Я поместила кончики пальцев в уголки глаза и, не шевеля веком, почувствовала, что мембрана моргает сама по себе. Теперь я поняла, почему дождь меня вчера не беспокоил.
– Потрясающе!
– Да, у тебя теперь глаза сирены, и все, что с ними связано, тоже принадлежит тебе. Открывшиеся жабры вызвали жжение за ушами, так? Вот и глазам нужно научиться по-другому воспринимать свет и реагировать на воду совсем не так, как прежде. Когда ты превратилась в русалку, начали работать новые веки, и этого было вполне достаточно, чтобы возник небольшой дискомфорт. Правда, я не знаю, всегда ли у тебя были мембраны или они выросли вместе с остальными новыми органами.
– Невероятно, – проговорила я, не переставая моргать. Поначалу мне было довольно трудно двигать мембранами, не задействуя человеческие веки, но спустя какое-то время я привыкла. Когда я поднимала прозрачные веки, мое зрение преображалось: все вокруг становилось ясным и четким, совсем как у человека, надевающего маску для подводного плавания, только в тысячу раз лучше.
Мама снова нырнула. Я старалась не отставать. Пузырьки воздуха, разлетавшиеся от ее хвоста, щекотали мне лицо и тело. Мы играли друг с другом, словно пара дельфинов. Никогда прежде я не чувствовала такой свободы, радости и единения с окружающим миром. Я наконец-то была в своей стихии. Подводный мир казался мне огромным и прекрасным, он простирался во все стороны, насколько хватало глаз. Кругом царила жизнь. Куда ни посмотри, виднелись стайки рыб. Попадался и мусор, разбросанный по дну моря. Взгляд то и дело цеплялся за что-то, чему здесь было не место: за кусок старинного грузовика, якорь, старую покрышку, резиновый сапог. Сколько же всякой дряни человек бросает в море!
Я потеряла счет времени. Мы промчались сквозь облака невзрачных рыбок, миновали стаю морских свиней, а затем увидели самку горбатого кита с детенышем. Все эти существа отвлекали меня, я постоянно боролась с желанием остановиться рядом с одним из них и попытаться найти с ними общий язык. Но все мысли пообщаться с обитателями морских глубин улетучились, как только мы начали опускаться на еще бо́льшую глубину. Снижались мы очень быстро. Давление толщи воды резко усилилось, и тело стало приспосабливаться к новым ощущениям самыми разными способами. В ушах в ответ на перегрузки неприятно запищало.
Ландшафт под нами изменился: мы словно превратились в птиц, парящих над горными пейзажами. Нашим взглядам открывались ущелья и крутые обрывы, валуны и веретенообразные скалы, выраставшие прямо из морского дна. Морское дно с разнообразным рельефом, изобиловавшее всякими приметными природными структурами, почти не отличалось от суши. Плавая над многообразными выступами и впадинами, морская дева запоминает особенности местности, которая очень скоро становится ей близкой и знакомой, – так когда-то мне стали родными окрестности Солтфорда.
– Теперь понятно, почему ты всегда без труда находишь место кораблекрушения, в котором тебе удалось побывать, – сказала я маме, разглядывая проносившиеся под нами пейзажи.
– Раньше ты думала, это какое-то волшебство, да?
– Именно. Но сейчас вижу, что нужны только цепкий взгляд и хорошая память.
– Верно. – Она плыла чуть впереди, но я все равно почувствовала в ее голосе улыбку. – Когда ты освоишься, ориентироваться в океане станет не сложнее, чем на суше. Просто он больше.
В темноте перед нами неожиданно возникла плотная тень.
– А вот и она, – мама повернулась ко мне, и я снова испытала шок, увидев, как расширились ее зрачки. Они стали такими большими, что от ярко-голубого оттенка радужной оболочки не осталось и следа. Белки глаз по-прежнему просматривались, но эффект все равно был просто ошеломительным. Интересно, до каких размеров они еще могут вырасти? Впрочем, мои глаза наверняка выглядят точно так же. Мы опустились уже очень глубоко. Кажется, Майка говорил, что от «Сибеллен» до поверхности двадцать семь метров. Рассеянный дневной свет еще проникал сюда, и кругом по-прежнему кипела жизнь.
Приблизившись к месту кораблекрушения, мы замедлили скорость, чтобы рассмотреть судно. Не знаю почему, но меня просто поразила его величина. Я и подумать не могла, что корабль окажется настолько большим, а теперь поняла, что заблуждалась: рядом с ним мы с мамой выглядели совсем крошечными. Изображения, которые показывал мне Майка, и близко не передавали истинные размеры этого гиганта. Словно призрак далекого прошлого, «Сибеллен» гордо и величественно возвышалась во тьме, вырастая прямо из песка. При виде этого зрелища я даже немного испугалась, и по рукам моим побежали мурашки.
– Никогда не видела ничего подобного, – и это была правда: ни одно событие в моей жизни не могло сравниться с этой минутой.
– А вот я, – ответила мама, – повидала столько затонувших кораблей, что давно сбилась со счету. Увы, порой я забываю, что они хранят в себе ключ к прошлому. А ведь у каждого корабля есть своя история. Но, в отличие от нас, людям, исследующим потерпевшее крушение судно, не дано постичь всех его тайн, не говоря уже о тайнах подводного мира.
Я поплыла вслед за мамой. Мы приблизились к кораблю.
«Сибеллен» ровно стояла на дне; она словно опустилась сюда прямо с поверхности, как подводная лодка. Две передние мачты смотрели вверх, а третья, вероятно, сломалась, ее нигде не было видно. Такелаж, борта и палуба обросли ракушками и водорослями. По бокам чернели иллюминаторы, а спереди, точно нос меч-рыбы, торчал бушприт. Вдоль палубы тянулись перила с балясинами, украшенными искусной резьбой в виде кельтских узлов. Опознать их было очень легко, хотя часть балюстрады развалилась.
– Мам, – я указала на что-то белое, лежавшее неподалеку, наполовину погребенное в песке. Это был человеческий череп.
Она погрустнела.
– Боюсь, тебе придется привыкнуть к подобным находкам, хотя в морях с более соленой водой и быстрыми течениями их не так много. Место кораблекрушения – это, увы, еще и гробница.
В том месте, где когда-то находился люк, за которым скрывалась ведущая в трюм лестница, мрачно зияла дыра. Туда же вел дверной проем в носовой части судна. Беспроглядные провалы разверзлись, словно жуткие пасти великанов. В эту минуту я еще больше зауважала маму за ее храбрость. Не каждый возьмется за такую работу, и то, что она сирена, здесь совершенно ни при чем.
– Послушай! – мамин голос вновь заполнил все окружающее пространство. Она посмотрела на меня большими черными глазами. – Я не хочу, чтобы ты совалась внутрь. Это опасно даже для русалки. Поэтому я поплыву одна и осмотрюсь, а ты понаблюдай за мной через иллюминатор, хорошо?
– И в чем опасность? – Я с трудом подавила разочарование. Корабль казался мне таким притягательным и загадочным. Ну и что с того, что он темный и скрипучий?
– Затонувшие корабли очень хрупки. Все в них постоянно движется и без всякого предупреждения разваливается на куски. Даже в морях, в которых почти нет соли. Я сама видела, как дайверы внезапно застревают в обломках, – ты и глазом моргнуть не успеешь.
– А тебе не случалось застревать или пораниться?
– Разве что совсем чуть-чуть. Но я все равно не хочу, чтобы ты так рисковала. Договорились?
– Ладно, – конечно, мне было жутко любопытно узнать, что там внутри, но я прекрасно понимала мамино беспокойство.
Мама подплыла к квадратной дыре в палубе, в глубине которой виднелась лестница, и направилась внутрь. Она ни к чему не прикасалась и не использовала ни одну часть корабля в качестве опоры: просто вплывала в трюм медленно и осторожно, почти не шевелясь. Последним из виду исчез кончик ее длинного хвоста.
Подобравшись к кораблю сбоку, я заглянула в иллюминатор и увидела раскиданные повсюду бочки и ящики, пушки, лестницы и балки. Какие-то стояли прямо, какие-то валялись. Что бы ни случилось с судном, выглядело оно так, словно кто-то встряхнул его, как снежный шар.
Я отчетливо видела плывущую во тьме маму. Она ничего не трогала, но внимательно осматривала корабль и, видимо, мысленно составляла список вещей, которые попадались ей на глаза.
– Нечасто встречаешь старый корабль в таком хорошем состоянии. Он словно застыл во времени, – задумчиво проговорила она.
А мне казалось, что судно выглядит так, будто на него сбросили бомбу, но, в конце концов, сравнивать мне было не с чем, поэтому я поверила маме на слово.
– Что это за хлам?
– Чего тут только нет. Бо́льшая часть вещей сгнила до неузнаваемости. Текстиль, вино и другие напитки, реестры и книги. Моне-е-еты и зо-о-олото! – прошипела она, хитро приподняв брови.
По коже побежали мурашки, до того страшным был взгляд ее огромных черных зрачков, не говоря уже о звучном голосе. Мама перевела скрипки в минорный тон, и ее голос тотчас приобрел мрачный, замогильный тембр. Глядя на то, как она паясничает, я расхохоталась. Плевать мама хотела на золото, в отличие от людей, которые вечно за ним охотились.
Я вдруг кое-что вспомнила.
– Мам!
– Что? Что случилось? – сразу посерьезнела она.
– Носовая фигура!
– Ой! Совсем забыла. Давай поглядим, – она направилась к квадратному орудийному порту и, стараясь ничего не задевать, выплыла на палубу.
Приблизившись к носовой фигуре сзади, я увидела, что она была вырезана в форме женщины. Ничего удивительного: корабль ведь назвали «Сибеллен» в честь любимой супруги Матеуша. Наверное, это ее изваяние. Мы обогнули фигуру, чтобы взглянуть на нее спереди, и я тотчас поняла, что ошиблась.
– Да это же русалка!
Мама улыбнулась. Голову ее окружало облако волос.
– Ну разумеется. И как мы не догадались, что корабль украшает не что иное, как символ династии Новаков?
Мы подплыли поближе, чтобы рассмотреть изваяние. Перед нами явно была русалка, но черты ее лица скрывали водоросли.
– Я все же думаю, что это жена Матеуша, Сибеллен, – предположила мама. – Просто они соединили ее голову и торс с хвостом сирены.
И тут мама впервые решила потревожить старое судно. Не трогая носовую фигуру,