х родство.
Сибеллен с каждым днем беспокоит меня все больше. Она похудела и часто уходит из дома в очень странное время суток, из-за чего пропускает добрую половину наших трапез, а когда появляется, ест так, будто умирает от голода. Ее повышенный аппетит вкупе с потерей веса свидетельствует о слишком активном образе жизни, но я скорее умру, чем догадаюсь, чем она занимается. Вернувшись после очередной отлучки, невестка съедает столько же, сколько весит сама (кажется, пища проходит сквозь нее), а потом спит часами напролет, оставляя мальчиков на попечение мне и Каролине. Она уходит и приходит, точно призрак, и на лице ее печать печали.
Я пообещала себе пристальнее следить за передвижениями невестки и, если потребуется, известить о ее странном поведении доктора. Эта женщина – источник моего вечного любопытства и тревоги, и у меня такое ощущение, что в последнее время чувства эти только усиливаются.
6 октября 1866 г.
Вчера Матеуш вернулся домой – и как раз вовремя. Черная меланхолия, овладевшая Сибеллен, стала нагонять на меня подлинную жуть. Сегодня после ужина я поделилась с сыном впечатлениями о состоянии его супруги и своими переживаниями. Он внимательно выслушал мой рассказ и, надеюсь, усвоил мысль, которую я пыталась до него донести. Решения он не предложил, ведь проблему ему самому сперва необходимо тщательно обдумать, но я обрела уверенность в том, что он воспринял мои слова очень серьезно. Возможно, Сибеллен раздражает, что я вмешиваюсь в их жизнь, но сейчас это не играет для меня никакой роли, ведь ее состояние влияет на настроение всех обитателей нашего особняка, и больше всего – на моих дорогих внуков. Матеуш пообещал мне поговорить с супругой. Вот и посмотрим, что из этого выйдет.
10 октября 1866 г.
Прошу извинить, дорогой читатель, но невоздержанный язык приведет меня прямиком в ад! Во имя чего я позволила себе сунуть свой нос в чужие дела? Дура баба! Подначил меня не иначе как сам Сатана!.. Молодые Новаки наконец-то обсудили длительное отсутствие Матеуша и пришли к ужасному решению, не посоветовавшись ни со мной, ни с Эмуном.
А ведь я вполне могла заподозрить неладное, увидев, как Сибеллен впервые за несколько месяцев улыбнулась. Сердце мое, которое поначалу воспряло, когда я застала невестку в приподнятом настроении, тотчас упало, когда за ужином ситуация прояснилась. Поверить не могу, что все это привело к столь неприятным последствиям. Значит, отныне я зашью свой рот вязальным крючком и больше никогда его не раскрою.
Итак, Матеуш решил, что Сибеллен и мальчики отправятся с ним в ближайшее путешествие, запланированное на апрель следующего года. Сын издал соответствующий приказ, а также зарегистрировал дату отбытия в торговом журнале. Я чувствую себя преданной и одинокой.
За ужином Матеуш весело болтал о своих планах, удивляясь, почему эта идея не пришла ему в голову раньше. Я осмелилась высказать предположение, что на судне не место женщинам и детям. Сын возразил, назвав эту мысль абсурдной, и добавил, что в дальние плавания отправляются не только моряки – многие люди с чадами и домочадцами пересекают даже Атлантический океан, чтобы попасть в Северную Америку.
Между нами разгорелся живой спор, в ходе которого я назвала Матеуша безрассудным эгоистом. Сибеллен с умеренным интересом наблюдала за этой сценой, воздерживаясь от комментариев, и тогда я спросила ее, как, по ее мнению, хорошо ли вверять маленьких детей воле ветра и стихий. Она вздохнула и обронила, что не испытывает страха перед океаном. Матеуш добавил, что во время путешествия корабль столько раз останавливается в различных портах, куда доставляется груз, что мальчикам не придется оставаться на борту дольше, чем несколько недель подряд.
Должна признать, что ушла я из-за стола рассерженная, еще до того как подали десерт, потому что была более не в силах слушать эти разговоры. Даже мой дорогой супруг встал на сторону Матеуша – дескать, раз какие-то люди путешествуют с семьей, что мешает Новакам поступить так же? И в плавание они отправятся на самом крепком и мощном корабле из всех, что когда-либо рассекали воды Балтийского моря, так почему бы мальчикам не начать знакомство с делом жизни их отца с младых ногтей и не сопровождать родителей, как и положено всем детям? Я чуть не влепила Эмуну пощечину.
Сейчас, по прошествии нескольких часов, я по-прежнему испытываю чувство разочарования из-за всей этой ситуации, однако достаточно спокойна, чтобы признать: мои эмоции объясняются скорее страхом разлуки с внуками, нежели опасениями за их безопасность. Однако я по-прежнему считаю, что грузовое судно с его набитым разными ценностями трюмом, с его разномастной командой – хоть в штиль, хоть в шторм – не самое подходящее место для детей. Слабым утешением для меня служит заверение Матеуша, что мальчики будут проводить время в капитанской каюте, довольно просторной.
У меня есть еще несколько месяцев, чтобы подготовиться к их отъезду. Но я должна быть с вами откровенной и признаться, что пишу эти строки с тяжелым сердцем. Я очень расстроена решением, которое молодые Новаки приняли, не посоветовавшись со мной, и чувствую, что мое влияние на них ослабевает. Ах, почему все должно постоянно меняться?! Как бы я хотела, чтобы мои внуки навсегда остались милыми малышами и до моей кончины жили бы у меня под крылышком, здоровые и жизнерадостные! Как видите, с возрастом я стала чрезвычайно сентиментальной. Не стану этого отрицать. Кажется, такова судьба всех матерей – с самого начала быть готовыми к тому, что любимые дети, которых мы когда-то прижимали к груди, вырастут и однажды покинут нас навсегда.
1 августа 1867 г.
Писать настроения нет и не было, однако я все же вывожу эти строки. Внуки мои в отъезде вот уже пять долгих месяцев, и хотя солнце согревает землю исходящим от него жаром и повсюду раздается пение птиц, мое любимое время года совсем меня не радует. Скорее бы наступил день, когда мальчики вернутся и я вновь услышу их смех, разносящийся по коридорам опустевшего особняка.
Эмун переживает отсутствие близких гораздо легче, хотя, я знаю, тоже по ним скучает. Он проводит свои дни в праздности (по крайней мере, мне так кажется), встречается с друзьями в деревне или бесцельно прогуливается по нашим владениям.
Вернуться наши родные должны не позже начала октября – Матеуш всегда стремится пришвартоваться у родного причала до штормов. Зиму они проведут дома. Признаюсь вам с полною искренностью, что никогда прежде так не ждала прихода унылой и тоскливой осени, как сейчас.
В конце июня мы получили от Матеуша письмо. В нем сообщалось, что его семейство пребывает в добром здравии, а по морю «Сибеллен» идет спокойно и даже с некоторым опережением – по крайней мере, на момент написания письма. Разумеется, это нас немного утешило.
«Эмун-младший – прирожденный мореплаватель, ему нипочем никакие шторма, Михал, в свою очередь, страдает от приступов морской болезни». И здесь мои дорогие мальчики, как и всегда, являют полную противоположность друг другу.
«Сибеллен в своей стихии. Ничто не способно утолить ее печали так, как морской воздух». По мнению обоих супругов, затея оказалась столь успешной, что Матеуш намерен брать Сибеллен и мальчиков с собой на более регулярной основе, но только в летний период. Когда я об этом узнала, сердце мое ушло в пятки. Значит, теперь мы с Эмуном будем преданы забвению, ведь какую ценность представляют находящиеся где-то там дедушки и бабушки для своих внуков? Разумеется, никакой. Эмун велел мне не вести себя глупо, сказав, что Матеуш сам выбрал такую жизнь и благодаря ему мы сыты и довольны во все наши дни. Но роскошь порой тяготит меня, и я тоскую по тем временам, когда жизнь наша была простой и непритязательной, однако не брезгую пользоваться ее плодами: пока родные не вернутся, буду развлекать себя садоводством и шитьем.
Грамотой я овладела лишь в зрелые годы, но ныне в дождливую погоду время от времени с удовольствием почитываю какой-нибудь роман. «Жены и дочери» британской писательницы Элизабет Гаскелл скрашивали мое одиночество (относительное, конечно) на протяжении недель, а теперь я присмотрела сборник стихотворений английского барона по имени Альфред Теннисон. Обе книги были переведены на польский язык моим добрым другом из Гданьска. Как хорошо, что переводная литература, которой у нас в избытке, помогает отвлечься и развеяться.
30 сентября 1867 г.
Я счастлива сообщить, что путешествие Матеуша наконец завершилось и мои внуки дома уже целых две недели – к слову, мой дорогой сын никогда не возвращался из своих рабочих поездок так рано. Сердце мое переполняет радость, что все мои родные и близкие снова здесь, рядом с нами, живы и здоровы.
Как же выросли мальчики за эти несколько месяцев! Оба вытянулись, повзрослели, загорели и обветрились, хотя Эмуна-младшего, кажется, это затронуло в меньшей степени. Да и Сибеллен, кажется, ничуть не изменилась.
Михал и Матеуш, в свою очередь, вернулись смуглыми, словно цыгане, а волосы их выгорели до желтизны. Михал выглядит крепким и здоровым, но когда я поинтересовалась, понравилось ли ему путешествовать по морю, он сказал, что нет, его желудок от качки выворачивает наизнанку. Но стоит спросить о море Эмуна-младшего, как тот сияет, точно фейерверк. Он со всей серьезностью утверждает, что, когда подрастет, хочет заниматься тем же, что и папа, и намерен взять в жены девушку, похожую на маму. Сказать по правде, мне не хватило смелости открыть внуку глаза и объяснить, чем чревата подобная затея.
Сибеллен выглядит счастливее, чем когда-либо прежде, и, несмотря на мое нежелание надолго расставаться с близкими, я рада видеть, что путешествие, как и надеялись мои молодые, пошло им на пользу. Хотя и жалею я ровно о том же.
Я спросила, собираются ли они что-то предпринимать в связи с морской болезнью Михала, но Матеуш сказал, что лучше отвлечься и посвятить себя зимним забавам и лишь ближе к лету поразмышлять над этой бедой. По словам моего дорогого сына, его контора буквально завалена заказами, и ему придется нанимать делопроизводителей и моряков и построить еще одно судно, чтобы справиться со всеми делами. Матеуш всегда бодр и весел, когда дела у его предприятия идут хорошо, и заражает этим своим настроением всю нашу семью.