Оборудование «Синих жилетов» погрузили в самолет час назад. Мы вылетали через двадцать минут, а значит, оставалось лишь подняться на борт. День для полета выдался просто чудесный: было жарко, солнечно, на небе ни облачка. Нас провожали почти все сотрудники Мартиниуша. Мужчины забавно обнимались по-братски, громко хлопая друг друга по спинам. Мама, как обычно, ограничивалась чисто формальными рукопожатиями. Особенно любопытно было наблюдать за тем, как она прощалась с командой «Новаков», которая почти целиком состояла из мужчин. Вот как это выглядело: пожав моей маме руку, сотрудник не отходил от нее сразу, а какое-то время стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу. Спустя несколько секунд он наконец осознавал, что, кроме «Большое спасибо за сотрудничество», больше от нее ничего не услышит, и, смутившись, удалялся. Разумеется, Мартиниуш тоже приехал нас проводить. Старик тепло поблагодарил «Синих жилетов». Потом побеседовал со мной и моей мамой. Я каждые полминуты боролась с желанием подойти к Антони, то и дело попадавшемуся мне на глаза. Поляк весело общался с дайверами, пожимал им руки и желал удачи.
Когда кто-то из коллег мамы чем-то ее озадачил, Мартиниуш развернулся, достал из нагрудного кармана конверт и протянул его мне.
– У меня для вас подарок, Тарга. Я заказал перевод отрывка из дневника пани Александры Новак на английский язык, чтобы вы могли его прочесть. Здесь только те фрагменты, в которых рассказывается о Сибеллен и кораблекрушении. К сожалению, на большее не хватило времени. Я думаю, эта часть покажется вам наиболее интересной.
Тронутая столь внимательным отношением старика, я взяла толстый конверт, открыла его и заглянула внутрь.
– Ух ты! Спасибо. Как вы догадались, что мне хотелось прочитать этот дневник?
Старик улыбнулся.
– Я бы захотел, будь я на вашем месте. Вы ведь не забудете сообщить Антони, что долетели, как только вернетесь в Канаду?
– Конечно, не забуду.
Мартиниуш кивнул, крепко сжав набалдашник трости, и перевел взгляд на мою маму, которая в эту минуту прощалась с несколькими «Новаками».
– Пообещайте старику, что однажды вы с вашей мамой снова нас навестите.
– Не знаю, окажется ли выполнимым такое обещание, но могу вас заверить, что мне бы очень этого хотелось, – каждое мое слово было абсолютно искренним.
К маме подошел темноволосый широкоплечий мужчина из команды Новака. Прежде он не попадался мне на глаза – и на вечеринке тоже. А тип был довольно колоритный: потрепанный непогодой, сильный, подтянутый, выразительное загорелое лицо с недельной черной щетиной, волосы давно не стрижены и завиваются у ушей. Наверное, работает на мелком суденышке «Судоходной компании Новака». Эти ребята целыми днями мотаются туда-сюда по морю, развозя всякую ерунду. По словам Антони, выполняют черную, изнурительную работу. Интересно, как этот волосатик познакомился с моей мамой? Она тепло ему улыбалась, что показалось мне весьма подозрительным. С минуту я наблюдала, как эти двое мило беседуют, приникнув друг к другу. А потом они обнялись. Невероятно! Мама таких вольностей никому не позволяет. Даже Мартиниушу она просто пожала руку. Чем этот тип заслужил ее расположение? Все лето я занималась исключительно своими делами и ни разу не удосужилась спросить маму, что произошло в ее жизни за последние три месяца. Какая же я эгоистка! Мне стало очень стыдно. Когда мама и волосатик выпустили друг друга из объятий и попрощались, я рванулась к ней, сгорая от любопытства.
Но тут меня настиг запах Антони, и я моментально обо всем позабыла. Полсекунды спустя он взял меня за руку и развернул к себе. Впрочем, выдерживая дистанцию.
– Привет.
– Привет, – я заложила волосы за уши и скрестила руки на груди.
– Ну вот. Этот день настал. Ты уезжаешь.
– Мы знали, что рано или поздно это случится.
– Да, но все же… – Антони посмотрел куда-то мимо меня, заморгав на солнце. Затем покачал головой, и губы его искривились в усмешке. – Не знаю. Я подумал, что, возможно…
– Что? Что я брошу свою жизнь, школу, друзей и семью, откажусь от родного языка и перееду в Польшу, чтобы остаться с тобой?
Мне стало стыдно до того, как я закончила эту тираду. Слова так и лились из меня непрерывным потоком. Интересно, во мне сейчас говорила вечно прямолинейная сирена? Или мне просто так больно, что эмоции хлещут через край? Настроение испортилось. Это несправедливо. Слишком много всего для меня одной. Мне надо думать о выпускных экзаменах и выбирать университет, а не размышлять, не совершаю ли я огромную ошибку, отказываясь от любви всей моей жизни. Как же мне хотелось удрать на свой любимый пляж и через мгновение оказаться в море, где все это не имело никакого значения, а жизнь казалась простой и понятной!
Антони моргнул.
– Ну нет. Уж лучше… – он запнулся и скользнул взглядом по моему лицу, – я брошу свою.
Я застыла как вкопанная. Такого я совсем не ожидала. Мне захотелось обнять Антони. Я бы никогда не позволила ему бросить все ради меня, ведь это было бы безумием. Но мое сердце растаяло. Я больше не могла смотреть ему в глаза и перевела взгляд на его грудь.
– Прости меня, – сказал Антони.
– За что?
– За то, что я тебя чем-то обидел.
Я была просто в ужасе. Мало того что Антони всегда вел себя безупречно, так еще и извинялся.
– Пожалуйста, не надо. Ты не сделал ничего плохого. Просто ты не понимаешь…
– Да, да, – перебил он. – Дело не во мне, а в тебе, – поляк сказал это с улыбкой, но я знала, что ему больно.
– Это правда, – неуклюже пробормотала я.
– Конечно, – сказал он с горькой иронией.
Я не знала, что ответить, как объяснить, что со мной происходит, не раскрывая своей истинной сущности. Я протянула Антони руку.
– Удачи. Желаю тебе всего самого наилучшего и искренне надеюсь, что все твои мечты сбудутся. Я серьезно, Антони.
Смотреть ему в глаза было выше моих сил, поэтому я уставилась на его ботинки.
На долю секунды моя рука зависла в воздухе. Наконец Антони взял ее, но не пожал, а просто подержал в своей.
– Напиши, когда прилетишь домой, Тарга. Хорошо?
Он всегда был так добр. Как бы я ему ни грубила, Антони никогда не держал на меня зла. И вдруг… он даже не прошептал, а произнес одними губами: «Я люблю тебя». Я была уверена, что поляк не хотел, чтобы я это услышала. Но для моих русалочьих ушей эти слова, застывшие на его губах, прозвучали очень громко и отчетливо.
Я тяжело сглотнула.
А он кивнул мне на прощание и ушел, смешался с толпой.
Когда его запах рассеялся, я перевела дух и, затолкав мысли об Антони в самую глубь сознания, чтобы вернуться к ним позже, огляделась. Провожающие отправились восвояси, а «Синие жилеты» уже садились в самолет. Мама стояла на последней ступеньке трапа. Бросив на меня встревоженный взгляд, она жестом велела мне поспешить.
Я встала в очередь на посадку за Эриком. Сегодня он казался чуть менее угрюмым, чем обычно, смеялся и о чем-то болтал с Саймоном. Оба ухмылялись. Ну и ну. Эти двое все лето друг с другом не ладили. С чего это они так развеселились? Я навострила уши. В голосе Эрика слышалась сила, но было в нем и какое-то отчаяние.
– Только представь, – говорил он, пока мы гуськом заходили в самолет, – миллиард долларов лежит там совсем один и ждет, чтобы кто-то его спас.
Саймон засмеялся и обратился к Джеффу:
– Мне одному кажется весьма ироничным, что парень, ответственный за нашу безопасность, уговаривает нас пуститься во все тяжкие? – Он покачал головой. – Глупая затея, – шеф хлопнул Эрика по спине. – Сдается мне, Эрик, этим летом ты немного переборщил с польской водкой.
Тот сдавленно хихикнул. Я мысленно перефразировала Саймона. Мне одной кажется, что Эрик притворяется?..
Мы возвращались домой на том же самолете, который привез нас в Польшу, и мама выбрала те же места, как, впрочем, и ее коллеги, а это означало, что от Джеффа и Эрика нас вновь отделяло несколько рядов. Добравшись до своего места, я обратила внимание на Майку – парень явно пытался подслушать, о чем там они болтают. Похоже, ему не нравился предмет беседы – он очень выразительно хмурился.
Я положила рюкзак на багажную полку и плюхнулась на сиденье.
– Ты слышала, что сказал Эрик?
– Да, солнышко, – ответила мама.
– О чем он говорит?
Она покачала головой.
– Черт его знает. – Она зевнула. – В последнее время он только и делает, что предлагает какую-то чушь.
Я вгляделась в лицо мамы и заметила, что между бровей у нее пролегала складка, а губы были плотно сжаты.
– Ты в порядке, мам? Может, тебе что-нибудь принести?
– Обойдусь, крошка. Спасибо, что спросила. У меня с собой куча воды, беруши, маска и подушка. В общем, мне хватит, если, конечно, ты не прихватила с собой лошадиный транквилизатор. А ты как себя чувствуешь?
– Хорошо. Наверное.
– Не хочешь уезжать?
– Не знаю, – я и правда не знала. Меня обуревали смешанные чувства.
– Я тебя понимаю, – она взглянула на голубую линию горизонта в окне. – Мне понравилось Балтийское море. Оно такое спокойное.
– Ага. Мне тоже. – Я посмотрела по сторонам, чтобы удостовериться, что нас никто не подслушивает, и наклонилась к маме. – Мартиниуш преподнес мне чудесный подарок.
Ее голос смягчился, сделавшись похожим на мой.
– Неужели?
Я достала конверт из куртки и протянула его маме. Она извлекла отпечатанные листы и, развернув их, пробежала глазами первый абзац. Поняв, что держит в руках дневник, она в изумлении перевела взгляд на меня.
– Дневник? Он заказал перевод?
– Только той части, в которой рассказывается о русалке, о Сибеллен. Здорово, правда?
– Ну надо же, – она покачала головой и сложила листы пополам. – С удовольствием ознакомлюсь, когда закончишь.
Я запихнула конверт в карман расположенного передо мной сиденья, решив, что почитаю дневник позже, во время полета.
Когда мы взлетали, в салоне царила тишина. Все сосредоточенно смотрели в иллюминаторы, наслаждаясь видами Польши, от которой мы все больше отдалялись с каждой минутой. Я взяла маму за руку, почувствовав, что ее волнение усиливалось по мере того, как самолет набирал высоту. Конечно, мама у меня крепкий орешек, но стоит посадить ее в самолет – и она тотчас оказывается на грани нервного срыва.