О, этот безумец Уайет! Нельзя действовать так безрассудно. Ему казалось, что достаточно выйти к Сент-Джеймсскому дворцу, и королеву можно будет взять голыми руками. Но среди его соратников было немало предателей, которые сообщали людям королевы о всех планах сэра Томаса, надеясь на прощение и награду. Советники королевы решили не препятствовать въезду Уайета в город, а потом напасть на него со всех сторон. Мятежники вошли в Лондон со стороны Кенсингтона, а возле Гайд-парка на них напали верные королеве войска. После стычки воинство Уайета заметно поредело, самые малодушные разбежались по домам, однако неудача не остановила сэра Томаса. Он пробился к Сент-Джеймсскому дворцу, однако резиденция королевы охранялась так хорошо, что мятежники были вынуждены проследовать мимо. На Флит-стрит Уайет увидел, что дальнейшее продвижение невозможно — дорогу преградили многочисленные отряды солдат. Мятежники стали отступать, к этому времени их осталось всего горстка. Наконец, убедившись, что надежды на победу нет, Томас Уайет сдался властям и был препровожден в Тауэр.
Все это время я не поднималась с постели. Никогда еще мне так страстно не хотелось жить. Блестящее будущее, которого еще недавно я ждала с нетерпением, грозило превратиться в кошмар. Больше всего на свете я боялась оказаться узницей лондонского Тауэра. Уж лучше смерть, по крайней мере, это быстро и милосердно; смерть подводит черту под всеми испытаниями и муками земной жизни. Но превратиться в пленницу, над которой день за днем, год за годом висит угроза эшафота! А ужаснее всего то, что какое-то время спустя меня просто забудут. Многие, в чьих жилах текла королевская кровь, подверглись этой участи. Развязка наступила, когда в Эшридж прибыла целая депутация в составе лорда Уильяма Ховарда, сэра Эдуарда Хастингса и сэра Томаса Корнуолиса. Хуже всего было то, что этих господ сопровождали два придворных лекаря, доктор Оуэн и доктор Уэнди. Они должны были определить, могу ли я выдержать переезд в столицу.
Кэт разбудила меня, ибо уже была поздняя ночь.
— Ах, Кэт! — воскликнула я. — Что же теперь будет? Слава Богу, час поздний и у меня есть время до утра, чтобы подготовиться к встрече.
Но тут раздался стук в дверь, и лакей доложил, что меня желают видеть высокородные кавалеры и господа врачи.
— Уже слишком поздно, — ответила я. — Я приму их утром.
Но посланцы уже стояли за дверью, требуя именем королевы, чтобы их впустили.
Я откинулась на подушку, сама не своя от ярости.
— Что за спешка! — воскликнула я. — Неужели нельзя подождать до утра?
В ответ я услышала извинения и сожаления по поводу моей болезни.
— Я не желаю беседовать с вами среди ночи, — заявила я.
Меня немного успокоило, что возглавляет депутацию мой родственник, лорд Уильям Ховард. Наверняка он сжалится над той, в чьих жилах течет его кровь.
Ко мне приблизился доктор Уэнди, взял за запястье, внимательно посмотрел в глаза. Я знала, что он — весьма искусный лекарь и без труда может определить, что истинная причина моего недуга — страх. В то же время я помнила, что этот господин в свое время сжалился над моей мачехой Катариной Парр и подсказал ей, как вести себя, чтобы спасти свою жизнь.
После этого краткого осмотра посланцы удалились, сказав, что утром врачи изучат мое состояние более обстоятельно.
Я провела ужасную ночь. Мне было не до сна. Кэт легла рядом со мной, мы крепко обнялись, и я все время думала, что это — последняя ночь перед разлукой.
Утром моя судьба решилась.
Доктора сказали, что я сильно ослабела и потому путешествовать верхом не могу, но меня вполне можно отправить в Лондон в карете, тем более что ее величество прислала за мной свой собственный экипаж.
Я поняла, что спасения нет.
Перед отъездом мне доложили, что леди Джейн и ее муж Гилфорд Дадли приговорены к смерти. Этого следовало ожидать после недавних событий. Должно быть, Гардинер и Рено убедили королеву, что теперь проявлять милосердие к претендентам на престол опасно.
Мне на помощь пришла сама природа, и я разболелась не на шутку. Ничто не подтачивает здоровье так быстро, как тревога. В дороге я несколько раз теряла сознание, но, когда кортеж приблизился к Лондону, попыталась взять себя в руки. Мне хотелось, чтобы лондонцы еще раз посмотрели на меня. Откинув шторы, я выпрямилась и сидела на виду у горожан бледная, но гордая.
В тот день толпа безмолвствовала. Да и как могли приветствовать меня горожане, зная, что надо мной нависла тень подозрения в измене? В то же время я не услышала ни одного оскорбительного выкрика, а на многих лицах видела сочувствие и жалость.
Однако симпатии простого народа это одно, а как доказать сестре, что я не замешана в мятеже Уайета…
В тот же день Джейн Грей сложила голову на плахе. Бедняжка, она хотела от жизни лишь мира, любви, искала утешения в книгах, но ее невинная кровь пролилась под топором палача. Кто следующий? Ведь я представляла для королевы еще большую опасность, чем Джейн. Да и вины на мне было больше — ведь в отличие от кроткой Джейн я и в самом деле мечтала о короне.
Мы прибыли в Уайтхолл в шестом часу вечера. Я испытала некоторое облегчение, увидев, что меня не собираются поместить в Тауэр. Может быть, удастся встретиться с Мэри? Я не сомневалась, что при личной беседе мне удалось бы убедить ее в своей невиновности. Мэри вряд ли захочет моей крови, ведь она долгое время не отправляла на эшафот даже Джейн Грей, а я все же родная сестра.
Страх был столь велик, что мне уже не приходилось изображать болезнь. По сути дела, я стала пленницей. Из моей свиты оставили только шестерых фрейлин, двух дворян и четверых слуг, всех остальных отослали обратно в Эшридж. У дверей моих покоев выставили стражу, никому из моих людей не позволялось выходить наружу.
У меня было только одно утешение — я жила под одной крышей с королевой. Если бы только мне удалось с ней встретиться!
Я просила стражников, чтобы они передавали королеве мои письма, но всякий раз мне отвечали, что ее величество не желает меня видеть.
Вскоре начались допросы. Вели их Гардинер, лорд Арундел и лорд Пэйджет. Я очень быстро поняла, что у этих господ одна-единственная задача — погубить меня. Они хотели во что бы то ни стало получить от меня признание в государственной измене. Я держалась твердо, говорила, что не участвовала в мятеже и даже не знала о его подготовке.
— Признаете ли вы, что к вам в Эшридж приезжал лорд Рассел и, по поручению сэра Томаса Уайета, просил вас уехать как можно дальше от Лондона?
— Это правда, но я никуда не уехала, поскольку не знала за собой вины.
— Но вы постоянно поддерживали сношения с сэром Томасом Уайетом.
— Ничего подобного!
— Он обвинил вас и Эдуарда Куртенэ в соучастии. Вы должны были выйти замуж за Куртенэ и захватить корону.
— Это ложь. Как можно верить показаниям, которые даются под пыткой?
— И тем не менее сэр Томас Уайет напрямую обвиняет и вас, и Куртенэ, который в настоящее время сидит в Тауэре.
Мне стало дурно. Как доказать свою невиновность, если против меня лжесвидетельствуют?
— Кроме того, перехвачены письма, которые отправляли друг другу Уайет и посол французский.
— И что же в них?
— Речь идет о заговоре. Вас хотели выдать замуж за Куртенэ и возвести на престол.
— С какой стати французский посол стал бы затевать подобное?
— Известно, что французы противятся браку ее величества с испанским наследником.
— Но с какой стати им поддерживать меня? У них есть своя претендентка на престол — Мария Стюарт.
— Однако письма перехвачены.
— Это подделка!
Невиновность — могучий адвокат, и я бесстрашно отвечала на обвинения. Хуже всего было то, что Уайет давал показания против меня.
В конце концов допросы закончились, и меня оставили в покое.
Потянулись тоскливые дни. Мэри по-прежнему отказывалась меня видеть. Я ждала, ждала, страх делался все сильнее.
Вести извне до меня почти не доходили. Я знала лишь, что Уайет и Куртенэ содержатся в Тауэре, ожидая казни.
Я сидела у окна, смотрела на белые мундиры гвардейцев, стоявших цепочкой вокруг дворца. Они должны были предотвратить любую попытку освободить меня. У дверей тоже стояла стража.
А потом случилось то, чего я больше всего боялась. Ко мне явился граф Суссекс в сопровождении еще одного члена Государственного Совета, они сказали, что приказано перевести меня в другое место.
— Куда? — испуганно спросила я и услышала в ответ:
— Отныне вы будете жить в Тауэре, ваше высочество.
— Нет! — вскричала я, закрыв лицо руками.
Суссекс мягко сказал:
— Таков приказ королевы, миледи. Вас отвезут в крепость на барке.
— Я — верная подданная королевы и никуда не поеду. Мне не место в Тауэре.
— Миледи, я получил приказ и должен его выполнить.
Граф смотрел на меня с участием, и я поняла, что в отличие от Гардинера он не желает мне зла.
— Я хочу видеть королеву, — сказала я.
— Ее величество не желает встречаться с вами, миледи.
— Тогда прошу вас отнести ей мое письмо.
Суссекс заколебался. Он знал, что королева не желает выслушивать моих оправданий, но, будучи человеком незлым, не устоял перед моими мольбами — в конце концов, я была юна и, должно быть, хороша собой.
В тот миг мне пришла в голову и еще одна мысль: я пока еще оставалась принцессой, а в жизни может всякое случиться. Возможно, Суссекс не забывал о том, что перед ним будущая престолонаследница.
Так или иначе, он смягчился и пообещал, что доставит королеве мое письмо.
Я тут же села и стала писать, напоминая Мэри о нашей последней встрече, о ее обещании лично встретиться со мной и выслушать, если против меня будут выдвинуты какие-либо обвинения. Судя по всему, меня осудили заочно, писала я, ибо в Тауэр отправляют лишь государственных изменников. Виной всему недоброжелатели и злые советчики, настроившие королеву против родной сестры. Я не заслужила такой судьбы и молю Господа, чтобы меня не постигла позорная смерть. Я просила Мэри дать мне ответ до того, как меня отправят в Тауэр, а если я прошу слишком многого, то пусть хотя бы встретится со мной перед вынесением приговора.