Но затем, когда я бежала обратно к дому, это случилось опять. По пути мне попались высокие кусты с маленькими желтыми цветами на длинных стеблях. Я остановилась и присмотрелась к ним – они были крошечными и похожими на маргаритки. В этот момент боковая дверь дома открылась и показалась Фейт с ведром компоста.
– Доброе утро, Джорджи. Как пробежка?
– У тебя там Jacobaea Vulgarus растет, – сказала я Фейт, показывая на растение, – опасная штука.
Мне даже не требовалось касаться его, чтобы знать это.
Фейт удивленно рассмеялась.
– Да, но чаще его называют амброзией. Или еще лучше, – она приподняла бровь, – «кобылий помет».
Тетя выбросила отходы от фруктов и овощей в компостную кучу за гаражом.
– Он оставлен для опылителей.
Я кивнула – нектаром амброзии питаются тридцать два вида насекомых, находящихся под угрозой исчезновения, и это их единственный источник пищи. Моргнув, я попыталась вспомнить, откуда у меня эти знания. Вероятно, услышала когда-то в школе.
– Приходи завтракать, – позвала Фейт и скрылась в доме с пустым компостным ведром.
Я пошла за ней.
– Ты уже собралась в Абердин?
– Ага, – тетя взяла прихватки и открыла духовку, откуда хлынул запах свежих булочек. – Будешь скучать по мне?
Я глубоко вдохнула ароматный пар и застонала от удовольствия.
– Нет, только по твоей выпечке.
Она засмеялась и шлепнула меня кухонным полотенцем.
– Ты рада, что поедешь на курсы? – спросила я тетю.
– Очень, – подхватив одну из булочек лопаткой, Фейт положила ее на тарелку и протянула мне. – Когда я уходила из медсестринского дела, чтобы работать независимо, то пообещала себе проходить курсы каждый год. Это большая радость для меня.
– И теперь смотрите-ка, кто у нас главный ударник труда, – пошутила я, намазывая булочку маслом и наблюдая за тем, как оно тает.
На лице тети появилось виноватое выражение:
– Ребятки, вы справитесь?
– Ха! Если бы ты задала этот вопрос сразу после моего приезда, я бы вцепилась в твою ногу и умоляла остаться. Но в итоге мы поладили с Джашером, – я пожала плечами, – тебе не о чем беспокоиться.
Лицо Фейт посветлело и расслабилось.
– Слава богу.
Я улыбнулась:
– Наслаждайся своим курсом. Хотя ты пропустишь вылупление фейри.
Она развела руками и печально взглянула на меня:
– Все равно мне их не увидеть. Вы расскажете всё, когда я вернусь.
После завтрака я каждый день ходила проверить кокон – изучала его на предмет трещин и изменения цвета. Меня тянуло к нему, словно нас связывала невидимая нить.
Я боролась с желанием рассказать обо всем этом – о фейри и призраках, что видел Джашер, – своим друзьям. Но как объяснить такие сверхъестественные вещи кому-то, кто не знает о них и, возможно, никогда не сможет увидеть и ощутить? Они решат, что я свихнулась. Ну, может, за исключением Тарги, она довольно восприимчива. Но от мысли рассказать об этом даже ей меня прошибал липкий пот.
Мне хотелось сфотографировать кокон, но теперь я бы ни за что не принесла телефон в оранжерею. Мое отношение к этому маленькому суперкомпьютеру, к которому я так привязалась, изменилось. Я по-прежнему брала его с собой на пробежки, поскольку мне нравилось снимать сельские пейзажи, но никогда не оставляла его без присмотра и уж тем более не брала в сад или теплицу.
Чем насыщеннее становился цвет кокона, тем раньше и раньше я вставала, чтобы проверить его. Вскоре я бегала к нему по двенадцать раз на дню, опасаясь пропустить нужный момент. Джашер смеялся над моим рвением, но сам тоже стал чаще захаживать в оранжерею. Она стала местом наших встреч.
Это случилось ранним утром, на следующий день после того, как Фейт уехала в Абердин. Как и все предыдущие странные познания, непонятным образом приходившие мне в голову, мысль об этом явилась неожиданно: я просто проснулась, зная, что это должно произойти прямо сейчас.
Глава 15
Я выскочила из кровати и поспешила вниз по лестнице прямо в пижамных шортах и майке. И, увидев Джашера, сидевшего напротив кокона на табуретке, пожалела, что не оделась. Он повернулся и улыбнулся, а затем дернул головой в моем направлении – жест укоризны по-мужски. Да, похоже, не одна я сегодня проснулась с мыслью о грядущем значительном событии.
Джашер установил рядом с собой этюдник, где разместил раскрытый на чистой странице альбом для эскизов в кожаном переплете; также у него под рукой был набор масляных пастелей – из палитры он выбрал несколько оттенков фиолетового и красного спектра. Я никогда раньше не видела столько вариаций.
– Ты собираешься нарисовать его?
Джашер кивнул:
– Конечно. Это традиция.
Внезапно что-то щелкнуло, и меня осенило:
– Так это ты нарисовал на конверте маленького фейри.
Кузен взглянул на меня безучастно, но потом догадался:
– А, на письме, что Фейт отправила твоей маме? – Джашер усмехнулся. – Да, я. Уже и забыл об этом.
Я присела рядом с ним и посмотрела на кокон.
– Здесь трещина!
Зажав карандаш в зубах, Джашер потянулся за другим табуретом. Он поставил его рядом с собой, и я села.
– Осталось недолго. Я как раз собирался пойти звать тебя.
У нас на глазах происходило чудо. Кокон раскрылся уже наполовину, и внутри было заметно небольшое движение. Мне показалось, что время остановилось. Появившееся существо было прелестно. Фиолетовый цвет кокона явно происходил из-за свечения крыльев и волос. Когда я увидела это сияние вокруг фейри, я поняла, что имел в виду Джашер, говоря, что они почти как призраки: позади фигурки виднелись очертания листьев. Фейри выглядела очень хрупкой, и я содрогнулась от мысли о том, что мог сделать с ней мобильный телефон. Глаза ее были закрыты, крылья влажные и измятые. Кокон теперь стал ненужной прозрачной оболочкой, освободившей удивительное создание: фейри сидела, сжавшись, ее голова лежала на коленях, лицом к нам.
Карандаш Джашера парил по странице, схватывая черты дивного создания.
– У тебя, наверное, глаза как у ястреба, – прошептала я, наблюдая за тем, как образ оживает на листе. Джашер рисовал блестяще, хотя меня это ничуть не удивляло.
– Лучше, – прошептал он в ответ.
– Почему мы шепчемся?
– Ты сама начала.
Фейри стала раскрываться, расправляя свои крылья и члены. Джашер легко и быстро водил карандашом, пытаясь передать ее силуэт и пропорции. Вдруг он замер – фейри впервые открыла глаза. Ее черные ресницы и вверху, и внизу были одинаково густыми, причем нижние были длиннее верхних, что придавало лицу меланхоличное выражение. Существо оказалось непугливым, любознательным и выглядело одновременно и юным, и древним. Крылья фейри окончательно расправились.
Шепот в глубине моего сознания принес ее имя.
– Раша, – произнесла я мягко. Фейри повернула головку ко мне, а затем кивнула с некоторым почтением.
У Джашера отвисла челюсть:
– Откуда ты знаешь ее имя?
– Она сама сказала его, разве ты не слышал?
Он мотнул головой:
– Я ничего не слышал.
– А я слышала.
Переведя дыхание, задумалась: я его действительно услышала или оно само пришло мне в голову?
– Любопытно, – пробормотал Джашер.
Он нацарапал ее имя вверху страницы и продолжил рисовать. Внезапно крылья фейри затрепетали, да так быстро, что казались похожи на фиолетовое облачко. Мазки Джашера стали молниеносными. И минуты не прошло, как крошка вспорхнула между нами туманным пятнышком и, взмыв к куполу, исчезла в небе.
А Джашер все продолжал писать, расставляя цветовые акценты в рисунке. Я наблюдала за процессом из-за его плеча, пока он не закончил.
– Ты потрясающий. И это было правда потрясающе. В смысле, все вообще было просто… потрясающе!
Джашер одарил меня загадочным взглядом:
– Да, у меня до сих пор мурашки по коже.
– Можно посмотреть другие твои рисунки?
Он протянул мне свой раскрытый этюдник.
Я положила его на колени и перевернула лист на предыдущую страницу: там был фейри с безумной копной зеленых волос, торчавших во все стороны, и черными глазами, как у Раши, только поменьше.
– Похоже, этот появился в июне, как раз перед моим приездом.
– Ага.
Мне вдруг стало интересно, планировал ли Джашер остаться в Сараборне до конца жизни, посвятив себя ландшафтному дизайну и рисованию фейри? Хотел ли он завести семью? Детей? Так и подмывало его об этом спросить, но не хватало духу.
По мере того как я листала альбом, мое уважение к таланту Джашера росло. Страница за страницей передо мной открывались великолепно прорисованные и неповторимые образы фейри всех цветов, форм и размеров. Найди я этот альбом и не знай, кто его владелец, я бы предположила, что он принадлежит зрелой художнице. Изящные силуэты фейри и калейдоскоп цветов казались творением исключительно женских прикосновений. Если бы я не видела, как Джашер рисует прямо у меня на глазах, я бы ни за что не поверила, что это его работы.
Кем был этот человек? Суровый любитель жизни на природе, мастер на все руки с мозолистыми ладонями. Плотник и ландшафтный дизайнер в рабочих сапогах и рукавицах. Он мог видеть духов – с чем я прежде никогда не сталкивалась, – но также обладал замечательными талантами и в музыке, и в живописи.
Во всех рисунках светилась пронзительная любовь к этим маленьким существам, обнажавшая его чуткое сердце. Тогда, рядом со мной, Джашер был до невозможности уязвим. Мы оба молчали, пока я переворачивала листы. И в какой-то момент с ужасом обнаружила, что на глазах у меня выступили слезы, грозящие вот-вот сорваться с ресниц.
– Джорджейна? – тихо позвал меня Джашер.
Я сглотнула. Продолжи я рассматривать рисунки, это выглядело бы глупо, поэтому я закрыла альбом, так и не досмотрев его до конца.
– Они чудесны, – наконец, произнесла я и закашлялась, протягивая Джашеру этюдник. – Я могу лишь мечтать о таком таланте, как у тебя.
Мы взглянули друг другу в глаза. Щеки у меня запылали, но глаз я не отвела. Выражение его лица было неопределенным, а взгляд непоколебимым. В итоге я слишком резко встала, отвернулась, чтобы прийти в себя, и спросила первое, что пришло мне в голову: