они глушил мое намерение. Я больше не контролировал себя.
– Вы понимали тогда, что корень всех бед в вашей татуировке?
– В то время нет. Я понял, что в ней все дело, только после того, как ханта спас меня.
– Прошу меня извинить, но разве так бывает? Татуировка – это просто чернила.
Инаба осекся, посмотрел на меня, помедлил и начал объяснять:
– Важны не чернила, а образ. Предлагаю вам рассматривать его как некий бренд или логотип. Тогда неминуемо возникнет вопрос: а кому принадлежат права? В моем случае они принадлежали они. Я, выкалывая демона на своем теле, по сути, давал ему разрешение на доступ ко мне, на владение мной.
Словно чьи-то ледяные пальцы прикоснулись ко мне – кожа покрылась мурашками, меня начало трясти.
– Но теперь он над вами не властен…
– …по двум причинам, – подхватил Инаба, подняв вверх два пальца, и я, вспомнив, что у него нет последней фаланги на мизинце правой руки, сделала мысленную пометку спросить его и об этом в следующий раз. – Первая – акуна ханта. Вторая – у меня больше нет татуировок.
Изумлению моему не было предела – выразила я его, высоко подняв брови, – ирэдзуми покрывали все тело человека и были постоянными. Мыслимо ли избавиться от них?!
– Вы их удалили? Но как? Небольшую татуировку, как я понимаю, можно свести лазером, хотя это потребует немало времени и средств, но…
Инаба распахнул кимоно, обнажив грудь. Его торс от ключиц покрывала плотная паутина чудовищных рубцов. Ни клочка здоровой кожи, сосков тоже не было. Казалось, бывший якудза стал жертвой свирепого огня.
– Я содрал татуировки со своего тела.
Глава 12
Я подалась вперед, зачарованная ужасным зрелищем.
– Вы срезали ирэдзуми целиком? Как вам удалось выжить?! – Мои глаза скользили по его груди. Сеть высоких кривых рубцов складывалась в странную топографическую карту или в сюрреалистический пазл. Каждый кусочек ограниченной шрамами плоти – ярко-розовый, блестящий, напоминавший застывшую в дорожной колее лужицу варенья – не превышал размерами мужскую ладонь.
– Я удалял татуировку по частям. Лазеры хороши, но они разрушают только чернила, рисунок, пусть и невидимый в толще кожи, остается. Мне нужно было уничтожить его полностью. Я знал, что иначе не освобожусь от они. И я обратился к единственному в своем роде специалисту. Она разбила всю ирэдзуми на квадраты и срезала их по одному за раз. Когда избавленный от татуировки участок моего тела заживал настолько, что боль больше не чувствовалась, я посещал ее снова.
– Пожалуйста, скажите, что она использовала анестетик. – Меня бросило в жар, когда я представила, как Инаба неподвижно сидит в кресле, а женщина-хирург острым скальпелем взрезает его плоть. Должно быть, то, что он претерпевал под властью они, стократ перекрывало физические страдания.
Инаба покачал головой.
– Это было бы бессмысленно, правда. Зачем заглушать первоначальную боль на несколько мгновений, когда восстановление кожного покрова занимает шесть месяцев и является не менее мучительным? Кроме того, мне важно было пройти очищение. Каждый кусочек зарубцевавшейся кожи приносил мне немного покоя, немного уверенности, немного радости. Я постепенно становился самим собой. И одержал победу. Это, – он жестом указал на свой покрытый шрамами торс, – ее знамена. Я не фиксировал процесс избавления от они. Шрамов более чем достаточно. Они напоминают мне, кем я был раньше.
– Но вы говорили еще и об акуна ханта… Как он или она спасли вас?
Инаба запахнул кимоно.
– Знаете, я надеялся, что с вашей помощью пойму, как это произошло. Но теперь понимаю, что возлагал на нашу беседу слишком большие надежды. – Он задумчиво почесал подбородок. – Мои знания о вашем мире ограничены. Я могу только рассказать вам о своем опыте, о том, что в состоянии вспомнить. Клан якудза, членом которого я был, собирается раз в год на острове Тай, это недалеко от Тоттори…
Я ахнула.
– Я знаю это место! Я выросла недалеко оттуда. – Остров Тай был виден с вершины утеса, где Тоши впервые поцеловал меня.
Инаба наклонил голову.
– Вы из префектуры Тоттори?
– Из соседней. Я родилась и выросла в Фурано.
– Никогда там не был, а Тоттори посещал регулярно, вместе с членами клана. – Инаба помолчал и поинтересовался с легкой улыбкой: – Когда вы там были в последний раз?
– В 1923-м. – Я и через тысячу лет не забыла бы год, когда я утратила свой тамаши и свою свободу.
Его улыбка растаяла, как масло в горячей духовке, а лицо вытянулось от удивления.
– И как долго же вас… оберегали?
– С тех самых пор. И, пожалуйста, давайте оставим эту тему. Я не смогу ответить на ваши вопросы.
Лицо Инабы посерело, он хмуро посмотрел на меня.
– Вы жили там задолго до того, как семья Райдена[25] купила руины замка, который некогда возвышался на острове[26]. Сам он еще не появился на свет…
– Райден?
– Да, Юкимура[27] Райден. Он – оябун[28] клана якудза из Киото и владелец недвижимости на острове Тай. Это идеальное укрытие. Там действуют только законы якудза.
– И чем они там занимаются?
– Если вас это интересует, я расскажу, но позже, хорошо? А пока вернусь к моей истории. В то время я шагал по трупам. И оставался членом клана, поскольку ни одно из моих преступлений против братьев не было раскрыто. Меня ждали на острове, и, как я вполне резонно полагал, не для того, чтобы учинить надо мной судилище, а, напротив, чтобы расширить мои полномочия и контролируемую территорию – моя жестокость стала легендарной. Но я опаздывал на встречу. Грязное дело, которое мы проворачивали в Киото, закончилось перестрелкой, я и трое кобун[29] были ранены. Самолет улетел без нас, мы поехали на поезде, а на побережье наняли частную лодку. – За разговором мы доели суп, и Инаба налил себе и мне чаю. Теперь он одним глотком опустошил свою чашку. Я взяла чайник и восполнила потерю. – Спасибо, – сказал он и продолжил повествование: – Лодка скакала по волнам, я стоял на носу, мысленно подгоняя посудину, и тут над нами проплыла большая тень. Просто огромная. – Инаба раскинул руки и покачал головой. – Натуральный дракон. Я помню раскаты грома и вспышку молнии. И запах озона – он был сильным, таким сильным… Я посмотрел вверх, но ничего страшного не увидел. Ни черных туч, ни дракона, – он рассмеялся, – ни единого дракона! Я обернулся к парням спросить, не заметили ли они чего, но мне стало как-то не по себе. У меня возникло ощущение, будто моя душа зацепилась за что-то и теперь – мы ведь мчимся вперед – растягивается, точно резинка, выходящая прямо из моей собственной макушки. Она растягивалась и растягивалась, потом лопнула – я помню, как дернулась моя голова, как шею пронзила резкая боль. И больше ничего.
Я забыла, зачем поднесла к губам чашку с чаем.
– Совсем ничего? Вам это не пригрезилось?
– Нет! – он выставил передо мной ладони, отвергая мои возражения. – Я потерял сознание. Упал, пришел в себя под перебранку братьев якудза, валяясь на дне лодки в протухшей воде. Но очнулся с ясной головой. Более того, я никогда не мыслил настолько трезво и рационально. Я вновь стал самим собой. Нет, собственной улучшенной копией. – Инаба усмехнулся и погладил подбородок. – Потом у меня возникла проблема. Я понял, что мне нужно немедленно покинуть клан якудза. И тогда случилось вот это, – он поднял правую руку, показывая недостающую часть мизинца. – Это традиция. – Он посмотрел на свой изуродованный палец, словно видел его впервые. – Тот, кто совершает ошибку либо наносит оскорбление оябуну, а желание покинуть семью рассматривается именно так, обязан совершить жертвоприношение. Отрезать фалангу пальца.
Я представила себе, как лезвие ножа вонзается в мои собственные кожу и кости, и закрыла глаза, подавляя приступ тошноты.
– Это варварство! И какой смысл калечить себя?
– Традиция восходит к временам самураев. Хорошему фехтовальщику нужны все пальцы, чтобы грамотно орудовать мечом. Инвалид менее эффективен в бою, ему себя защитить сложно, поэтому он вынужден искать покровительства. Его выживание зависит от расположения оябуна, от семьи. В уличной толчее вы опознаете якудза не по татуировкам, они скрыты одеждой, а по изуродованным рукам. – В подтверждение он поднял руку. – Я из счастливчиков. Тем, кто совершает много ошибок, везет меньше, – покачал он головой, – пальцев недостает.
Я выпила немного чая, чтобы увлажнить пересохшее горло.
– Итак, вы оказались на острове-крепости, заявили, что готовы покинуть клан и предложили, – я сглотнула, – выкуп. И Райден обменял фалангу вашего пальца на вашу свободу?
– Ну, в то время всем заправлял отец Райдена, я принес жертву ему. Но если бы все было так просто…
– Просто?.. – Я с трудом сдержала истерический смешок, глядя на руку Инабы, державшую чашку с чаем. – От вас потребовали чего-то еще? Добавить палец на ноге, например?
Инаба горько рассмеялся.
– Если бы, – он покачал головой. – Нет. Якудза не любят отступников. Если ты простой исполнитель, фаланга мизинца – или, если не везло, другого пальца – сходная цена. Но я был крупной рыбой. Мне разрешили убираться на все четыре стороны, но я знал, что вопрос открыт, и оказался прав. – Он взглянул на полку с фотографиями.
Я вздрогнула.
– Ваша семья?
– Да. Мне стоило заранее подумать о таком повороте событий. В конце концов, телефон у меня никто не отбирал… – Глаза Инабы невидяще смотрели куда-то вдаль. Он за мгновение постарел лет на двадцать. Потом потупился и снова заговорил, медленно, с усилием и болью выдавливая слова: – Когда я вернулся домой, Хироки уже не было. Миха сказала, что якудза пришли за мальчиком посреди ночи. Они заперли мою жену в чулане, разнесли весь наш дом и ушли с моим сыном.