном, а теперь, на счастье, пустом, и сказала как можно яснее:
— Иди за мной и не отставай. Надо поговорить — для твоей же пользы.
Потом она повернулась и неторопливо пошла, не оглядываясь. Похоже, это был единственный способ изумить и тем самым лишить бдительности недоверчивого кота.
Беда была только в том, что Золотинка сама не знала, куда идет. Буян назвал ей человека в Толпене, к которому можно было обратиться, но в случае крайней нужды.
Сомнения разрешила попавшая на глаза вывеска. Изображение великокняжеского венца, несколько огромных грубо раскрашенных тарелок над низкой дверью харчевни и деревянная бутыль, выточенная из целого бревна, утверждали, что в этот месте поят и кормят с княжеской щедростью. Накрепко забитая клином дверь стояла в одном раз навсегда установленном положении «открыто». Оглянувшись на пороге, Золотинка установила, что рыжий оборотень следует за ней в двадцати шагах.
Хозяина можно было признать по засаленному переднику и по не менее лоснящимся щекам.
— Вот деньги, — как набравшийся храбрости маленький дикарь, выпалила Золотинка вместо приветствия. Она суетливо вытащила из кармана узелок с Вобеевой ссудой. — Тетя Анила сказала снять комнату. И с харчами. Два гроша в день.
— Заходи, — сказал тот. — Ладно уж, не обижу. Есть хочешь?
Золотинка кивнула, а потом, оглянувшись, добавила:
— Это мой кот. А нам нужно комнату, пожалуйста, дяденька.
Огромный дикий кот, размером с рысенка, хищный обитатель камышовых зарослей, ступил на щербатые половицы и остановился, нарочито зевая.
Пристанищем оказалась косая коморка под лестницей с крошечным, заросшим пылью окошком где-то вверху. Большую ее часть занимала кровать с грязной смятой постелью, на которой ночевал не один десяток постояльцев. Столом служил замусоренный объедками табурет. Рыбьи кости и чешую хозяин смел в миску, которую нашел тут же, а на кровать только глянул — это необременительное действие заменило, как видно, смену белья и прочие любезности.
— Нам поесть, — искательно пробормотала Золотинка. А когда хозяин вышел, сразу переменилась: — Присаживайся, мой друг, потолкуем.
Кот вспрыгнул на табурет, бросил взгляд на хлипкую дощатую дверь и произнес, почти не размыкая губ, как это делают говорящие звери:
— Прежде всего жду извинений. Ты сказал: «Это мой кот».
— Неужели сказал? — изумилась Золотинка. — Только по недомыслию! Обмолвился! Глубочайшие извинения!
Глуховатый, несколько шамкающий, но оттого не менее высокомерный и брезгливый голос кота поразил ее. Несомненно, кот этот не был оборотнем — оборотни не говорят! Вочеловеченный зверь. А это уж волшебство высшего порядка.
— И второе, — важно продолжал кот, не давая опомниться. — Закажи трубку, табак и чекушку водки.
— Никто не поверит, что я курю! — живо возразила Золотинка.
— А кто поверит, что курю я?
Она молчала, в смятении пытаясь как-то совместить светлое, ясное представление, которое вызывала у нее мысль о Юлии, с этой темной личностью, что, взобравшись на табурет, нагло топорщит усы. Она достала из котомки сверток с хотенчиком и едва удержала его в руках — рванул, устремляясь к коту.
— Но-но! Без шуток! — всполошился зверь, отпрянув, глаза его злобно блеснули. С нарочитой замедленностью она убрала сверток на дно котомки и тщательно ее завязала.
— Простите, почтеннейший, как ваше уважаемое имя? — спросила она, покончив с делом.
— Зачем тебе имя? Мы с тобой мышей не ловили. Пусть будет Почтеннейший.
Золотинка чувствовала в собеседнике нечто такое, что не поддается прочтению, и потому вынуждена была плутать наугад, не понимая, куда приведет разговор. К тому же она прислушивалась к случайным голосам за дверью и скрипу лестницы, чтобы не пропустить возвращение хозяина, и это тоже мешало собраться с мыслями.
— Ну, — прошамкал кот. — Я жду предложений.
— С тобой, Почтеннейший, бесполезно хитрить, — льстиво начала Золотинка, нисколько не опасаясь переборщить. — У меня нет предложения. Пока нет. Есть вопрос. Откуда ты знаешь покойного государя Юлия?
— Откуда я его знаю?! — фыркнул кот. — Глупый вопрос. Никчемный, неумный, ничтожный вопрос! Кому уж знать, как не мне! Еще бы! Ты даешь! — У Золотинки уж отлегло на сердце, когда она поняла, что не промахнулась, но кот не дал ей расслабиться… — Покойный государь, — небрежно продолжал он, — наш великий государь, как принято считать, хотя бывали государи и повели… повеликее… покойный государь… хотя, опять же сказать, бывали государи и покойнее, был до безумия, до безрассудства предан. — Почтеннейший смахнул воображаемую слезу.
— Кем предан? — тронула лоб Золотинка.
— Кем? — удивился кот. И тоже задумался, пытаясь понять эту абракадабру. Он начал повторять собственное высказывание медленно, как бы распутывая: — Покойник был… до безумия… до безрассудства… предан. Мне предан. Был предан мне! — сообразил кот и продолжал с подъемом: — Скажу и больше, положа руку на сердце, покойник никого так не любил, как меня. Он меня обожал. Скажу откровенно, скажу все: из-за меня-то покойник и проиграл достопамятное сражение под Медней.
— Покойный? — полепетала Золотинка.
— Покойник, — решительно поправил кот, не замечая тонкой словесной разницы. — Покойник, говорю, проиграл сражение. Из-за сердечной слабости. Из-за понятной и простительной слабости.
В ошеломлении Золотинка не находила слов. Все это была бы чистейшая ахинея, когда бы не поведение хотенчика, который непреложно свидетельствовал в пользу отъявленной брехни и бахвальства. К тому же Золотинка не умела понять, действительно ли Почтеннейший врет… Как могла она распознать чужую ложь, когда и сама лукавила, когда приняла чужое обличье, по самому своему существу ложное!
— Каким образом?.. — пробормотала она. — Проиграл сражение под Медней?
— А чего, собственно, тебе от меня надо? — прошамкал кот. — И вообще: где табак, водка? Где девочки? Соловья баснями не кормят. Сначала ужинать. Водка, табак, баня, девочки. Потом разговор.
— Сначала дело, — возразила Золотинка, которая утратила связность мысли и говорила наобум, первое, что пришло в голову.
— А чем ты докажешь, что ты волшебник? Почем я знаю, что не напрасно здесь распинаюсь? — прищурился кот, склоняясь вперед и упираясь лапой в бок. Похоже, он подражал повадкам какого-то ловкача, которого принял за образец, — вольно или невольно.
Золотинка потянулась к уху с намерением достать Эфремон да сверкнуть наглой твари в лицо… И остановилась в сомнении. Стоила ли тварь того, чтобы показывать действительную свою силу? Не лучше ли будет начать издалека? Или, скажем так, с краю?
Тут, толкнув ногой дверь, без стука вошла служанка, толстая немолодая девка. Обеими руками она держала тарелку горячего супа, ухитряясь при этом зажимать пальцами еще краюху хлеба и тряпку, в зубах же торчала ложка. Когда все это, кроме тряпки, поместилось на табурете, девка кивнула на кота, хихикнув:
— А этому что? Хозяин говорит, обед на двоих.
— Этому? — переспросила Золотинка. — Поджарьте пару мышей. Потом стопарик водки, табака, бумагу для самокрутки. И девочек после бани.
— Каких девочек? — вытаращила глаза служанка.
Вопрос, понятно, остался без ответа, зато обнаружилось, для какой надобности служанка таскает тряпку — она смазала этим сомнительным орудием чистоты мальчишку по уху. Кот же бросился в угол и с размаху хлопнулся о доски — словно мешок с шерстью. Девка вышла, на пороге прыснув.
— Вот так! — мрачно молвила Золотинка. — Вот тебе табак, водка и прочие пороки.
— Чего тебе от меня надо? — задиристо спросил кот, не оправившись от унижения. Во всяком случае, он не настаивал больше на каких-либо предварительных условиях.
— Ты много тут говорил об отношениях с великим государем Юлием. Да верится с трудом.
— Простите, сударь, однако я до сих не имею чести знать, с кем имею дело! — напыжился кот. Он явно страдал от мысли, что произвел невыгодное впечатление, с чрезмерной, скоморошьей ловкостью прянув с табурета в угол.
— Ты имеешь дело с волшебством. С могучим, всюду проникающим волшебством.
— Твое волшебство прячется по задворкам, — хитро сказал кот. — А Великий Рукосил-Могут не прячется.
Мимолетное замешательство Золотинки не укрылось от Почтеннейшего, хотя, казалось бы, она тут же нашлась с ответом: