штаба. В неотложных случаях — мне лично. Желаю успехов, товарищ Селивановский, — завершил встречу Сталин.
Возвращаясь к машине, Селивановский ничего не замечал и не чувствовал земли под ногами. Всем своим существом, всеми своими мыслями он все еще находился в кабинете Сталина и вспоминал каждую произнесенную им фразу и каждый жест.
«Товарищ Сталин услышал меня! Того, что случилось в мае под Харьковом, не произойдет под Сталинградом! Не произойдет!» — ликовал в душе Селивановский.
Эти эмоции были написаны на его лице и не остались незамеченными Берией. Он тоже пребывал в хорошем настроении. Его ведомство оказалось на высоте, и уже было не важно, кто сменит Гордова в должности. Прежде чем сесть в машину, он окликнул:
— Эй, Сэливановский!
— Я, товарищ нарком, — встрепенулся тот.
— Рано радуешься.
— Я…
— Ответишь за каждое слово в шифровке!
— Товарищ нарком, я не…
— Ответишь головой! — заявил Берия и распорядился: — Сегодня же убыть в Сталинград!
— Есть сегодня убыть в Сталинград, товарищ нарком! — принял к исполнению Селивановский.
— Жди комиссию! — бросил через плечо Берия и сел в машину.
Селивановский проводил ее взглядом и не испытывал страха. В эти минуты, которые навсегда сохранятся в его памяти, он испытывал огромное облегчение. Груз колоссальной ответственности за принятое решение, все последние сутки давивший на него невидимым прессом, спал. Сталин не только услышал его, он владел обстановкой, сложившейся под Сталинградом, а это значит, примет нужное и своевременное решение.
В приподнятом настроении Селивановский возвратился на Лубянку и поднялся в приемную Абакумова. В ней находилась группа офицеров; история с шифровкой Сталину для них не составляла секрета, они смотрели на Селивановского как на выходца с того света. У дежурного по управлению глаза раскатились на пол-лица. Непослушной рукой он нащупал трубку телефона и срывающимся голосом произнес:
— Т-товарищ комиссар, тут находится Силь… Силь…
— Ну что ты мычишь?! Говори! Говори! — потеряв терпение, прикрикнул Абакумов.
— Э…э, старший майор госбезопасности Селивановский, — выдавил из себя дежурный.
— Селивановский? Он что, еще живой?
— Так точно!
— Ну раз живой, то пусть заходит! — распорядился Абакумов.
Селивановский повел плечами, будто освобождаясь от тяжкого груза, вошел в кабинет, замер на пороге и доложил:
— Товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга, старший майор госбезопасности Селивановский прибыл по вашему приказанию!
— Проходи, — коротко бросил Абакумов, поднялся из кресла, шагнул навстречу, внимательным взглядом прошелся по Селивановскому и спросил: — Слушай, чем это ты так напугал дежурного, он заикаться стал?
Селивановский развел руками.
— Значит, живой? — в голосе Абакумова не было ни злости, ни ожесточения.
— Вам виднее, товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга, — обронил Селивановский и обратил взгляд на Абакумова.
Несмотря на богатырское здоровье, он выглядел неважно. Даже оно не выдерживало того колоссального напряжения, которое испытывало Управление военной контрразведки в последние дни. Критическое положение сложилось не только под Сталинградом, но и на Северном Кавказе. В горах части вермахта захватили ряд важных перевалов на пути к ключевому порту — Туапсе, а на равнине стремительно приближались к Грозному. Абакумов устало кивнул на кресло. Селивановский присел и вопросительно посмотрел на него. — Что смотришь, докладывай! — потребовал Абакумов.
— Товарищ Берия сказал: если я шельмую командующего, то отвечу головой.
— А ты как хотел, чтобы он тебя по ней гладил?
— Никак нет.
— Ладно, чем все закончилось?
— Сказал: если я ошельмовал Гордова, то пойду под трибунал.
— Легко отделался, Тимошенко стал горой за Гордова.
— Так он же и рекомендовал его товарищу Сталину.
— Кто и куда рекомендовал, не твоего ума дело! Ты понял?
— Так точно!
— Позиция наркома понятна. Ты был у Сталина, а он что сказал?
— Вы уже знаете?!
— Так что он сказал?
— Обо всех серьезных недостатках в организации боевой деятельности войск Сталинградского фронта докладывать начальнику Генерального штаба. В неотложных случаях лично товарищу Сталину.
Абакумов, поиграв желваками на скулах, заявил:
— Коля, второго раза у тебя может и не быть. Ты это понимаешь?
— Так точно, товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга.
— Поэтому, прежде чем докладывать товарищу Сталину, ты уж не сочти за труд посоветуйся со мной.
Селивановский смутился и, избегая взгляда Абакумова, сказал:
— Товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга, поймите меня правильно, я не хотел подставлять вас. Я…
— Ну ты все понял, Коля? — перебил Абакумов.
— Так точно!
— Раз понял, то нечего тут глаза мозолить кому не следует! Возвращайся в Сталинград и не вздумай высовываться! Сиди тихо, как мышь, пока шум не утихнет! — распорядился Абакумов.
— Есть! — ответил Селивановский, с облегчением выдохнул и покинул кабинет.
В приемной его ждал помощник дежурного по управлению, вместе они спустились к машине и выехали на аэродром. Там к Селивановскому присоединился Белоусов. В ночь на 27 июля они возвратились в Сталинград и приступили к работе. Прошел день, за ним второй, а решения Берии все не было. Неопределенность для Селивановского закончилась 3 августа, в тот день по распоряжению Сталина из Москвы в Сталинград прибыла группа сотрудников Центрального аппарата НКВД во главе с Абакумовым. Не задержавшись в штабе Сталинградского фронта, они разъехались по частям и приступили к опросу начальников особых отделов дивизий, армий и командного состава войск. В беседах с ними перепроверялась информация, изложенная Селивановским в шифровке на имя Сталина.
4 августа, несмотря на сложную обстановку на участке обороны 64-й армии, Абакумов в сопровождении майора Белоусова и отделения автоматчиков из роты охраны Особого отдела фронта на трех машинах выехали в ее расположение. После обстоятельных бесед с командующим 64-й армии генералом Чуйковым и членом Военного совета бригадным комиссаром Абрамовым Абакумов отправился на боевые позиции 13-го механизированного корпуса. Там он провел встречи с офицерами штаба и командирами частей, выслушал их мнение и оценки состояния управления войсками.
Завершив работу, группа Абакумов выехала в Особый отдел фронта, в нескольких километрах от него попала в засаду. В ходе завязавшейся перестрелки часть диверсантов была уничтожена, а часть, пользуясь темнотой, скрылась. Абакумов не пострадал, Белоусов и один военнослужащий из отделения охраны получили ранения различной тяжести, двое погибли.
Получив это сообщение, Селивановский немедленно покинул расположение 258-й стрелковой дивизии, прибыл в Особый отдел фронта почти одновременно с Абакумовым и столкнулся с ним у двери своего кабинета.
— Ну и бардак у тебя, Селивановский! Диверсанты шастают под самым носом! — не удержался от упрека Абакумов.
— Виноват, товарищ комиссар государственной безопасности 3-го ранга. Меры по их нейтрализации предпринимаются, но, к сожалению, сил не хватает, — признал Селивановский.
— И какие же меры?
— Из числа опытных сотрудников сформировано пять оперативно-боевых групп. На них возложена задача по поиску и ликвидации диверсантов.
— Это не выход! Не дело гонять опытных сотрудников по степям, они не сайгаки. Надо действовать на упреждение, внедрять нашу агентуру в спецслужбы фашистов!
— Такая работа ведется, товарищ комиссар государственной безопасности 3-го ранга. В составе абвергруппы 102 действует зафронтовой агент «Гальченко». Подготовка еще двух находится на завершающей стадии.
— Мало! Очень мало! И вообще, хватит отсиживаться в окопах, пора переходить в наступление!
— Я приму меры, товарищ комиссар государственной безопасности 3-го ранга! В ближайшее время приму! — заверил Селивановский.
— Ладно, а теперь принимай меры ко мне, — ошарашил его Абакумов.
— Э-э какие?!
— Мало того, что обстреляли, так ты еще голодом решил уморить.
— Извините, сейчас все исправим! Сейчас! — смешался Селивановский, схватился за телефон; ему ответил дежурный по отделу, и распорядился: — Петр Николаевич, срочно найди Цыбуляка, пусть он немедленно займется ужином!
— Есть! — принял к исполнению дежурный. Опустив трубку и пряча глаза от Абакумова, Селивановский смущенно произнес:
— Извините, Виктор Семенович, с чертовыми диверсантами закрутился и совсем забыл про ужин.
— Ладно, я с голоду не помру, а вот красноармейцы — другое дело! — заявил Абакумов и в сердцах бросил: — Безобразие, так по-скотски относиться к людям! С этим нельзя мириться, надо принимать меры!
Селивановский напрягся, не знал, что думать, и искал ответ в глазах Абакумова. А тот дал волю своему гневу.
— Это же надо так довести красноармейцев, что они готовы сдаваться в плен врагу!
— Кто? Где? — насторожился Селивановский.
— На передовой.
— Я разберусь! Я приму меры, товарищ…
— Да погоди ты с мерами! — перебил Абакумов. — Дело не в красноармейцах.
— А в ком?
— Скорее в чем, — заявил Абакумов и озадачил вопросом: — Тебе докладывают материалы перлюстрации корреспонденции?
— Так точно!
— Ты их читаешь?
— Конечно.
— Плохо читаешь! А там есть проблема и лежит она под самым носом.
— Какая? — терялся в догадках Селивановский.
— Вот почитай, — Абакумов расстегнул портфель и бросил на стол обзор писем красноармейцев, подготовленный начальником пункта перлюстрации корреспонденции.
В нескольких местах обзор был подчеркнут красным карандашом, и на нем имелись пометки, выполненные рукой Абакумова. Селивановский сосредоточился на них. Первым оказалось письмо красноармейца пулеметной роты 3-го батальона 1050-го стрелкового полка рядового Агапова. Он жаловался отцу:
«…нахожусь в очень плохом положении. Вот уже три дня, как я не кушал… Я лежу в окопе голодный, на спине пулемет, стрелять нет сил, хочется кушать и кушать…»