В 1433 году Генрих лично приказал мореплавателю по имени Хиль Эанес плыть вдоль западноафриканского побережья с указанием попытаться преодолеть психологический барьер мыса Бохадор. Свободно признавшись в собственном ужасе, Эанес проигнорировал приказ и вернулся домой сразу после того, как достиг Канарских островов. Приблизившись к месту назначения после отправки в следующем году, он был удивлен, когда его люди не взбунтовались. Приблизившись к континенту, они увидели, что моря вокруг того, что они считали Бохадором (на самом деле они достигли мыса Джуби, расположенного в 175 милях к северу от их цели), не черные и не бушуют вихрями, как гласила легенда, а "такие же легкие для плавания, как и воды дома". Эанес, несмотря на все свои хлопоты, не смог привезти ничего более значимого, чем веточка розмарина, найденная на берегу. Другая экспедиция, отправившаяся в тот же регион в 1435 году, сообщила о следах людей и верблюдов в прибрежных песках. Еще одна экспедиция, в 1436 году , утверждала, что достигла Риу-ду-Уру, которая оказалась вовсе не рекой, а скорее заливом. К сожалению, там не было обнаружено никаких следов золота.
Несмотря на все это и, несомненно, под влиянием Каталонского атласа, принц Генрих сохранял уверенность в том, что, если проявить настойчивость, миссия к Золотой реке или за ее пределы позволит ему получить доступ к рудникам Мали и их несметным богатствам. Другие члены португальского двора были настроены более скептически, и на фоне конкурирующих приоритетов, таких как соперничество с Кастилией за Канарские острова и продолжающаяся война в Марокко, они выступали против продвижения на юг вдоль африканского побережья как непомерного отвлекающего фактора. Даже Зурара, обычно самый покладистый из агиографов, намекнул на это в своем рассказе 1434 года:
ибо в первые годы, видя, что большие флоты принц собирает с такими затратами, они пренебрегали заботой о собственном имуществе и занимались тем, что делились тем, что знали. Чем дольше дело шло к результату, тем больше росло число обвинений. И хуже всего было то, что не только вульгарные, но даже важные [люди] говорили об этом почти с презрением, считая, что это пустая трата средств и труда, от которой не может быть никакой пользы.
Это сомнение в правильности руководства Генриха, а также в его заинтересованности в дорогостоящих и пока исключительно спекулятивных экономических предприятиях в Африке усилилось после крупного поражения португальцев при нападении на Танжер в 1437 году, целью которого был захват контроля над северным пунктом торговли золотом в Африке. Это поражение изменило политический климат в Лиссабоне, заставив надолго замедлить продвижение экспедиций на юг к африканскому побережью. И этот перерыв дает возможность провести увлекательное историческое сравнение и контрфактический сценарий, включающий примерно одновременные события и странно параллельные обстоятельства между Китаем династии Мин и Португалией эпохи Авиза.
В период с 1405 по 1433 год Чжэн Хэ, евнух-мусульманин, служивший у императора династии Мин Юнлэ, совершил семь великих путешествий, во время которых он продемонстрировал цвет Китая и его непревзойденную морскую мощь, вернувшись домой с африканскими жирафами и огромными запасами других сокровищ и экзотики из широкой полосы Индийского океана, простиравшейся до восточного побережья Африки. Флоты Чжэн Хэ обычно состояли из двухсот или около того судов, что на семьдесят кораблей больше, чем у знаменитой испанской Армады 1588 года (кроме того, его корабли были в среднем намного больше, чем у испанской Армады, и несли на борту двадцать тысяч солдат). Однако по причинам, которые, вероятно, никогда не будут до конца поняты, эти огромные миссии в поисках торговли и дани были признаны не стоящими свеч, и их внезапно отменили.
Некоторые утверждают, что строгие и обращенные внутрь себя конфуцианцы при дворе династии Мин одержали верх в спорных дебатах с соперничающими группировками о стоимости и выгодах исследований и проецирования военно-морской мощи в открытом море. Это привело к тому, что Китай резко ушел из мира морских исследований и даже уничтожил флот Чжэн Хэ, что было поразительно, учитывая его огромные размеры. Немногим более десяти лет спустя, после короткого периода, в течение которого они сдерживали его, консервативные скептики принца Генриха, напротив, потерпели громкое поражение в очень похожих дебатах. Критики Генриха, настроенные на жесткую экономию, хотели вернуть власть Лиссабона в западное Средиземноморье и близлежащие районы Атлантики, сосредоточив ограниченные ресурсы своего маленького королевства на крестовых походах и грабежах в Марокко. * Но после 1448 года другие обратили внимание на быстро растущее число черных рабов, вывозимых с африканского побережья, а когда некогда надежные источники рабов в Восточной Европе и на Ближнем Востоке иссякли или прекратились после взятия мусульманами Константинополя в 1453 году, настроения вновь изменились в пользу Мореплавателя. Этот критический поворот в истории Атлантики задокументирован в "Хронике Гвинеи" Зурара, официально утвержденном отчете об открытии побережья Западной Африки под эгидой принца Генриха в период с 1434 по 1448 год. Отметив легкость, с которой португальцы брали пленных, которых они идентифицировали как "мавров", Зурара пишет, что те, кто противился приказу Генриха продвигаться на юг вдоль африканского побережья, признались в своей глупости. Превозмогая себя, чтобы польстить своему покровителю, некоторые доходили до того, что предсказывали, что из-за захвата рабов Генрих войдет в историю как еще один Александр Македонский. †.
* Подробный рассказ о плаваниях Чжэн Хэ и их последствиях, включая исследование контрфактического варианта возможной встречи с португальцами, содержится в книге "Все под небесами".
†Фердинанда и Изабеллы, испанских монархов Через поколение советники , так же коротко сетовали на то, что "Индийское предприятие" было пустой тратой времени и денег.
6
.
ГЛАВНАЯ АФРИКАНСКАЯ
К 1450-м годам, по словам летописца Генриха Кадамосто, работорговая станция, построенная по приказу Генриха в Аргуиме, на острове у современной Мавритании, поставляла от восьмисот до тысячи рабов в год на растущий португальский рынок африканцев. Как бы нелепо ни звучало сейчас сравнение с Александром, с точки зрения человеческого капитала это было огромной щедростью по тем временам, и корабли начали отправляться из Португалии в Африку большими колоннами, чтобы принять участие в торговле. Ажиотаж вокруг рабства был таким, что даже епископ Алгарве снарядил каравеллу для приобретения рабов на побережье континента, положив начало долгой истории наживы католической церкви на африканском рабстве.
Ранние лузо-африканские столкновения вокруг рабства в 1440-х годах были построены исключительно на прибрежных набегах. Династия Авизов была построена на фундаменте хищного военного класса, и в основе ее молодого экспансионистского проекта лежала одна существенная идея: война всегда должна окупать себя. Дорогостоящие поиски Генрихом золота на африканском побережье до сих пор приносили мало металла, не говоря уже о контроле над его поставками, которого он так жаждал. По мере того как расходы на поиски золота накапливались, необходимо было найти другие источники дохода, чтобы оправдать продолжение исследований. Проще говоря, золото привело португальцев к рабам, а рабы послужили толчком к развитию новой прибыльной отрасли, сахарной промышленности, которая изменит мир так, как мало какой товар в истории, и при этом приведет к одной из самых больших человеческих жертв в истории.
Хотя это десятилетие было отмечено относительным затишьем в экспедициях, не следует думать, что в золотоискательской деятельности Португалии не происходило ничего важного, равно как и в формировании зарождающегося политического проекта иберийского империализма или идей о расе, которые будут формировать атлантический мир на протяжении столетий. Совсем наоборот. Вдоль побережья современной Мавритании оруженосцы и другие мелкие дворяне, доминировавшие в геологоразведочном бизнесе, а это был именно бизнес, отправляли на берег небольшие команды людей, часто с лошадью или двумя и одетых в полные доспехи, чтобы захватить местных жителей для продажи в рабство. К недоумению и ужасу своих жертв, налетчики часто устремлялись к своей добыче с криками "Сантьяго" - имя святого покровителя Испании, но также почитаемого португальцами, чьи предполагаемые чудесные явления в такие моменты завоевания, как считалось, даруют благословение любому крестоносному предприятию. Именно таким образом в 1441 году руководитель одной экспедиции, человек по имени Антао Гонсалвес, вступил в стычку с человеком, идентифицированным как мавр, который шел с верблюдом, а затем вернулся на то же место в сумерках, где захватил женщину, которую он описал как "черную мурессу". Некоторые считают, что эта женщина с неизвестным именем была показательным случаем, или первой жертвой, в формировании трансатлантической работорговли, центром которой были темнокожие африканцы. Это объясняется не тем, что она была отправлена в Америку, которая, конечно, тогда еще не была открыта, а тем значением, которое, очевидно, придавалось ее расе, которая с этого момента становилась все более важным критерием пригодности для порабощения среди европейцев.
Гонсалвеш вернулся в Португалию с десятью рабами, что могло бы показаться несерьезным "уловом". Но даже этого оказалось достаточно, чтобы его назначили губернатором португальского города Томар и пожаловали рыцарское звание в могущественный Орден Христа Генриха. Для португальцев это было далеко не разочарование, а обнадеживающее начало, и, как никто из читателей не сомневается, вскоре предстояли гораздо более выгодные захваты африканцев.
Три года спустя, получив разрешение от Генриха, который к тому времени имел права на всю африканскую торговлю Португалии, партия из шести каравелл отправилась в Африку в надежде захватить еще больше рабов. 235 человек были захвачены после неоднократных засад в полном вооружении, во время которых они тоже выкрикивали фразы вроде "Сантьяго" и "Сан-Жоржи". Когда возвращавшиеся корабли причалили к портовому городу Лагуш на юге Португалии, их прибытие на родину вызвало сенсацию. Слухи о присутствии чернокожих невольников быстро распространились, и огромные толпы людей собрались, чтобы увидеть первую крупную продажу африканцев из стран южнее Сахары в Европе. Более того, даже принц Генрих, который к тому времени поселился в соседнем городе Сагреш, лично наблюдал за новым зрелищем африканского невольничьего рынка с " на мощном коне , в сопровождении своих людей, присматривая за своей долей".