ие звучит) мне так и не посчастливилось обладать ею в полной мере. Не я решала, родиться ли мне женщиной, не я выбирала супруга (наш брак с Эмуном устроил мой отец), не я определяла, сколько и каких выношу и выращу детей… Все это ведает лишь Господь. Я не выбирала ни страну, в которой родилась, ни город, в котором живу, ни внешность, ни, конечно, способности и дарования (или же отсутствие оных). Конечно, я сама могу предпочесть кукурузу гороху либо голубое платье зеленому, но все это такие мелочи, такие сущие пустяки, что совершенно немыслимо представить, чтобы подобное можно было всерьез называть свободой воли.
Я не выбирала жену моему сыну и тем более внуков: их даровал нам милосердный Господь, а сейчас их отняли у нас вместе с моим сыном и многими другими добрыми людьми. Но, кажется, я отвлеклась на сентиментальные рассуждения, видимо, стремясь подольше не соприкасаться с ужасными событиями, коими был ознаменован прошлый год. Что же, пора приступать к делу, и тогда вы все поймете сами.
В мае – отъезд был назначен на семнадцатое число – Матеуш и Сибеллен готовились к предстоящему летнему путешествию. Эмуна-младшего было решено взять с собой, а Михала – оставить дома. Но, кажется, я слишком спешу. Чтобы вы в полной мере осознали все последующее, сначала надобно изложить предысторию. В предыдущих записях я не раз упоминала меланхолию и странное поведение Сибеллен. Возможно, вы помните, что я обратилась за советом к доктору Вознику, а тот, в свою очередь, написал своему другу, чтобы узнать его экспертное мнение. Итак, я получила письмо от некоего доктора Андерса из Психологического института Сент-Питера в Бостоне (места столь далекого и странного, что, кажется, будто оно находится в каком-то совсем другом мире!). Доктор Андерс сообщил, что не в силах нам помочь, поскольку не обследовал мою невестку, но посоветовал приготовить травяную микстуру, которая должна была немного поднять ей настроение, а также проследить за тем, чтобы она много отдыхала, почаще бывала на солнце и ела овощной бульон. Он также порекомендовал нам отвезти Сибеллен на медицинский осмотр в одно из учреждений Гданьска. Поскольку до отъезда оставались считаные дни, я решила обсудить это с Матеушем позже, по их возвращении осенью. Я надеялась, что это путешествие исцелит Сибеллен и ситуация разрешится сама собой.
Но шестнадцатого мая произошли два события, совокупность которых привела к катастрофе. Во-первых, внезапно разразился свирепый шторм. В мае такое бывает нечасто, хотя порой случается. Поднялся сильный ветер, небо заполонила темная масса бурлящих облаков… Во-вторых, Сибеллен не спустилась завтракать. Я отправилась к ней узнать, не случилось ли что дурное с ее здоровьем, но не обнаружила невестку в ее апартаментах, а нетронутая постель навела меня на мысль, что спать она не ложилась. Поначалу я предположила, что она провела ночь у законного мужа, и тихонько заглянула в его спальню, но и там Сибеллен не оказалось.
Я вернулась в столовую и спросила Матеуша, когда он последний раз видел свою супругу. Сын ответил, что это было поздно вечером накануне. Они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим спальням. Когда я сказала ему, что, судя по всему, Сибеллен не ложилась, Матеуша тотчас охватил страх, причем куда более сильный, чем в такие минуты, когда что-то идет не так. Вместе с Эмуном-старшим они отправились обыскивать пляж и ведущие к нему тропы, поскольку все мы были уверены, что найдем Сибеллен именно там. Я ждала их возвращения вместе с мальчиками и смотрела на тучи, которые продолжали сгущаться, словно предвещая беду – казалось, они, точно зеркало, отражали события того злополучного дня.
Эмун-старший вернулся один и сообщил, что Матеуш решил взять лодку, чтобы обыскать прибрежные воды. Это жутко меня напугало – я с ужасом подумала, что Сибеллен, возможно, попала в беду. Иначе зачем сыну понадобилась лодка для ее поисков? Может, стоило собрать еще людей и продолжать обыскивать пляжи? Неужели вечная меланхолия моей невестки вкупе с ее любовью к морю привели к трагедии? Не об этом ли подумал Матеуш?
Лишь после полудня, – к тому времени шторм разыгрался не на шутку – я узнала, что именно намеревался сделать Матеуш, когда сказал Эмуну, что отправляется обыскивать воды. Я сидела и читала, когда в гостиную вошли мой сын и внуки. Матеуш промок насквозь, с одежды его стекала дождевая вода. Он сказал, что возьмет с собой мальчиков, поскольку уверен, что Сибеллен вернется, если услышит их голоса. Я не понимала, о чем он говорит, привлекать к ее поискам детей мне казалось совершенно абсурдным. «Тебе ни за что не понять, мама», – произнес он умоляющим тоном. Когда я попросила сына меня просветить, он отрезал: «Времени нет – с каждой минутой мы все больше рискуем потерять ее навсегда», и до того диким был взгляд его горящих глаз, что я затрепетала от тревоги.
Мальчики, видя отца в таком состоянии, перепугались, и я попросила его уйти и остыть. Увы, сын мой не желал меня слушать и продолжал настаивать на том, что дети должны пойти с ним, но я велела им оставаться дома. Бедные мои внуки начали плакать от страха и растерянности.
И тогда Матеуш сказал им, что их мать пропала без вести и ему нужна их помощь, чтобы ее разыскать. Стоило ему произнести эти слова, и Эмуна-младшего было уже не остановить: он бросился к отцу и схватил его за руку. Я вновь попыталась урезонить сына и убедить его, что в такую ночь на побережье слишком опасно и для взрослых сильных мужчин, а тем более для маленьких мальчиков. Но Матеуш слушать меня не пожелал, он пушечным ядром вылетел из дома вместе с Эмуном-младшим. Прижавшись друг к другу, мы с Михалом стали ждать.
Я и представить себе не могла, что больше никогда не увижу ни моего дорогого сына, ни внука!..
Эмун-старший, в мокрой одежде, продрогший до костей, вернулся через час. Он сердито сообщил мне, что ходил на пристань, где поругался с нашим сыном, решившим выйти в море на «Сибеллен», взяв с собой двадцать девять моряков, чего было едва достаточно, чтобы управлять судном такого размера. Я была настолько потрясена, что чуть не лишилась чувств. Зачем ему «Сибеллен»? Эмун не мог этого объяснить, сказал лишь, что Матеуш очень спешил – дескать, чем скорее они отправятся, тем больше надежды, что им удастся разыскать его пропавшую супругу.
После этого буря словно почувствовала, что мой сын бросил ей вызов, и разъярилась настолько, что едва не смыла прибрежную деревню, откуда мы родом. Никогда – ни до, ни после – не видела я на Балтийском море столь сильного шторма, как тот, что унес жизни людей, которые были на борту «Сибеллен» в ту роковую ночь. О, какая глупость! Какое безрассудство!..
Михал заснул – такое ощущение, что природа наградила детей чудесной способностью сохранять спокойствие даже в разгар неопределенности, – а мы с Эмуном в ту ночь глаз не сомкнули. Рано утром, когда шторм наконец начал стихать, супруг мой пришел на причал и принялся ждать. Но «Сибеллен» не вернулась.
В тот день я обнаружила скомканную ткань, лежавшую у двери рядом с кухней. Подняв ее с пола, я поняла, что держу в руках одно из платьев Сибеллен – то самое, в котором я видела ее в последний раз. Я и представить себе не могла, как оно там оказалось, но позднее Эмун сказал мне, что в скалах на пляже была найдена мокрая одежда. Он счел это лучшим доказательством того, что подавленная тоской Сибеллен решилась утопиться, хотя зачем ей понадобилось раздеваться, по-прежнему остается для нас загадкой. Одежда ведь помогла бы ей достичь ужасной цели, потянув ее на дно, громко недоумевал Эмун. «Ты только послушай, – сердито ответила я, – до чего мы с тобой договорились».
«Кроме того, если она действительно хотела покончить с собой, ее тело вынесло бы на берег, разве нет? И почему Матеуш отправился в море, если Сибеллен утопилась?» – продолжала настаивать я. Все это казалось мне совершенно нелогичным.
Неужели мой сын лишился рассудка? Горе и тревога взяли верх над здравым смыслом?
Поиски Сибеллен и названного в ее честь корабля продолжались несколько недель, и все это время мы с Эмуном почти не спали и не ели. Но «Сибеллен» исчезла бесследно. На берег не вынесло ни одного обломка, а в море не было найдено ни одного тела – по крайней мере, вблизи Гданьска, – и постепенно надежда наша обратилась в прах. Некоторое время мы рассчитывали, что о судьбе корабля нам рано или поздно сообщит кто-либо из моряков, чьи суда приходят в наш порт, но, увы, этого не произошло.
После трагедии Эмуну пришлось судиться со страховщиками. Поначалу мы думали, что проиграем иск, ведь когда речь зашла о покрытии расходов, некоторые факторы говорили отнюдь не в нашу пользу. Однако супруг мой действовал быстро и сказал то, что должен был сказать, чтобы спасти «Судоходную компанию Новака» от разорения. Я, в свою очередь, была настолько убита горем, что практически не следила за действиями мужа, хотя сейчас смутно припоминаю, как он объяснял мне, что ему пришлось провести тайную встречу с моряками, подписавшими контракт с компанией, но в безрассудном плавании не участвовавшими, чтобы укрепить нашу позицию в споре со страховой компанией. Если бы они не поддержали нас, все было бы потеряно.
Газетчики вдоволь порезвились с историей, которую Эмуну пришлось сочинить, чтобы добиться страховых выплат. Муж оградил меня от репортеров и зевак из деревни, и, к счастью, вскоре новость о крушении нашего судна затмили другие.
Полагаю, я намеренно старалась отгородиться от всего, связанного с нашим предприятием, поскольку мне едва хватало сил подняться с постели. Не представляю, как Эмун справился со всем в одиночку.
Долгое время Михал, в одночасье потерявший самых близких людей, плакал каждую ночь, я сидела рядом с ним, пока он наконец не засыпал. Помню, как-то раз я даже спросила себя, доведется ли мне когда-нибудь провести хоть пару часов, не слыша в своей голове рыдания несчастного ребенка.
Постепенно, впрочем, Михал перестал плакать и меньше чем за год почти полностью пришел в себя. Глядя на него, я поняла, что дети гораздо сильнее, чем нам, как правило, кажется. А вот мы с Эмуном заметно постарели, и я даже осмелюсь признаться в том, что не раз гневила Господа, мечтая о смерти.