вдохновленный Уильямсом, выявил 47 000 британцев, потребовавших и получивших £20 млн компенсации от своего правительства после прекращения рабовладения на британских Карибах в 1833 году. Эта выплата составила 40 процентов бюджета правительства того времени, что эквивалентно примерно 17 миллиардам фунтов стерлингов сегодня.
В целом отвергнув критиков Уильямса, Померанц обобщил некоторые из их ключевых возражений против его идей:
Некоторые отрицают, что принуждение (т. е. рабство) вообще позволяло получать прибыль выше средней. Другие допускают, по крайней мере, возможность получения сверхнормативных прибылей, но утверждают, что накопление этих прибылей было ничтожным по сравнению с накоплением прибылей от экономической деятельности в самой Европе. Другие указывают на ... относительно небольшие потребности в капитале в начале промышленной революции и утверждают, что это делает сверхнормативные прибыли, которые могли быть, в значительной степени несущественными для индустриализации.
Однако подобные рассуждения упускают самое важное для понимания этой истории. Самым важным вкладом африканского рабства в развитие Запада был не тот толчок, который оно могло дать или не дать индустриализации, что, по мнению даже самых сочувствующих ученых, Уильямс сегодня считает в корне неверным и преувеличенным. ‡ Скорее, это было нечто гораздо большее, но скрытое от посторонних глаз, то, что на самом деле является неоспоримым: Африка и человеческие ресурсы, вывезенные с этого континента в результате величайшей в истории человечества принудительной миграции, стали самым важным вкладом в экономическую жизнеспособность Нового Света. Иными словами, африканцы стали непременным ингредиентом этого грандиозного проекта. Сомневающиеся должны спросить себя: а что бы делали без них европейские переселенцы? Но нам не стоит ждать ответа. В той степени, в которой это никогда не признавалось, именно на фундаменте их силы и воли выстоять и пережить ужасы рабства была основана большая часть богатства и могущества последующих веков господствующего западного капитализма. Атлантический мир стал жизнеспособным не только благодаря их труду. Да, как мы здесь утверждали, именно этот присвоенный труд создал почти все товары и большую часть золота и серебра, которые способствовали восхождению Запада. Но это еще не все. Далеко не все.
Еще важнее то, что именно основание этого атлантического мира, беспрецедентно большой географической сферы, охватывающей четыре континента, создало то, что мы сейчас считаем и понимаем как Запад, и именно это сделало возможным то самое величие, которое мы связываем с этим географическим понятием. Если бы не было Америки и ее давних и глубоких связей с Африкой, что бы весила Европа в историческом балансе последней половины тысячелетия? Ответить на этот вопрос - значит не только бросить вызов нашему пониманию современной истории, но и в корне пересмотреть саму западную идентичность. Современную Европу от других регионов мира отличают не столько присущие ей качества, как утверждают культурные шовинисты и те, кто зацикливается на расе, сколько тот факт, что ее народы пересекли Атлантику в особенно подходящий момент времени, полностью изменив жизнь на каждом берегу благодаря незаменимому вкладу африканцев. И при этом сама Европа также преобразилась, а не просто стала агентом преобразований, как это часто представляют. Позже мы продолжим исследовать важнейшую роль Африки в изобретении и строительстве этого нового творения, которое мы называем Западом, уделяя особое внимание американским колониям, ставшим Соединенными Штатами, и Гаити, бывшей плантаторской колонии, которая после единственного в мировой истории успешного крупного восстания рабов стала второй республикой в Америке. Однако прежде чем мы прибудем туда, на последующих страницах мы должны рассказать о том, как эти взаимодействия повлияли на Африку, не замеченный краеугольный камень нашего атлантического мира.
* Один из историков попытался прикрепить к этому цифры, подсчитав, что к 1800 году Британия приобрела продукцию миллиона рабов, занятых только на производстве сахара, табака и хлопка, тем самым фактически украв,5 миллиарда часов труда у них 2 .
† Закономерности, отмеченные учеными Массачусетского технологического института, подтвердились бы и на американском материке, где наибольший экономический рост и новые богатства наблюдались именно в тех местах, которые были наиболее непосредственно связаны с экономическими центрами атлантического мира, основанными на рабовладении.
‡ Уильямс также был решительно опровергнут за его так называемую теорию упадка, тезис, согласно которому Британия согласилась на прекращение работорговли и рабства только потому, что ее империя в Карибском бассейне перестала быть прибыльной. Такие историки, как Сеймур Дрешер, убедительно показали, что это было не так. Действительно, отмена рабства в Британии последовала за особенно интенсивным периодом работорговли, а также за открытием новых амбициозных сахарных плантаций в Гайане.
21
.
ХОЗЯЕВА РАБОВ, ХОЗЯЕВА МОРЯ
И ЕЩЕ ОДНА ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЩЬ, которую следует сказать в связи с переездом Эрика Уильямса, и это ответ тем, кто утверждает, что рабство и плантации Нового Света никогда не были столь ценны для Европы, как это представляли люди вроде тринидадцев. Возможно, столь же эффективным, как и все аргументы, которые были рассмотрены до этого момента, является допрос. Как писал историк Дэвид Геггус о Карибском бассейне, " ни одна другая часть света не управлялась из Европы так долго и не имела такой большой доли населения, живущего в рабстве". На протяжении всего этого периода европейцы вели между собой необычайную борьбу за контроль над регионом. Длительная эпоха испанского господства, начавшаяся с Колумба, сменилась хаотичной борьбой, которая в свою очередь привлекла голландцев, англичан и французов, а затем последовал период квази-британской гегемонии, который, однако, был отмечен огромными богатствами, добытыми французскими рабами на Сен-Домингу. На протяжении всего периода морские силы, как официальные флоты, так и каперы, были главными инструментами коммерческой экспансии, причем каждая держава стремилась не только обогнать своих соперников, но и подмять или вытеснить их. Некоторые ошибочно предпочитают теории такого поведения, которые зависят от абстрактных мотивов, таких как погоня за славой. В действительности же имперское соперничество за Карибы было обусловлено реалистическим пониманием того, что власть в значительной степени проистекает из богатства , источники которого необходимо контролировать, чтобы соперники не завладели им в ущерб или во вред себе.
Как пишет историк Робин Блэкберн:
Торговые и военно-морские стратегии таких государственных деятелей, как Уолпол и Чэтэм, Чойзель и Помбал, были сосредоточены на Новом Свете в той же степени, что и на Старом. Правители Британии хотели избежать доминирования одной державы в континентальной Европе, но сами были вполне готовы к гегемонии на американском континенте. Какой бы важной ни была Европа для Франции, ее правители никогда не считали, что могут позволить британцам свободно хозяйничать в Новом Свете. Это означало бы отказ не только от сказочных богатств, но и от того, что сулило необычайные перспективы в будущем и отличало современную эпоху от классической.
Блэкберн писал о восемнадцатом и девятнадцатом веках, но он вполне мог бы продлить свою хронологию и дальше в прошлое, потому что жестокой и дорогостоящей борьбе европейцев за работорговлю и плантации в Карибском бассейне в XVII веке обычно уделяется слишком мало внимания в рассказах об этой эпохе. В 1690 году, в эпоху, когда Англия только недавно начала продвигаться в этом регионе, Кристофер Кодрингтон, богатый барбадосский плантатор, рабовладелец и торговец, а позже английский губернатор Подветренных островов, писал: " Все зависит от владения морем . Если оно будет у нас, наши острова будут в безопасности, как бы мало они ни были заселены; если оно будет у французов, мы не сможем, после недавней смертности, собрать достаточно людей на всех островах, чтобы удержать хоть один из них". Но в своей классической книге "Командование океаном" Н. А. М. Роджер пишет о том, что вскоре узнают европейские державы, жаждавшие контроля над Карибским бассейном: " Большие флоты, которые всена так надеялись и от которых так много ожидали, оказалось трудно эффективно использовать в непредвиденных обстоятельствах. [Было] легче вести сражения, чем выигрывать их, и легче выигрывать их, чем добиваться какого-либо прочного преимущества".
Огромные флоты были должным образом собраны и развернуты в Карибском бассейне с огромными затратами казны, и в течение полутора столетий в боях также погибали огромные люди. Но к чему относились эти "непредвиденные обстоятельства"? Главными из них были болезни - в первую очередь желтая лихорадка и малярия. Оба этих недуга зародились среди африканских рабов и опустошили европейские войска, действовавшие в этой среде, иронично подбросив монету судьбы белым, чьи болезни так опустошили коренное американское население. Морские кампании проходили с декабря по май в Вест-Индии, где за ними следовал так называемый сезон болезней, когда смертность среди европейских моряков достигала 85 процентов, что приводило к гибели целых флотов.
В 1741 году, когда британский адмирал Эдвард Вернон отправился во главе эскадры к побережью современной Колумбии, чтобы осадить Картахену, 22 000 человек погибли от болезней, в основном от желтой лихорадки и малярии. Два десятилетия спустя, в 1762 году, Британия мобилизовала более 230 кораблей и 26 000 солдат, моряков и африканских рабов, чтобы захватить Гавану у испанцев. За шесть недель активных боевых действий и одиннадцать месяцев последующей оккупации Британия потеряла больше людей, чем за всю Семилетнюю войну в Северной Америке.
Несмотря на то, что силы этих стран в регионе то ослабевали, то ослабевали, они продолжали вкладывать огромные военно-морские ресурсы, сокровища и человеческие жизни, удваивая свои усилия в попытках укрепить свои позиции в Вест-Индии или ограничить позиции своих соперников. Для Англии и Франции это означало развертывание в Карибском море от шестидесяти до восьмидесяти линейных кораблей, а также множества более мелких судов. Несмотря на постоянные огромные потери каждой из сторон, они продолжались до тех пор, пока не произошла схватка за самый большой приз во всем море: Сен-Домингу. Именно здесь имперская борьба за острова-плантации и производимые ими богатства наконец-то вступила в свою завершающую фазу. Но начало конца было положено не триумфом одной европейской нации над другой, как, возможно, ожидали герои, а победой нации, состоящей в основном из людей, родившихся в Африке и похищенных оттуда или отданных в рабство на по ту сторону Атлантики. Когда Франция в конце концов была вынуждена окончательно отказаться от контроля над Гаити, один из писателей того времени назвал ее поражение от рук чернокожих " самой страшной катастрофой, когда-либо постигшей империю". На самом деле это было нечто даже более значительное. Это было поражение империй всего Нового Света, как мы п