Возвративший себе человеческое обличье оборотень исхудал от голода. Однако он не покидал разрытой истертыми, пораненными лапами ямы, хотя не имел сил разобрать последние крупные камни, вытолкать их со дна выработки наверх. Путавшее мысли омерзение, которое испытывала Золотинка после убийства, не помешало ей сообразить, что с золотым кладом в яме не все ясно. Почему хотенчик завел оборотня именно сюда, а не к любому другому кладу? Чем это золото лучше того, что оборотень припрятал в усадьбе?
Проводив взглядом хотенчика, который обратился в черную крапину на чистом небе, она положила окровавленный меч и спустилась в яму. Под камнями и дресвой обнаружились переломанные кости. А на продавленной груди золотая цепь, частично прикрытая остатками парчи: плоские звенья и большой изумруд в окантовке золотых листьев. Чтобы не ломать шейные позвонки, Золотинка расчистила с помощью меча череп и тогда высвободила подвеску.
Тяжелые изящно сработанные звенья заскользили, заиграл на свету камень. Эти листья и два золотых витка по бокам камня… они тревожили воображение и память.
Она держала в руках Сорокон!
Один из величайших волшебных камней, когда-либо известных в истории человечества. Сколько раз видела она Сорокон на гравюрах Поплевиных книг!
Возбужденная мысль неслась вскачь: хотенчик оборотня — кто бы мог подумать! — связал его застарелое желание вернуть себе человеческий облик с орудием исполнения, с волшебным камнем. Но Сорокон ведь исчез из поля зрения волшебников еще в прошлом веке и считался утраченным, как и множество других выдающихся камней древности. Цепь жестоких преступлений отметила закат Сорокона, предполагали, что он впал в ничтожество и вовсе сошел на нет. Но, верно, что-то еще осталось, если хотенчик почуял Сорокон на расстоянии в десятки верст!
И это, последнее преступление — погребенные под каменной осыпью кости… Теперь уж никто не скажет, что тут сто лет назад произошло.
Сердце лихорадочно билось, она озиралась в смутной потребности поделиться открытием и опасаясь в то же время всякого соглядатая. Как остро ощущала она теперь свое невежество в волшебных науках. Попадись Сорокон Рукосилу, о! этот бы сумел распорядиться камнем.
И раз так, не лучше ли бежать из замка? То есть оставить Поплеву и вступить в открытое противоборство с Рукосилом? Что тогда сделает с ним чародей? И мертвый Тучка. Он присутствовал в каждой мысли ее и в побуждении. Он требовал терпения… и все равно мести. Только едва ли она сумеет справиться с Рукосилом в ближайшие годы. Даже обладая Сороконом. На стороне чародея главное — на его стороне знания. Она вспомнила библиотеку Рукосила. И спохватилась, что не убрала до сих пор Сорокон от чужих глаз. Тогда, не обращая внимания на камни и сучки, быстро сбежала к ручью, промыла цепь, надела на шею и заправила под платье. Плоскую цепь можно было бы обнаружить теперь, только нарочно Золотинку обыскивая.
Она смочила разгоряченное лицо и походила по бьющей в голени ледяной воде, чтобы остыть. Но все равно прохватывал ее озноб, и Золотинка не сразу сообразила, что от холода. Она двинулась было к началу скальной лестницы, тотчас же передумала и возвратилась, чтобы засыпать скелет на дне ямы. Следовало, наверное, закопать и оборотня, но больно уж было противно, она не стала задерживаться.
Сорокон холодил грудь, прикосновение ощущалось болезненно, и Золотинка знала, что он согревается. Долго еще он будет впитывать тепло человеческой души, месяц за месяцем, годы будет он жить и развиваться Золотинкиным естеством, набираясь сил и одухотворяясь. Будет пропитываться ее чувствами и мыслями, приноравливаться к ее повадкам и характеру. Отдавая, расходуя себя на Сорокон, Золотинка и сама станет меняться, потому что влияние это обоюдное. Болезненные, похожие временами на ожог прикосновения камня несли в себе память прошлого, страшный, жестокий опыт Сорокона. Это нужно будет перетерпеть, чтобы приручить к себе тяжелый, а, может быть, и вздорный, мстительный камень — немного хорошего он видел при последних хозяевах.
На пороге горного входа Дракула подал руку. Кажется, он хотел спросить. Однако жизненные воззрения Дракулы, по всей видимости, носили столь определенный, завершенный характер, что исчезала надобность в уточнениях. Общая широта взглядов позволяла обходиться без подробностей. Можно сказать, дворецкий избегал частностей, сознательно ими пренебрегал. Пренебрег и на этот раз. А когда спустя время заговорил, то просто позвал слугу:
— Вина!
В корзине с ключами уместилась и бутылка. Дворецкий взбодрил себя продуманным и прочувственным глотком, а потом достал большой полотняный платок, смочил его и опустился к Золотинке. Тут только, когда пронзительно защипало, кольнуло свежей болью, она обнаружила, что ноги разбиты в кровь. Дракула промыл вином обе ступни, вытер и самолично надел узкие туфельки.
— Гиблое ущелье, — произнес он, вставая. — Я помню всех, кто спускался. Кто побывал там, не живет.
— Что же вы прежде не говорили? — усмехнулась Золотинка.
— Разве? — удивился тот. — Не говорил? Должно быть, нет, в самом деле. Впрочем, позвольте заметить, принцесса, вы не производите на меня впечатление человека… мм… женщины, юной прекрасной женщины, девушки, которой дорога жизнь.
После этого Дракула затворил скрипучую дверь, запер оба замка, а ключи оставил при себе.
— Я пойду вперед, — сказала Золотинка и забрала у слуги факел.
На росстанях дворецкий показывал, куда повернуть, но она все равно мешкала, оглядываясь и переспрашивая, а тем временем выписывала копотью на потолке простенькие условные знаки. Верный своим жизненным воззрениям, Дракула такого рода пустяков не замечал.
— Что за этой дверью? Откройте! — остановилась Золотинка.
Ключ отыскался довольно скоро, ключи были подобраны на большие проволочные кольца в известном Дракуле порядке. Однако он предупредил:
— Не знаю, откроем ли. Не помню, когда открывали.
И вправду, ключ проворачивался туго.
В коротком, на несколько шагов помещении не было ничего, кроме мусора. Золотинка постояла, глубокомысленно осматриваясь, и сказала:
— Ладно.
— Пойдемте, — согласился Дракула. Походя ковырнул слой извести между камнями, обвел глазами подвальчик. — Кладка свежая. — Он вздохнул. — Стеночку эту неделю назад поставили. А может, и позже. Не вчера ли?
Золотинка так и обмерла. Сырая известь между камнями задней стены выколупывалась пальцами. По всем швам кладки не было ни малейших следов пыли.
— Ручаюсь, что дверь не открывали пятнадцать лет, — задумчиво молвил Дракула.
— Ломайте! — воскликнула Золотинка срывающимся от возбуждения голосом.
Однако они и не думали.
— Понадобится, царевна-принцесса, артель рабочих со всей соответствующей снастью.
— Давайте артель! Давайте снасть!
— Царевна, — замялся Дракула. — Если вы обратитесь ко мне за советом, то я определенно посоветую вам стеночку эту не трогать.
— Может быть, вы скажите мне, кто и зачем ее поставил? — запальчиво спросила она.
Золотинка с готовностью заводилась спорить и пререкаться, потому что это позволяло погрузить в забвение неизвестно как проведенный в Гиблом Ущелье час.
Излишне горячечные, может быть, препирательства давали выход возбуждению, происходившему от тайно холодившего грудь Сорокона.
— Ах, царевна, вы бы ничего не заметили, если бы не я! — Справедливый упрек, но ничего не объясняющий. — И что за радость лезть на рожон? Не трогайте стеночку, принцесса. Так будет лучше.
— Кому будет лучше?
— Мне, — с обескураживающей искренностью признал Дракула.
Он забрал факел, ступил было к выходу и жарко зашептал, обдавая ее винным духом:
— Царевна, эту стеночку поставили пигалики. — Она глянула, он утвердительно кивнул. — Так и есть. Они поставили ее с той стороны. Понимаете? Злопамятный и вредный народец. Знаете, царевна, лучше не обращать внимания на кое-какие проделки уродцев. Тем более, что границы владений у нас тут не совсем точно установлены.
— Идите! — сказала она, безжалостно подавив приязнь к этому странному человеку. И топнула ногой: — Идите за рабочими!
— Род и Рожаницы! — сокрушенно вздохнул Дракула. — В отместку они залезут ко мне в кладовые. Не удивлюсь, если пигалики скатятся до воровства. Мы сами доведем их до этого.
Дворецкий удалился — вместе с единственным факелом. И стало так темно, как не бывает даже самой мрачной ночью на море. Замерли последние шаги, стало еще и тихо. Запустив руку за пазуху, Золотинка нащупала Сорокон. Она остро жалела, что нету света, чтобы заняться камнем. Зато и соглядатаев можно было не опасаться, вряд ли следовало ожидать Дракулу раньше, чем через полтора-два часа.
Ничего не различая широко открытыми глазами, Золотинка пыталась прощупать мрак, но стен не достала. Зато можно было уловить беглый торопливый шорох… топот маленьких лапок. Кто-то уцепился за ногу — она резко стряхнула со щиколотки что-то мягкое.
Крысы! Очень голодные крысы. Стоило пошарить вокруг себя внутренним оком в расчете распугать шайку безмолвным окриком, как Золотинка ощутила испепеляющую волну злобы, алчной дерзости. С этим трудно было справляться, и она тотчас же замкнулась, внутренне оградившись. Наглость этой сволочи питалась ее множеством — они набегали и набегали из коридора на запах живого существа. Ударившись рукой о стену, она не могла уразуметь, что это за стена и с какой стороны дверь. И надо было помнить, что нет поблизости бочки или ящика, чтобы забраться туда, спасаясь от крыс.
«Свету!» — страстно жаждала Золотинка. И свет ей почудился.
Можно было думать, что светится в голове, как бывает при закрытых глазах. Но глаза оставались открыты. Она обнаружила источник — прямо на груди, подступая к горлу, светилась переплетенная тенями черта. Это был шнурованный разрез платья. Золотинка поспешно сунула руку и сняла цепь через голову — Сорокон озарил подвал и прянувших прочь тварей.
— Свету! — велела Золотинка уже сознательно. Изумруд послушно прибавил яркости. — Свету! — подстегнула она, торжествуя.