Лифт остановился, и они вышли на наклонный пандус, заполненный припаркованными автомобилями. Фостер сунул руку под эластичное трико, шаря в кармане шорт в поисках ключей. Блаш продолжала говорить и печатать, не отрывая глаз от экрана телефона.
– Это произошло в двадцать шестом. Макферсон была известнейшим религиозным деятелем, но звезда славы уже потихоньку скатывалась с небосвода. – Блаш не отставала: теперь Фостер вел вдоль рядов машин. – А у Агаты Кристи не складывалось с тиражами книг…
Наконец они подошли к потрепанному «Доджу Дарту». Фостер открыл пассажирскую дверь, и Блаш, не снимая капюшона, забралась в машину. Она объяснила, что обе женщины бесследно пропали: Макферсон – на месяц, Кристи – на десять дней. Обеих искали по всему миру, подняли неслабую шумиху в газетах. Тысячи добровольцев прочесывали земной шар.
– Пусть Иисус не обижается, – заметила Блаш, – но исчезновение и возвращение – это смерть и воскрешение по-женски. Это как чудо, понимаешь?
Фостер сел за руль и попытался сменить тему:
– Ты помнишь фильм «Кровавая баня для няни»?
Блаш щелкнула ремнем безопасности и коротко бросила:
– Поехали.
– Разве тебе не надо обратно?
Женщина порылась в кармане своей куртки и извлекла пачку сигарет. Задрав капюшон и освободив рот, вставила сигарету в губы, ткнула пальцем в прикуриватель автомобиля и, не выпуская сигарету изо рта, заявила:
– Просто поехали, ладно?
Фостер хотел было попросить не курить, но ждали решения важные проблемы. Нажав последнюю кнопку, Блаш сказала:
– Отправить!
Сначала считали, продолжила рассказчица, что Эми Семпл Макферсон утонула в океане где-то под Лос-Анджелесом. Про Агату Кристи говорили: ее, скорее всего, убил муж, который хотел получить развод и жениться на своей секретарше. Когда Макферсон в конце концов нашли, та заявила, что ее похитили и увезли в Мексику. Кристи же настаивала, что у нее случился приступ амнезии. Так или иначе, публика встретила обеих радостно и шумно, их приветствовали тысячи человек. Едва было не канув в безвестность, они рванули к высотам всемирной славы.
Запуская двигатель, Фостер слышал в отдалении вой полицейских сирен.
– Поехали, – скомандовала Блаш, – ты же не хочешь попасться. Во всяком случае, не так скоро.
Сирены завыли громче и ближе. Фостер, выгибая шею, посмотрел назад и выехал на пандус.
– Я отвечу на все вопросы, – сказала Блаш, пыхнув дымом, – но только пока буду считаться похищенной.
Машина катила по спирали вниз, к выезду. Фостер возразил:
– Я тебя не похищаю.
Однако у Блаш имелся аргумент:
– Мне нужен рывок в карьере.
«Додж» клюнул носом, остановившись перед шлагбаумом. Фостер оплатил парковку заранее, однако его рука нерешительно замерла, не коснувшись кнопки. Он покачал головой:
– Ни о каком похищении и речь не идет!
Блаш ткнула телефон ему в нос и прочла с экрана:
– «Дорогая служба спасения, я похитил прекрасную и невероятно талантливую актрису Блаш Джентри».
Ее глаза лучились смехом.
Фостер вставил парковочный талон в щель и нажал кнопку, поднимая шлагбаум.
Из «Оскаропокалипсиса сегодня», автор – Блаш Джентри (стр. 50)
Говорят, что я сама инсценировала свое похищение: якобы я знала, что должно произойти на церемонии вручения «Оскара» в тот год. А еще говорят, некоторые ювелиры и модельеры отказались тогда давать драгоценности и одежду напрокат. В какую милую компанию меня записали! Те, кто распускает обо мне подобные слухи, не желают заметить, что меня похитили под дулом пистолета.
Эти же люди считают, что башни Всемирного торгового центра разрушили новейшим изобретением – дастификатором-распылителем. Вы такое слово в словаре видели? Уж простите, если мое похищение идет вразрез с идеями кучки шизиков, верящих в любые теории заговора.
Митци налила еще вина и выпила за упокой души Джимми. С самоуверенными парнями она встречалась в надежде, что ей передастся хоть немного их наглости. Женская тайная мечта: заполучить самоуверенность нарцисса путем проникновения и смешения. Увы, без толку.
Она приподняла краешек бинта на запястье – почти прошло, не останется и шрама. Потом бросила взгляд на веревку, свисающую с двери спальни. Смерть – та еще лотерея. Вот попадет она завтра под автобус и прямо сразу – в ад. Без задержек и проволочек, без выбора и сомнений. Но если взять да и уйти по-фонтейновски, она уйдет, связанная с этим ребеночком. Пара таблеток «амбиена», бутылка пино-гри, оставшийся «халцион», и Митци отправится в неприкаянную вечность, не зная даже, что умерла.
На сей раз повод для беспокойства был внутри.
Зазвонил телефон, номер на экране не определился.
– Митц, – послышался мужской голос. Шло, он станет ее лучшей и последней работой. – Я тебе предложу, а ты не отказывайся: пойдем посмотрим кино.
Митци увидела, как в темных квадратиках окон дома напротив ее тень осушила бокал вина и налила другой из бутылки на подоконнике.
– Уже за полночь.
– Это полуночный предпросмотр, – не отставал он.
– Мы все равно опоздаем, – ответила Митци, наблюдая, как поплыли тени во всех темных квадратиках, когда они, ее фонтейновские собутыльницы, подняли бокалы и поднесли к губам.
– На ту часть, где прозвучит крик, не опоздаем.
Оказалось, звонивший ждал ее внизу. Митци выглянула из окна и на месте, где обычно стояла «Скорая», увидела лимузин.
Похититель и актриса бесцельно кружили по улицам, прячась за тонированными окнами автомобиля. Солнце садилось, хотелось раздобыть чего-нибудь поесть, но как это сделать и остаться неузнанными? Пришлось дожидаться полной темноты.
Впереди, рядом с припаркованным автомобилем, стоял патрульный автомобиль, за рулем сидел полицейский. Фостер съехал к обочине, выключил двигатель и поставил машину на ручник.
Блаш попросила дать ей посмотреть пистолет. Фостер достал оружие из кармана куртки, предупредил:
– Не заряжен.
Она протянула руку, и Фостер отдал ствол. Блаш взвесила пистолет в руке.
– Как ты пронес его через охрану?
Фостер только плечами пожал. Женщина потянулась вперед, взяла телефон с панели приборов.
– Если удалось пронести пистолет, значит, кому-то это было надо. Кто-то хотел, чтобы ты меня похитил. – И добавила с наигранно-серьезным лицом: – Наверное, мой агент.
Фостеру подумалось о своей теории: что его ведет Люсинда, что дочь направляет его на нужный путь.
Блаш вытащила провод зарядки телефона из гнезда прикуривателя, потянулась к перчатке Фостерова костюма, лежавшей на сиденье:
– Ты не против?
Он не ответил. Фостер снял тяжелые перчатки, как только сел за руль. Перчатки, да и весь костюм, пропитались потом, как губка. Влажный капюшон палача, который Блаш тоже давным-давно стянула с головы, валялся на заднем сиденье. Приняв его молчание за согласие, она сунула руку в перчатку. Другой рукой взяла телефон, словно собираясь сделать селфи, и подняла пистолет рукой в перчатке, вдавив ствол в щеку. Со стороны это выглядело так, будто ее ткнули пистолетом в лицо. Блаш повернула голову в сторону и зажмурилась так сильно, что слезы хлынули из глаз, оставляя черные потеки туши на щеках. Уголки губ опустились, рот приоткрылся, будто всхлипывая. Телефон щелкнул, как затвор камеры.
Так вот зачем ей понадобилась перчатка! На фото все будет выглядеть иначе: мужская рука в перчатке ткнула дулом в хорошенькое личико кинозвезды, а та скрючилась в ужасе. Именно в этих перчатках Фостер попал на все камеры слежения. И получается, что фотографии отправлены с телефона беглеца, которого разыскивают за незаконное владение оружием. Мелодичный звук оповестил их, что фото отправлено.
– Это – для «Нью-Йорк таймс».
Блаш открыла другую страничку, на которой отображалась сумма пожертвований для ее выкупа в один миллион долларов.
– Бля, – только и сказала она. И это было совершенно безрадостное «бля», скорее злое и расстроенное «бля».
Фостер спросил с деланым равнодушием в голосе:
– Ты играла няню, которую пырнули ножом. Кто дублировал твой крик?
Глаза Блаш сузились, будто она почуяла в вопросе подвох. На хорошеньком личике нарисовалось нахально невозмутимое спокойствие.
– Никто не дублирует мои крики.
Он проследил за ее взглядом на полицейскую машину, забрал телефон и нашел нужный файл. Пронзительный девчачий визг был полон ужаса. Они оба на мгновение застыли. Звук отдавался эхом, повиснув в салоне припаркованного автомобиля. Сложив руки на груди, Блаш сглотнула комок и сказала бесцветным голосом:
– Это – я.
Не отрывая взгляда от полицейской машины, она сползла на сиденье пониже.
– Совсем не твой голос.
– Такова моя работа. Я могу любой голос сделать.
Фостер решился:
– Выметайся.
– Это был мой крик! – Блаш выхватила телефон прежде, чем он успел включить запись снова.
Фостер нажал на клаксон. Гудок получился длинным. Какой-то старик на тротуаре подошел, прислонился носом к стеклу с ее стороны и прищурился, вглядываясь в салон. Копы обязательно отреагируют, когда соберется толпа.
И Блаш сломалась:
– Ну хорошо, хорошо, черт побери. – Она прикрыла лицо руками, потому что в салон пытались заглянуть и другие пешеходы. – Может, кричала и не я, доволен?
Это было именно то, что Фостер хотел услышать.
Вино, конечно, не «амбиен» и даже не «халцион», однако держаться на плаву поможет. Открывая дверь лимузина, водитель снял фуражку. В салоне ее ждали Шло, охлажденное пино-гри и горячие новости. Бокал на высокой ножке томился, наполненный до краев. Шагнув в обтянутый кожей салон и погрузившись в кресло, Митци сразу протянула руку за напитком. Автомобиль отошел от тротуара и заскользил по пустым ночным улицам, словно не катился, а плыл, и ей казалось, что это здания и автобусные остановки движутся, а лимузин стоит на месте.
Продюсер сообщил, поднимая разделительную перегородку между ними и водителем: