Я подолгу, будто искушенный сыщик, изучала изогнутые клинки катан – длинных самурайских мечей – и парных им вакидзаси, но комплектов таких было немного и разместили их максимально далеко друг от друга. Сохраняя безмятежное выражение лица, я следовала от витрины к витрине – если в музее работала система видеонаблюдения, охрана не заметила бы ничего необычного: посетительнице просто нравятся старинные клинки.
Убедившись, что вакидзаси в синих ножнах нет на первом этажа, я отправилась на второй. Там явно были люди – поднимаясь по лестнице, я слышала их приглушенные голоса. На последней ступеньке стояла женщина в музейной униформе. Я вежливо ей кивнула и показала свой билет, она ответила дежурной улыбкой. Несколько пар обсуждали выставленные перед ними экспонаты.
Я прошла мимо ржавого снаряда времен войны Босин и остановилась почитать этикетку, изображая заинтересованного посетителя музея. Я медленно двигалась дальше, рассматривая картины, доспехи и старательно просматривая исторические справки к ним, направляясь к входу в небольшое отдельное помещение – экспозиция, как гласили указатели, продолжалась там. Я миновала дверной проем. Мужчина с седой бородой в одежде уборщика, двигаясь мне навстречу, толкнул меня в плечо.
– Простите, – сказала я.
– Это вы меня извините, – повернувшись, ответил он.
Мне показалось, что уборщик там так и застрял – краем глаза я видела его статную для старика фигуру, – но продолжала идти, повернувшись к нему спиной. Рассматривая одну из витрин, я почувствовала, что мужчина смотрит на меня. Сердце стало учащенно биться. Я изо всех сил старалась не обращать внимания на его явный интерес ко мне. Меня занимало другое – складывалось ощущение, что вакидзаси нет и на втором этаже.
Я рыскала по музею, и напряжение внутри меня росло. Я еще раз изучила схему, проверяя, не пропустила ли я какую-нибудь витрину, снова прошлась по экспозиции, мысленно разбив ее на квадраты и обследовав каждый досконально.
Вакидзаси в синих ножнах нигде не было.
Мои пальцы похолодели, и мне пришлось засунуть руки в карманы, чтобы хоть немного их согреть. Мы с Даичи не обсудили план действий на случай, если в музее не окажется меча. Мысли в голове путались. Оставалось только обратиться за помощью к сотрудникам музея. А что еще прикажете делать? Велика вероятность, что я об этом пожалею, но когда они установят связь между моим, казалось бы, невинным вопросом и пропажей экспоната, я буду уже далеко.
Я решила, что разумнее всего озадачить сотрудницу музея, которая встретилась мне на площадке лестницы второго этажа. По дороге я снова прошла мимо уборщика, который буквально не спускал с меня глаз.
– Извините, – улыбнулась я, подходя к женщине.
– Чем я могу вам помочь? – она подошла поближе, дружелюбная, готовая ответить на любой мой вопрос.
– Я хотела взглянуть на один меч… – Я достала из сумочки распечатанную фотографию. – Очень красивый артефакт! Я так надеялась, что смогу увидеть его и скопировать изображение на ножнах… Но мне не удалось его найти. Об этом вакидзаси мельком упоминается в вашем рекламном ролике. Не могли бы вы подсказать мне, где именно он находится?
Сотрудница музея вытащила очки из внутреннего кармана пиджака, надела их, взяла у меня листок и посмотрела на него. Улыбка исчезла с ее лица.
– Мы вернули этот меч владельцу. Мне очень жаль, но он больше не является частью экспозиции. – Женщина поспешно отдала мне распечатку и сделала шаг назад, снимая очки и засовывая их в карман. Она моргнула, – но я успела прочесть в ее глазах неподдельный страх – и убрала руки за спину.
– Меч изъяли на какое-то время? – Чувствуя, как все сжимается внутри, я попыталась сыграть на чувстве вины сотрудницы музея перед посетителями. – Выставка завершается только через неделю. Я специально приехала в Киото, чтобы увидеть этот вакидзаси.
Она качнула головой – вправо-влево…
– Мне очень жаль. Иногда такое случается. Мы бесконечно благодарны спонсорам за содействие, выражающееся в готовности выставить в музее ценные для них артефакты. – Эта фраза звучала, как давно заученная. – Если по какой-то причине спонсоры принимают решение забрать раритеты до завершения выставки, это их право. Прошу меня извинить, мне необходимо вернуться к работе.
Она развернулась и принялась спускаться по лестнице, нервно одергивая пиджак.
– Подождите, пожалуйста, – попросила я, – а кто владелец?..
Моя недавняя собеседница не оглянулась – напротив, она принялась скакать по ступенькам, точно школьница, и скрылась в полумраке первого этажа.
Что тут происходит? Реакция сотрудницы музея показалась мне по меньшей мере странной, мягко говоря, неадекватной. Что-то случилось с мечом? Вряд ли. Владелец забрал вакидзаси из музея… Но почему? Неужели каким-то образом прознал, что я приду за ним? Нет, это совершеннейшая чушь. Даичи рассчитывал на меня и точно никому не рассказал бы о наших планах. Да и некому ему было рассказывать. А я… Когда, где и кому я могла бы раскрыть нашу тайну?..
Что-то мелькнуло – на лестничной площадке появился седобородый уборщик. Казалось, он изо всех сил пытается вспомнить меня – такое на его лице застыло выражение – и, более того, уверен, что я ему чем-то невероятно дорога. Мы уставились друг на друга. Я всматривалась в лицо старика, но тщетно, я не знала этого человека. Я была абсолютно уверена в этом.
Седобородый сделал еще один робкий шаг – я читала его, как открытую книгу: его радостное удивление сменялось предвкушением, потрясением, восторгом. Он замер в легком полупоклоне, его темные глаза не отрывались от моего лица.
– Я могу вам чем-то помочь? – пробормотала я. Меня пугало выражение его лица: казалось, старик внезапно обрел давно потерянного друга или близкого родственника.
– Акуна ханта, – прошептал он. Его брови были приподняты, глаза ярко горели. Это был не вопрос. В его лице читалась уверенность. Он знал, кто я такая.
Меня тряхнуло. Я втянула в себя воздух и быстро огляделась. То, что происходило на лестничной площадке, никого не интересовало: посетители выставки увлеченно болтали между собой и не обращали на нас никакого внимания.
– Откуда вы знаете, кто я? – последовал мой вопрос.
– Простите меня, я подслушал ваш разговор с госпожой Окиной. Вы ищете вакидзаси? Тот, что в красивых синих ножнах? – спросил он, подходя еще ближе.
– Да. – Мое сердце стучало, как копыта испуганной лошади. Тревожные звоночки раздавались у меня в голове так громко, что я едва могла думать. Как этот старик распознал мою истинную сущность? Инстинкт самосохранения призывал меня бежать, но моя миссия, нет, мое страстное желание обрести свободу побуждало схватиться обеими руками за призрачную возможность что-то узнать. – А вам что-то о нем известно?
Седобородый огляделся – его глаза метались по комнате, будто мы собирались произвести незаконный обмен контрабандой, – сунул руку в карман штанов и вытащил скомканный чек. Достал из нагрудного кармана ручку и что-то написал на его обратной стороне. Именно тогда я заметила, что у старика недостает фаланги на правом мизинце.
– Пожалуйста, приходите. Сегодня вечером. Приходите одна. Я живу по этому адресу, и там мы сможем спокойно поговорить. – Седобородый вложил мне в руку скомканную бумажку, ручку запихнул обратно в карман и коротко поклонился. – Мне нужно помочь вам.
– Кто вы такой? – спросила я, затаив дыхание. В этот момент по лестнице начал подниматься сотрудник музея, мужчина. Он хмуро посмотрел на нас. Вероятно, со стороны могло показаться, что старый уборщик пристает к девчонке-подростку.
Седобородый указал пальцем на бумажку в моих руках.
– Меня зовут Инаба[22]. Не откажите мне, приходите сегодня вечером на ужин. – Он отвернулся, бросив украдкой взгляд на сотрудника музея, и исчез за дверью с надписью «Только для персонала».
Я вышла на улицу и развернула помятый чек. На нем был написан самый обычный адрес и ничего больше. Я выдохнула. Мне нужно помочь вам. Какой странный выбор слов. Почему ему это нужно? И почему в музее небезопасно разговаривать?
Глава 9
По мере приближения нашей с Тоши свадьбы мама проводила со мной все больше времени. Она обучила меня искусству домашней чайной церемонии и объяснила, как вести домашнее хозяйство: когда стоит отправляться за мясом, чтобы достались лучшие куски, как разговаривать с портным, чтобы он не испортил шитье и все хорошо сидело на мне и на муже, как правильно выбирать ткани для каждого вида одежды. И еще она рассказала, что ожидает меня и моего мужа брачной ночью. Все ее объяснения заставляли меня нервничать, а туманное мамино описание того, как делают детей, вогнало меня в краску и встревожило. Я всерьез сомневалась, что сумею проделать все то, с чем отлично справляются лошади и собаки, пусть даже и на брачном ложе с Тоши. Мама, мило зардевшись, заверила меня, что иногда этот процесс доставляет настоящее удовольствие.
Однажды, возвращаясь от портного после примерки моего свадебного кимоно, мы с мамой увидели Тоши и его отца – они шли в противоположном направлении. Тоши нес на спине объемистую корзину, которая издавала металлический звон при каждом его шаге. Мы поприветствовали друг друга почтительными кивками и продолжили свой путь. Но краем глаза я успела заметить, как лицо Тоши озарила широкая улыбка, и в ответ улыбнулась ему.
– Перестань скалиться, как дурочка, – тихо одернула меня мама. – Девушки всей деревни тебе завидуют, а злорадствовать – дурно. – Она говорила строго, но голос ее был мягким.
Я поджала губы и скользнула взглядом по улице – несколько молодых женщин, моего примерно возраста, смотрели на меня неодобрительно, если не с ненавистью, – и поняла, к чему клонит мама, хотя вовсе не собиралась демонстрировать свое превосходство над ними.
– Прости, мама.
– Моя дорогая Акико, – задумчиво произнесла она, когда мы миновали самую оживленную часть деревни и прохожих стало меньше, – ты уверена, что брак – то, чего ты хочешь?