На этот раз Проведение смилостивилось над несчастными. Шторм так же внезапно, как и начался, прекратился, волна пошла на убыль, и вскоре море умиротворенно плескалось о борта катера. Небо очистилось от туч, и на нем проступила россыпь звезд. Прошел час, другой, они поблекли, горизонт на востоке посветлел и окрасился робкой розовой полоской зари. Ночь, ставшая настоящим кошмаром для экипажа катера и тех, кто находился на борту, подошла к концу. Рассвет полновластным хозяином вступил в свои права. В лучах яркого весеннего солнца сиреневая туманная дымка быстро рассеялась, впереди по курсу возник унылый пологий кубанский берег — песчаная коса Чушка.
Антонина с трудом помнила, как сошла на берег, как потом вместе с товарищами выносила на берег раненых. В какой-то момент силы покинули ее, она рухнула на песок и тут же уснула. На ноги ее подняли жажда и начавший накрапывать дождь.
«…образовалась небольшая лужа, и эту лужу, как мухи, облепили раненые и мы, девушки — попить, кто ложкой, кружкой, чтобы зачерпнуть воды, хоть она и дождевая, но на соленом песке тоже стала солоноватой. Скопление людей тут же заметили немцы и как шарахнули очередями несколько мессеров, кто успел, отбежал, кто нет — так и остался, лужа стала красной от крови <…>
Раненых пришлось нести, вести под руку, никакого транспорта не было, никто нас хлебом-солью не встречал, наоборот, пришлось выслушивать упреки: «Эх вы, вояки, удираете, а мы как? [23].
Утолив жажду, она и сослуживцы направились к полевому пункту питания, там впервые за последние несколько суток их накормили горячей пищей, выдали сухой паек: полбуханки черного хлеба и две банки консервов. Дальше группа Ивашутина и присоединившиеся к ней офицеры и красноармейцы из штаба 51-й армии пешком направились к станице Ахтанизовской — месту промежуточного сбора для тех, кто живым вырвался из «крымского ада».
Первые километры дорога петляла среди плавней. В камышах гнездилось несметное количество диких уток и гусей, все это крякало, гоготало и сливалось в какофонию звуков. При появлении людей стаи поднимались в небо, и за этой живой тучей исчезало солнце. Охотится на живность, чтобы утолить давший о себе знать голод, не было времени, в любой момент могли появиться немецкие самолеты. Но не столько они, сколько мошкара, серыми столбами стоявшая в недвижимом воздухе, выедавшая глаза и забивавшая рот, гнала вперед Антонину и ее боевых товарищей. Этой пытке, казалось, не будет конца, когда наконец подул порывистый ветер, мошка рассеялась, стало легче дышать, раздались бодрые голоса, кто-то вспомнил анекдоты и зазвучал смех.
Позади осталось полтора десятка километров, и местность изменилась, она вспучилась пологими холмами, появилась чахлая растительность, в воздухе повеяло бодрящей свежестью. Группа Ивашутина прибавила шаг и быстрым маршем прошла еще около десяти километров. Первыми не выдержали раненые, женщины, они стали отставать. Ивашутин, выбрав укромное место среди перелеска, распорядился стать на привал. Перекусив сухим пайком, группа продолжила движение к Ахтанизовской, от нее на барже предстояло добраться к месту общего сбора — Краснодару.
Приближался вечер, когда впереди блеснула гладь большой реки, это была Кубань. За ней в дымке проступила зубчатая стена Кавказских гор. В воздухе повеяло жильем, и измученные долгим переходом бойцы и командиры невольно ускорили шаг. Дорога пошла под уклон и змейкой скользила среди садов. За ними проглядывали приземистые беленые известью хаты-мазанки с цветными ставенками, походившие на пасхальные куличи. Впервые на своем пути группа Ивашутина наблюдала хоть какой-то порядок, на глаза попадались указатели: «Комендант», «Полевая комендатура», «Пункт фильтрации». Перед речным причалом выстроилась вереница барж, на них шла организованная погрузка боевой техники и личного состава. На левом высоком берегу Кубани угадывалось расположение зенитных батарей, охранявших переправу.
На входе в станицу группу остановил подвижный патруль полевой комендатуры и направил ее на фильтрационный пункт. Там сотрудники гарнизонного особого отдела занимались поиском вражеских шпионов, террористов и диверсантов, внедренных в ряды красноармейцев. После короткого разговора Ивашутина с начальником фильтрационного пункта группа направились к причалу и поднялась на борт баржи. На палубе не осталось свободного места, невозможно было сидеть, люди стояли вплотную друг к другу. Выход из положения нашли неугомонные начальник гаража Гриша Тененбойм и водитель полковника Никифорова Костя Нестеренко, они отдраили люк в трюм, все женщины спустились вниз и смогли даже прилечь.
Разбудил их грохот якорной цепи и отрывистые команды. Баржа причаливала к пирсу речного вокзала столицы Кубани — Краснодару. Позавтракав на пункте временного питания, группа Ивашутина пешим маршем прошла на железнодорожный вокзал, получив предписание у коменданта, заняла место в вагоне-теплушке и, избежав бомбежек вражеской авиации, благополучно доехала до нового места назначения в Ростовской области — станицы Мечетинской.
В ее окрестностях полным ходом шло обустройство тех частей 51-й армии, что вырвались из «крымской мясорубки». Временно исполняющий обязанности командующего армией полковник Федор Кузнецов, сам командующий генерал-майор Владимир Львов погиб в Керчи 9 мая, занимался тем, что доукомплектовывал части техникой, личным составом и одновременно оборудовал второй рубеж обороны, проходивший по южному берегу реки Дон.
Неподалеку от штаба армии временно обосновалась группа Ивашутина. Не прошло и суток, как к ней присоединился полковник Никифоров с 12 сотрудниками. Одним из последних в Мечетинскую добрался Леонид Иванов и приступил к исполнению служебных обязанностей уже в новом качестве — в должности старшего оперуполномоченного 4-го отделения. И здесь о себе дали знать перенесенные нечеловечески нагрузки, у него стали отказывать ноги, стопы сводило судорогой. С трудом доковыляв до лавки у завалинки хаты, он присел и попытался снять правый сапог, усилия оказались тщетны. Передохнув, Леонид взялся за левый сапог, результат был тот же и сопровождался громким хлопком. Он заелозил задом по завалинке и сконфузился.
Антонина и «Кнопка»-Татьяна, стиравшие белье поблизости и наблюдавшие за ним, захихикали.
— И чего тут смешного, — буркнул Леонид.
«Кнопка» переглянулась с Антониной и с самым серьезным видом сказала:
— Леничка, а может, ты так и родился.
— В смысле?
— В сапогах родился. Ха-ха… — зашлась в хохоте «Кнопка».
— Ха-ха, — смеялась Антонина.
— Не смешно. Мне правда не до шуток. Ноги так болят, что ступить не могу, — признался Леонид.
— Извини, Леня. Я, грешным делом, подумала, ты прикалываешься, — повинилась Антонина.
— Прости меня дуру, Леничка, — смешалась Татьяна.
— Да, ладно, ладно, девчата. Я что, шуток не понимаю.
Помогите снять сапоги, — попросил Леонид.
Оставив белье, девушки пришли ему на помощь. Он вытянул ноги и с улыбкой произнес:
— А действительно, надо проверить, есть ли у меня ноги, а то вдруг копыта выросли.
— Чур, чур нас! — в один голос воскликнули девушки, ухватились за правый сапог и потащили на себя.
Леонид с трудом усидел на лавке, а сапог по-прежнему оставался на ноге.
— Как так?! — недоумевала Антонина.
— Прямо-таки чертовщина какая-то! — воскликнула Татьяна и, подмигнув Антонине, провела рукой по копне волос на голове Леонида.
— Таня, я не женат и нечего рога искать, — проворчал он.
— Леня, это так, на всякий случай.
— И как, все у меня в порядке?
— Ага, — подтвердила Татьяна.
— Ну раз так, то давайте повторим попытку! — предложил Леонид и вцепился руками в лавку.
Но и она не удалась. Антонина только развела руками.
Татьяна покачала головой и решительно заявила:
— Ну что, Леничка, готовься, будем ампутировать!
— А другого ничего не остается, — согласилась с ней Антонина.
— Жалко, — печально произнес Леонид.
— Чего тут жалеть? Чик, и все! — не испытывала ни малейшей жалости Татьяна.
— Сапоги жалко. Классный хром был, сейчас такого не найдешь, — сокрушался Леонид.
— А ног тебе не жалко, Леничка? Ну что, режем или как? — не отступала Татьяна.
— Режем! Тащи, что там у тебя есть, — сдался Леонид.
— Один момент! Тоня держи его, чтобы не сбежал! — на ходу бросила Татьяна и шмыгнула в барак.
Антонина провела рукой по сапогу, они были изготовлены из отменного хрома, и признала:
— Да, хороший хром, жалко будет резать?
— А то! Я в них не меньше тысячи километров протопал. От самой границы шел, — с грустью произнес Леонид.
— Так ты что, с первого дня на войне?! — поразилась Татьяна.
— Да. И представляешь, ни одной царапины.
— Ну ты, Леня, точно заговоренный.
— Надеюсь, и дальше повезет.
— Повезет! Повезет, Леничка! У меня рука легкая. Чик, и от твоей ножки только ноготки останутся, — стращала Татьяна и, грозно пощелкивая ножницами, нависла над правой ногой Леонида.
Одним ловким движением она вспорола голенище сапога и ахнула. Ахнула и Антонина. На пол повалились клубки вшей, обрывки истлевшей портянки, под ними обнажилась покрытая синюшными пятнам икра.
«…глянув на мои ноги, присутствующие ахнули. Те места ног, что закрывали голенища, были полны вшей. Меня спросили, когда я в последний раз мылся. Ну купался-то я часто — и во многих встречных речках, и даже в Керченском проливе. А вот мыться-то мне довелось давно, с полгода назад, в устроенной из подручных средств полевой бане <…>
В качестве мочалки использовали пучок соломы. С шутками и прибаутками, чтобы я не очень смущался, их ловкие натруженные руки быстро сделали свое дело, и я — забытое ощущение — вновь почувствовал себя человеком.
Удивительно, но о необычном и в какой-то степени пикантном случае я напрочь забыл, и напомнила мне о моем вынужденном купании в тот весенний день (2003 г. —