— Вы думаете, я от вас отстану? — звонко рассмеялась младшая Золотинка и ступила так близко, что поседевший Рукосил неловко проткнул ей грудь. На что девушка-призрак, по видимости, не обиделась, но Рукосил посчитал необходимым изысканно и с видимым огорчением извиниться — он уж начинал перестраиваться.
— Да, бесполезно! Не укроешься! — должен был прийти к заключению и Рукосил-призрак. Потом он улыбнулся подруге по призрачной доле самой широкой и ослепительной улыбкой. — От вас ничего не скроешь, юная моя победительница!
— Ну, мне ли тягаться мудростью с величайшим чародеем нашего времени! — учтиво возразила Золотинка-призрак. — Едва ли я смогла бы растолковать так ясно и убедительно происхождение блуждающих дворцов!
— Я дольше прожил, — возразил младший Рукосил. — И соответственно больше постарел. Вот и все.
Эти двое были так переполнены доброжелательством, что, казалось, вот-вот лопнут. С призраками чего не бывает!
Однако старшему Рукосилу, так же как старшей Золотинке, эта галантная пикировка стала уже надоедать.
— Как мне отсюда выйти? И что потом? Как уберечься? — резко напомнил молодому двойнику постаревший Рукосил.
— Нужно узнать имя змея, — улыбнулся призрак.
— Ну да… — сообразил Рукосил. — Смок — это имя для непосвященных, для чужих. Но ты-то настоящее имя знаешь?
— Ничего подобного! Откуда? — возразил призрак. — Я — это ты. Я не знаю ничего сверх того, что доступно твоему воображению, знанию и уму.
— Но я-то где узнаю тогда? — возмутился Рукосил.
— Имя здесь, во дворце, — сверкнула белозубой улыбкой Золотинка-призрак, обращаясь к своему повзрослевшему двойнику. — Думаю, за той дверью, перед которой ты в прошлый раз остановилась. Во дворце под Межибожем.
— Это нечестно! — укоризненно воскликнул Рукосил-призрак. — Я не знаю той двери!
— Дверь и дверь! — своевольно пожало плечами милое видение. — Как я ее опишу? Надо видеть. И вот что, конюший, дайте мне руку! — она повернулась к призраку Рукосила с очевидным намерением увести его прочь.
— Охотно! — тотчас же откликнулся призрачный кавалер, который, конечно же, не мог отказать даме в просьбе.
— Но где искать? — крикнул Рукосил вослед умопомрачительной парочке, которая чинно удалялась в небытие.
— Я думаю, в сундуке, — обернулся напоследок кавалер. — Все самое ценное хранится обычно в сундуках.
— Послушай, — крикнула Золотинка, — в Параконе были четыре жемчужины, что с ними?
— А истукан, что Порывай? Он разве змея не одолеет? — надсадно кричал Рукосил.
— Не одолеет… не одолеет… — отозвалось эхом, и было неясно, кто это сказал и сказал ли вообще.
Прошло время, прежде чем раздосадованный Рукосил опомнился и взглянул на прекрасную девушку-калеку с золотой рукой, что стояла рядом, терпеливо ожидая внимания.
— Но почему конюший? — спросил он вдруг. — Почему она назвала его конюшим?
— А большего ты не заслужил. Выше конюшего так и не вырос, — сказала Золотинка, наклонив голову к плечу. Чудесные карие глаза ее оставались печальны, и только губы дрогнули… призрачной, неуловимой улыбкой.
Рукосил не ответил резкостью. Недоброе чувство не отразилось в его лице и не испортило утонченной мужественной красоты. Он сказал учтиво, совершенно владея собой:
— Позвольте предложить вам руку!
Мгновение Золотинка колебалась.
— Охотно!
— Что у вас с пальцами? — участливо спросил кавалер, когда они пошли мерным прогулочным шагом. — Не болит?
— О, нет, нисколько, благодарю вас! — ответила она с деланной улыбкой. — Только чувствую, на руке гиря. Знаете, махнешь этой чушкой и что-нибудь тут нечаянно развалишь.
— Попробуйте! — предложил озорной кавалер.
И Золотинка походя огрела золотой пястью колонну. Грохот, полетела каменная сечка, так что оба зажмурились. А в колонне осталась выбоинка.
— Не отшибли пальцы? — обеспокоился кавалер.
— Да, ощущения непривычные, — призналась Золотинка.
— Под горячую руку вам лучше не попадаться! — засмеялся Рукосил уже совсем искренне.
— Ну уж… — смутилась девушка. — Небольшая это радость — чувствовать себя дуболомом.
— Что ты говоришь! — горячо воскликнул Рукосил. Он перехватил другую ее руку, с живыми, гибкими пальцами, не давая им убежать и спрятаться. — Золотинка! — молвил он звучным вибрирующим голосом и с юношеским проворством опустился на колени. — Клянусь, я никого никогда не любил! И если кого любил, то тебя!
Надо думать, он остался бы безупречно правдив, если бы ограничился этим ловко скроенным признанием. Но Рукосил на нем не остановился, почувствовав влечение к златовласой красавице с чудесными карими глазами и слабой, никогда как будто бы не исчезающей улыбкой ее по-кукольному ярких и больших губ. Темно-синее платье со шнуровкой на груди рисовало тонкий и стройный стан… — Золотинка! — воскликнул он с дрожью. — Любимая! Любимая моя и единственная!
— А вот это лишнее, — сказала девушка холодно. — Не надо разбойничать словами!
Девушка не отнимала руки, которую он считал приличным удерживать, но не выказывала ни малейшего поощрения.
— Прости! — прошептал он, потупившись. — Прости… я мог бы тебя полюбить… Я был так близко… И на тебе я споткнулся… а с этим так трудно примириться.
— Прости и ты, — просто сказала она. — Ты, видно, не знал, что Юлий жив и на свободе. А ты не выйдешь из дворца. Ни ты не выйдешь, ни я. Прости.
— Юлий жив? — настороженно переспросил Рукосил, и Золотинка, чутко вслушиваясь, не уловила неправды. Если слованский государь не знал, что Юлий мертв, то, значит, жив. Сердце ее радостно вздрогнуло. А Рукосилу потребовалось усилие, чтобы сказать два коротеньких слова:
— Я рад.
Она отняла свою руку: нельзя было произносить горькое и дорогое слово «Юлий», когда ладонь ее оставалась в чужой руке. И сказала:
— Да был ли Юлий вообще? Что говорить… это уж ничего не меняет. Отсюда вдвоем мы не выйдем. Прости.
Рукосил не откликнулся и не вставал с колен в тяжком раздумье. А когда поднялся, лицо его было бледно, а искусанные губы пылали. Некоторое время он оглядывался, словно не мог уразуметь, где очутился и на кой ляд эти мраморные изваяния, зачем эти резные каменные карнизы, эта лестница в ущелье розовых стен, которая поднималась неукоснительно вверх и вверх к свету?
Темные чувства мутили душу, дыхание его стеснилось, а взор ускользнул, скрывая нечто… Раскатистый, под землей прокатившийся гул, ропот тяжко пошевелившейся земли заставил Рукосила опомниться. Откуда-то сверху, с затерянного на головокружительной высоте потолка посыпался каменный мусор и куски лепных украшений. Рукосил поднялся с колен и окинул пронзительным взглядом девушку. В лице ее не было страха, а лишь томительное, в сузившихся глазах ожидание.
Верно, то было последнее искушение и последняя слабость Рукосила — ему достаточно было намека.
— Пойдемте, принцесса! — молвил он в совершеннейшем самообладании, принимая спутницу под руку. — Вы поможете мне искать сундук?
— Пожалуй, да, — вздохнула Золотинка, безрадостно кивая сама себе. — Я думаю, его и искать особенно не придется.
— А что, принцесса, как получилось, что вы на свободе и гуляете по Словании? — мягко спросил Рукосил, когда они ступили на длинный пологий подъем. — Я достаточно осведомлен обо всем, что происходит в Республике. Пигалики осудили вас всенародным голосованием, на смертную казнь по статье «Невежество с особо тяжкими последствиями». Насколько я знаю, ни один человек еще не ускользнул из цепких лап пигаликов, если попался.
— Значит, я первая, — усмехнулась Золотинка. И в ответ на недоверчивый взгляд спутника добавила: — Они сами устроили мне побег. В большой тайне, но при всенародном сочувствии, я полагаю.
Цепкому уму Рукосила понадобилось несколько мгновений, чтобы оценить сообщение. Он присвистнул.
— А знаешь, эта дура Зимка Чепчугова тотчас тебя раскусила. Распознала тебя в обличье пигалика еще в корчме Шеробора. Натурально, я отнес это на счет воспаленного воображения взбалмошной, бестолковой бабенки. Видно, уж точно, кого бог хочет наказать, то первым делом отнимает разум! Дурак дураком. Старый дурак.
— Не убивайтесь, Рукосил, — грустно сказала Золотинка. — Удивительно ведь не то, что вам придется рухнуть, забравшись так высоко, а то, что вы вообще туда забрались.
— На вершину я еще не забрался!
— И слава богу!
Он промолчал, и это было достаточно суровое возражение по обстоятельствам их мирной беседы.
— И не зовите меня принцессой, — сказала она, чтобы переменить разговор. — Я когда-то легко купилась на принцессу.
— Но… — хмыкнул Рукосил, — эта выдумка доставила вам немало приятных часов. И вам, и мне. Знаете, пожалуй, это была одна из самых, я бы сказал, добродушных подлостей, которые я когда-либо в жизни сделал.
— А было письмо? Хоть какое-нибудь? — спросила вдруг Золотинка тихо, как если бы что-то не до конца еще для себя разрешила.
— Бог с вами, милая! — веселился Рукосил. — Сундук был. Но письма не было. Честью клянусь, не было.
— Жаль. Хотелось знать… — коротко обронила Золотинка, не поднимая глаз. И переменилась: — А что с Поплевой? Он в Колобжеге, мне говорили? — она глянула вверх, прикидывая, сколько осталось лестницы для мирного разговора.
— В Колобжеге Поплева, дома. Занимается незаконным волхвованием, лечит людей. Жив и здоров, я его не тронул. Все ж таки тесть — через Зимку Чепчугову, можно сказать, породнились! В Колобжеге тебя осуждают — не пригрела названого отца.
— А первый раз, осенью шестьдесят восьмого года, как он попался? Когда провожал Миху Луня?
— Это просто. У Михи началось западение. Он попался прямо на заставе, а Поплеву загребли заодно. Между нами, Миха был неважный волшебник, так, трудолюбивая посредственность.
— Где он сейчас?
— А ты держала его в своих руках.
— Жемчужины?
— Разумеется. Одна из них был Миха. Другая — Анюта. И еще кое-кто. Хорошее собрание редкостных душ.