Нынче утром я, только раскрыв глаза, услышала, как хлопнула входная дверь. Дом наш настолько мал, что покинуть его пределы, невольно не оповестив об этом остальных, не дано никому. Я выглянула из окна нашей спальни (мы с Эмуном занимаем верхний этаж) и увидела, как Сибеллен выходит во двор, наверное, для того чтобы облегчиться. Сама не знаю почему, но я вдруг почувствовала, что должна непременно за ней проследить. И не зря.
Пока я поднималась с постели, проснулся Эмун, и я сказала ему, что собираюсь посмотреть, куда пошла Сибеллен. Не дожидаясь, пока я его об этом попрошу, супруг предложил мне поставить в известность Ану. Я велела ему не тревожиться, поскольку не видела никаких очевидных поводов для беспокойства. Но когда оказалась у входной двери, поняла, что ошиблась – мои босые ноги (я не успела обуться) наступили на что-то мокрое. От двери тянулся влажный след, означавший одно из двух: или Сибеллен пролила что-то по пути из спальни к двери, или у нее отошли воды. В общем, я крикнула Эмуну предупредить Ану, и тот выскочил из постели быстрее, чем положено человеку в его возрасте.
Не обнаружив Сибеллен во дворе и у отхожего места, я забеспокоилась, принялась крутить головой и заметила невестку на тропе, ведущей к морю. Живот мой прорезала острая боль, когда я поняла, что она удаляется от дома. Эмун выбежал на улицу, размахивая шляпой, и тоже заприметил невестку. Мы изумленно переглянулись и помчались за Сибеллен, крича ей вслед. Она остановилась и повернулась к нам. Я поняла, что роды уже начались, но лицо беглянки не выражало никаких эмоций, и мне ни за что не удалось бы угадать, что она замышляла. Осмелюсь предположить, что невестка была расстроена тем, что мы остановили ее, но не воспротивилась, когда мы повели ее в дом (времени на раздумья и объяснения не оставалось), где уложили в постель, после чего Эмун пошел за Аной.
Мне не так часто доводилось присутствовать при родах, всего лишь дважды. Свои собственные я не считаю, ведь дать жизнь ребенку и наблюдать за этим таинством – совсем не одно и то же, и всякое сравнение здесь неуместно. Один раз я провела целый день у жены нашего соседа Паулы, она мучилась с раннего утра, но успешно произвела на свет девочку. В другой раз молитвой и присутствием помогала своей родной сестре Аделаиде, роды которой тоже были настолько долгими и болезненными, что бедняжка их не пережила. В то время я была юна и впечатлительна, и увиденное до того меня испугало, что долгое время деторождение казалось мне очень опасным делом. Теперь же, поприсутствовав при третьих родах, я понимаю, что все женщины различны и процесс появления на свет малыша далеко не всегда протекает долго и мучительно (чего, увы, нельзя сказать о моем собственном опыте).
К тому времени как прибыли Ана и Эмун, показалась головка первого ребенка. Конечно, я очень хотела бы написать, что всячески поддерживала Сибеллен, но справедливости ради признаю, что это она стала моим утешением. Порой моя невестка кажется мне поистине удивительным созданием.
Сибеллен родила своих мальчиков (да, Эмун был прав) так легко, будто делала это с дюжину раз. Она ни на что не жаловалась и не кричала, а, сосредоточившись на стоявшей перед ней задаче, терпеливо ее исполняла. С удивлением наблюдая за этим чудом, я предположила, что все дело в габаритах нашей невестки и силе, которые, по всей видимости, давали ей определенное преимущество в этом нелегком деле. Впрочем, подумать об этом как следует я не успела, ведь как раз в ту минуту первый младенец покинул материнское лоно, приветствуя нас своим плачем.
Ана обвязала его маленькое пухлое запястье ниточкой, чтобы мы не забыли, какой из близнецов родился первым и всегда называли его старшим. Вскоре появился и его брат. Едва мы успели омыть новорожденных, как Сибеллен спросила, какого они пола. Мы с радостью сообщили ей, что она родила двоих здоровых мальчиков. У того, что появился на свет первым и был старше на целую минуту, на голове рос пучок черных волос, а кожа была бледной, прямо как у его матери. А вот младшенький, более смуглый, родился лысым. Сибеллен раскинула руки, и мы отдали ей малышей, которые сразу же присосались к материнской груди. Вскоре все трое сладко задремали, а мы с Аной прибрали в комнате и поделились новостями с Эмуном.
Когда Сибеллен проснулась, я впервые за время нашего знакомства увидела, как она плачет. Невестка, склонившись над своими прекрасными сыновьями, проливала слезы беззвучно, но казалось, они никогда не перестанут течь по ее щекам. И причиной ее слез я в ту минуту сочла – что списываю на собственные недомыслие и некое предубеждение – скорее неизбывное горе, чем светлую радость. Впрочем, угадать, какие чувства испытывает моя невестка, практически невозможно, поэтому я, пожалуй, только раз упомяну подмеченную мною странную грусть, скользившую в ее взгляде. Куда спокойнее думать, что всему виною отсутствие Матеуша.
Вечером Сибеллен удалось удивить нас снова: она попросила нас придумать ее сыновьям имена. Я посчитала правильным сначала справиться о ее собственных предпочтениях, на что она ответила, что лично у нее их нет, но Матеуш составил небольшой список имен, который хранится в его рабочем столе. Я отыскала листок и прочла дюжину-другую вариантов, подобранных моим сыном для обоих полов. Решив, что в начале списка идут его самые любимые имена, мы с Эмуном окрестили старшего из близнецов Эмуном Яном Новаком. Глаза моего супруга налились слезами, когда он увидел, какое имя Матеуш поставил на первое место, да и сама я, признаться, почувствовала, как внутри у меня все сжалось от столь нежного проявления сыновней любви. Второе по списку имя мы решили дать младшему мальчику, который отныне будет известен как Михал Людвик Новак.
Итак, мы с Эмуном вне себя от радости и с нетерпением ждем, когда же наш Матеуш наконец вернется и познакомится с сыновьями. Я стала бабушкой и не устаю благодарить Господа за то, что тот послал мне двух здоровых внуков.
12 октября 1862 г.
Рада сообщить, что вчера вечером, когда его сыновьям исполнилось по восемь дней от роду, Матеуш наконец-то вернулся домой. Его прибытие было очень своевременным, ведь с каждым днем нашей невесткой все больше овладевала меланхолия. Все это время состояние Сибеллен очень тревожило и меня, и Эмуна, но теперь я с огромным облегчением могу написать, что она никогда не выглядела такой счастливой, как сейчас, с тех самых пор как узнала о том, что беременна.
Когда я вижу, как мой дорогой сын держит на руках обоих малышей, сердце мое переполняет любовь. Я твердо намерена простить Сибеллен ее странности за то счастье, которое она даровала моей семье. Ведь женщину, благодаря которой на свет появились столь прекрасные создания, следует холить и лелеять.
4 октября 1863 г.
Прошел год с тех пор, как я сделала последнюю запись, и лишь первый день рождения моих внуков напомнил мне об обязанности время от времени докладывать вам о происходящем. Каким же насыщенным выдался этот год!
Даже один маленький ребенок доставляет массу хлопот, а когда в доме их двое, кажется, все время посвящено им. Не просите у меня разъяснений, полагаю, мое мнение пристрастно, но никогда прежде мой труд не был так востребован, как сейчас, ведь занята я с раннего утра до поздней ночи. И меня не покидает ощущение, что своим появлением малыши преподнесли мне дар забвения, ведь я почти не помню, какой была моя жизнь до того, как в ней появились Эмун-младший (старший) и Михал (младший).
Вне всякого сомнения, мои внуки – самые одаренные малыши из всех, что когда-либо рождались. Как ни странно, они совсем не похожи друг на друга. Эмун-младший во всех отношениях напоминает мать. С тех пор как он появился на свет, его черные волосы отросли и стали только гуще. Кожа его бледна, точь-в-точь фарфор, а глаза – цвета моря в солнечный летний день. Он тихий, задумчивый и, кажется, слишком серьезно относится ко всему происходящему. Видимо, отнюдь не все дети беззаботны – кажется, даже в своем нежном возрасте Эмун-младший несет на своих слабых плечиках бремя всего мира (или, по крайней мере, разделяет мамину склонность к меланхолии). Конечно, я безумно его люблю, но все равно не могу понять, что тяготит его задумчивую головку. Рассмешить мальчика очень непросто, хотя в те редкие минуты, когда нам это удается, смех его льется самой красивой на свете мелодией. Кроме того, малыш очень привязан к матери и отрывается от нее с крайней неохотой.
Михал, в свою очередь, точная копия Матеуша. Его кожа смуглее, волосы – они отросли – темно-каштанового цвета, на щеках играет здоровый румянец. У него завидный аппетит. Его большие карие глаза пронзают мое сердце, точь-в-точь как глаза его отца в молодости. Михал очень бойкий и любознательный, все время хохочет и без конца болтает, словно ему нравится, как звучит его собственный голос. Порой мне кажется, что мне представилась возможность совершить путешествие во времени и снова увидеть моего сына малышом, до того они с Матеушем похожи.
Он совсем не боится отойти от Сибеллен, хотя только-только научился ходить. Мальчик уже изучил каждый уголок нашего дома и двора, и я уверена, что однажды этот непоседливый ребенок всех нас доведет до седых волос (впрочем, у меня других и не осталось).
В общем, наш дом наполнен (или, как говорит Матеуш, залит) веселым детским смехом. Каждый день внуки вытворяют что-то эдакое, не уставая меня удивлять. Только сейчас, когда оба мальчика спят, я, преодолевая дрему, наконец улучила минутку, чтобы сделать эту запись и вспомнить, каково это, когда в доме царит тишина.
8 февраля 1864 г.
Пора признать очевидное. Матеуш изо дня в день заводит один и тот же разговор, а я всякий раз ему возражаю, но в глубине души понимаю, что мой сын прав. Наш дом стал слишком мал для разросшейся семьи. Мы буквально сидим друг у друга на голове и постоянно сталкиваемся локтями. Мальчики не дают мне и матери ни минуты покоя, а к Матеушу вечерами приходят посетители, чтобы обсудить дела, и это притом, что у него есть своя контора, расположенная рядом с причалом. Я очень радовалась, что нас стало так много, когда малыши только начинали ходить. Но теперь мальчики приспособили для своих игр весь дом, и жить в нем стало очень сложно. Когда Матеуш в отъезде, мы с Эмуном и с Сибеллен еще как-то справляемся. Но стоит Матеушу вернуться домой, и я – могу вам в том поклясться – слышу, как полов