Рождение волшебницы — страница 68 из 284

избавить ее от этой угрозы.

— Допустим, — обронил он, отхлебнув вина.

— Ты убил Миху? — ужаснулась Золотинка.

— Я вовсе не утверждал этого, — пожал он плечами.

— Где Поплева? — спросила она, отбросив всякие околичности.

— Матерью моей клянусь, не знаю я этого человека! — воскликнул вдруг Рукосил с неожиданной, скоморошьей даже горячностью и очертил на груди круговое знамение. — Не знаю ничего, кроме того, что это твой названый отец.

Золотинка заколебалась. Неизвестно по какой причине она никогда не думала о Рукосиле, как о лжеце.

— Поплева сопровождал Миху в путешествии по реке, — сказала она уже по-другому, без вызова.

— Видишь ли, — отвечал он как бы даже дружески (несмотря на то, что она оставалась в железной западне). — Видишь ли… Миха Лунь попал ко мне через третьи руки. С ним случилась обычная неприятность, которая преследует самонадеянных волшебников известного пошиба — западение. Ты знаешь, разумеется, — это когда оборотень нежданно-негаданно скидывается в собственное естество. С Михой это случилось прямо на заставе, наверное, от страха. Когда я имел, наконец, с ним свидание в подвалах Казенной палаты, прошло уж две или три недели после несчастья.

— Как же тогда к тебе попал Асакон?

— Пусть это останется моей маленькой тайной, — небрежно улыбнулся Рукосил и с этими словами забрал у Порывая волшебный камень. Болван разогнул палец, чтобы хозяин мог стащить перстень. Теперь у чародея было два волшебных камня — по одному на каждой руке: желтый Асакон, и красный камень, неизвестный Золотинке по имени. — Это будет моей маленькой тайной, — повторил он, протянув руки, чтобы видеть оба сверкающих перстня сразу. — Кстати, я очень рад, что мы перешли на ты, — заметил он еще, не поворачиваясь к пленнице.

Стена. В стену Золотинка уперлась, не имея ни малейшего понятия, как продвигаться дальше. Несколько часов назад она проникла в эти покои со скоропалительным намерением вступить с Рукосилом в переговоры. Переговоры казались возможны, пока она в своей позолоченной самоуверенности видела себя соразмерной величиной: там Рукосил — здесь принцесса Септа! Сорокины пересуды и все, что произошло потом, вернули ее на место, всем своим маленьким существом она ощутила, что торг невозможен. Сюда можно прийти, чтобы сдаться. И служить. Здесь все берут целиком, не оставляя ничего своего. Торг невозможен, только простой размен: отдать свое полностью, чтобы по соизволению хозяину получить частичку чужого. Может статься, этого чужого дадут много, больше, чем даже предполагаешь, — хоть захлебнись, только никогда уже не вернут твое.

— Скажи своему болвану, чтобы пустил меня, в самом деле! — сказала она по возможности небрежно.

Рукосил будто не слышал.

— И кстати, ты училась волшебству по каким сочинениям? — спросил он вдруг, снова вспомнив недопитый стакан.

— Я не училась, — хмуро отозвалась Золотинка. Она устало навалилась на подставленную Порываем опору. — Правильной науки я не прошла. Мне знакомы только «Немая книга» Лулия и «Хроника двенадцати врат».

— Как? — хмыкнул Рукосил. — Ты наловчилась привораживать рыб по книге этого безмозглого интригана? Занятно. Это и само по себе походит на чудо. Что ты еще умеешь?

— Ничего, в сущности.

— Ни-че-го, — протянул Рукосил, раздумчиво перебирая каждый слог, и пригладил бородку, чтобы заострить ее еще больше. Теперь, когда приступ неистовства прошел, можно было заметить, как чародей измотан: глаза окружала нездоровая синева. Видно, выпал ему большой перелет и дурные хлопоты. — Ты разобрала что-нибудь в «Дополнениях»?

— Нет.

— Искала ключ?

— Искала.

— Ошибаешься, ключ не нужен. — Он обратился к книге. Золотинке нетрудно было разглядеть, что письмена появились сразу, как только чародей принялся листать. С третью долю часа он сосредоточенно полистывал и читал, не вспоминая заточенную в руках истукана девушку. Но, захлопнув книгу, сразу к ней обернулся.

— Соберись с духом, — сказал он беспристрастно и строго. — Тебе предстоит испытание. Главное в твоей короткой жизни, возможно, последнее.

Глаза, погруженные в синеву утомления, бестрепетно сомкнутые губы — они не лгали. То, что двигало сейчас Рукосилом, было больше, значительнее пустого желания позабавиться испугом беспомощной девушки. И такая строгость чувствовалась в выражении лица, в законченных, собранных движениях, что можно было вообразить, будто опасность, которую он имел в виду, грозила волшебнику не в меньшей степени, чем Золотинке.

Она не умела собраться с духом, но испугаться тоже не находила сил. Нравственная усталость, замешанная на какой-то придавленной лихорадке — вот, что она испытывала. Не то же ли чувствовал Юлий, утверждая, что бросится в пропасть, подумала она вдруг с пронзительным сожалением.

Рукосил надвинулся, но дыхание его не ощущалось. Зажав Асакон щепотью, он провел его, не касаясь, вдоль Золотинкиных губ и в желтых двоящихся гранях камня затеплилась жизнь.

— Ты хочешь зарядить об меня Асакон? — спросила она.

— Вроде того, — отозвался он, не отвлекаясь.

Поднял камень выше, вдоль переносицы на лоб, крестообразно его расчертив, и с той же всепоглощающей сосредоточенностью повел его дальше, обнося стриженое темя, виски, затылок. Потом спустил Асакон на грудь, к сердцу.

— Держи крепче! — жестко велел он Порываю. — Перехвати, чтобы не дернулась. Левую руку!

Захват придавил ребра, холодная лапа легла наискось через колени, так что девушка, прижатая к медному человеку, сделалась совсем плоской.

Рукосил прижал лишившуюся подвижности пясть, а камнем коснулся ногтя.

— Ты умрешь, — прошептал он с искаженной полуулыбкой.

Она ощутила режущую грань Асакона. Коротко, без воздуха вздохнула и остановила сердце — совсем.

Слепящий свет ударил снизу сквозь опущенные ресницы. Золотинка вскрикнула, ушибленное сердце скакнуло, вырываясь, она стиснула зубы и жмурилась. Судорожно сомкнутые веки не защищали ее, она видела расходящийся кругами золотой жар. Асакон проколол зажатый намертво палец, колыхнулась нестерпимая боль. Чья-то ладонь грубо ударила по губам, чтобы зажать рот, да она и крикнуть не могла — горячий огонь палил внутренности, сжег язык и гортань. Ни крикнуть, ни вынести — сознание помутилось.

Потом она обнаружила, что видит. Комната стала на дыбы, пол торчком, и все, что к нему пристало, не падало; пустая бутылка, лежа на боку, не катилась под уклон.

Пахло кислым. Это был соленый вкус крови — Золотинка прикусила губу. Со стоном, едва внятным, она приподняла мутную голову, и все поехало, вернувшись на место. Золотинка висела в лапах Порывая. Вот были ноги Рукосила. А сам он уставился в столбняке, губы расслабленно приоткрыты.

Взоры их встретились.

— Я — гений, — вымолвил он подавленно.

Золотинка очнулась уже настолько, что способна была оценить несуразность этого заявления.

В выжженном ее существе ощущалась пустота. Холодящая пустота, где гуляли, поднимая пепел, сквозняки. Пустота эта полнилась тихим, едва шелестящим звоном и разрасталась, пустота раздувала ее изнутри неприятной легкостью. Она ощущала себя оболочкой, которая содержала в себе беспредельность.

— Как ты себя чувствуешь? — с приторной заботливостью спросил чародей, растопырив руки, словно имел намерение обхватить девушку со всех сторон, чтобы она не могла раздуваться дальше.

— Слабо, — пробормотала Золотинка, с удивлением слушая собственный голос.

— Так! Она чувствует себя слабо! — откликнулся чародей бессмысленным смешком. И кинулся куда-то, схватившись за виски, — полтора шага не сделал, как возвратился. — Знаешь ли ты, чудо, что до тебя скончалось восемь человек. Покрепче тебя были! Ты девятая. И жива! — снова он хохотнул, давая выход возбуждению. — Ощущаешь что-нибудь особенное?

— Не-ет…

— Нет! — восхищенно повторил чародей. — Нет! Ничего особенного! Представьте, она не чувствует ничего особенного! — он лихорадочно огляделся в поисках свидетелей небывалого события. Но приметил только лишь истукана: — Для чего ты держишь Золотинку, Лоботряс? Пусти ее сейчас же!

И кинулся подхватить девушку, принял ее под мышки, но не усадил на стул, как порывался, а обнял, прижал к себе и клюнул губами стриженую колючую макушку. Он успел еще несколько раз — десяток! — поцеловать такие же колючие виски, затылок, поцеловать ухо, лоб, нос, щеку, губы, когда Золотинка начала сопротивляться.

— Послушай, девочка моя, чего ты сейчас больше всего хочешь? — суетился он.

— Где отхожее место? — грубо спросила Золотинка. — Я околела стоять.

Чародей глядел на нее в изумлении. Потом вскрикнул «о!» и бросился показать дорогу, для чего пришлось подвинуть загромождавшую проход клетку с орлом и пройти в какой-то коридорчик.

— Там темно. Возьми свечу, вот!

Едва Золотинка пристроила подсвечник и заперлась в крошечной, но вполне приспособленной к делу коморке, Рукосил постучал:

— Послушай, девочка! — она растерялась и не отвечала. — Ты там?

— Там.

— Послушай, ведь я же гений! Живой гений — это я! Да что там, ха, больше! Больше! — он сильно стукнул дверцу — просто в избытке чувств. — Как все сошлось? Невероятно! Всякий на моем месте потерял бы надежду после того, как сжег восемь человек. Ты слышишь? Ведь мы с тобой, что! мы с тобой овладеем миром! — он требовательно постучал.

— Ты меня видишь?

Золотинка видела.

— Вижу! — проговорила она вдруг, не осознав еще толком чуда. Сквозь двери и сквозь переборку она видела, как Рукосил метнулся по коридорчику, не в силах стоять на месте, и тотчас вернулся. Все это она видела. Хотя и не так ясно, как воочию. Пришлось тронуть переборку, чтобы убедиться, что преграда не растворилась, не разошлась туманом.

— Что? В самом деле? — воскликнул он, уловив восклицание. — В самом деле, видишь? — Но ответа не дождался и заговорил: — Могущество мое велико! Я один из могущественнейших волшебников современности. Едва ли найдется десять-двадцать человек, которые могли бы стать со мной вровень. И никто в Словании. Могущество мое еще не взошло в зенит. Слышишь?