е лучшего понимания принципов болезней и гигиены , без которых белые страдали от увядающей смертности.
Если для организации торговли людьми в таких масштабах на протяжении столь долгих веков, от скромного начала работорговли в 1400-х годах и до ее бесславного конца четыреста лет спустя, требовалось согласие элиты, а во многих случаях даже энтузиазм, следует быть осторожным и не трактовать мотивы африканских правителей, таких как Агаджа из Дагомея , слишком узко. Торговля иностранными товарами, состоявшая в основном из предметов престижа, которые мало кто из населения этих королевств видел или которыми пользовался, была определяющим фактором готовности продавать африканцев в кабалу за границу, что, как мы знаем, некоторые правители понимали, было экономически и даже политически вредно в долгосрочной перспективе. Но это был не единственный фактор. Поскольку работорговля в XVIII веке значительно усилилась, она привела в движение силы повышенного хаоса и политического разрушения в Западной Африке, избежать которых большинству государств стало практически невозможно. В этих условиях продажа членов конкурирующих групп или побежденных и захваченных в плен врагов в торговлю приобрела элемент рационального, хотя для нас, тем не менее, весьма прискорбного, государственного устройства. Часто этого просто требовало краткосрочное выживание.
В истории Дагомеи можно увидеть очертания именно такой ситуации. Точные мотивы нападения на более мелкие рабовладельческие прибрежные королевства Аллада и Вайда никогда не будут до конца поняты, но некоторые историки предполагают, что она перешла в наступление на своих соседей, потому что их агрессивная погоня за рабами для продажи алчным европейским покупателям стала глубоко дестабилизирующей во внутренних районах страны, где Дагомея находилась в качестве основы своей власти. Когда Дагомея начала одерживать верх над своими более мелкими соперниками, она тоже стала принимать активное участие в работорговле, быстро превратившись в крупного продавца невольников. В самом деле, в период с 1720 по 1725 год с Невольничьего побережьяоколо 400 000 африканцев было отправлено в рабство , больше, чем из любого другого региона континента. Другая известная школа считает, что Дагомея была в значительной степени мотивирована необходимостью защиты от другой внутренней империи, Ойо из современной Нигерии, чья мощная, основанная на кавалерии армия - новая тактическая разработка в регионе - наступала на нее с северо-востока. В этом свете выгодная продажа рабов в американскую торговлю, которая все чаще требовалась для финансирования вооружений, может быть воспринята как в равной степени как государственная политика , так и жадная погоня за предметами роскоши и коммерческими прибылями.
В связи с этим, узнав о росте аболиционистских настроений на севере, тогдашний правитель Дагомеи, король Агонголо, как говорят, ответил европейскому собеседнику: " Вы, англичане... Как мне сообщили , вы окружены океаном и, благодаря такому положению, похоже, намерены поддерживать связь со всем миром, что вы и делаете с помощью своих кораблей; мы же, дахомейцы, разместившись на большом континенте и оказавшись среди множества других людей, одинаковых по цвету кожи, но говорящих на разных языках, вынуждены острием меча защищаться от их набегов и наказывать грабежи, которые они на нас совершают. Такое поведение приводит к непрекращающимся войнам. Поэтому ваши соотечественники, утверждающие, что мы вступаем в войну для того, чтобы поставлять на ваши корабли рабов, грубо ошибаются. . . . От имени моих предков и от себя лично я заявляю, что ни один дахоманец никогда не вступал в войну только ради того, чтобы получить средства для покупки ваших товаров". *.
* Историк Джон Торнтон ставит под сомнение подлинность этой цитаты, которая была сообщена работорговцем и, кажется, защищает торговлю, но он добавляет: " Тем не менее, она вполне соответствует духу дахомейского дискурса и реальной ситуации в королевстве".
27
.
ПЛАТА ЗА СОПРОТИВЛЕНИЕ
В этой экскурсии на восток вдоль побережья западной Африки нам предстоит сделать еще две остановки, следуя по пути португальских открытий во время их исторических навигационных прорывов в XV веке и распространяющихся щупалец атлантической работорговли. Прослеживая этот путь, мы стремимся передать всю сложность и локальное разнообразие моделей и практик торговли людьми между европейцами и африканцами, прежде чем обратить внимание на ее разрушительные последствия.
Как и другие места, о которых мы подробно рассказывали, Биафра также стала крупным источником рабов, но с особенностями, отличающими ее от Невольничьего и Золотого побережий. Некоторые читатели помнят Биафру по названию сепаратистской войны с Нигерией в конце 1960-х годов, одного из самых страшных конфликтов на континенте в ту эпоху. Этот регион, простирающийся на восток от дельты реки Нигер в современной Нигерии до густых лесов Габона, расположенных на юге вдоль длинного туловища континента, станет одним из трех основных источников рабов, отправляемых через Атлантику, и составит примерно 1,6 миллиона человек за триста лет после 1550 года. Число невольников, которых она генерировала, будет особенно велико во второй половине XVIII века.
Бухта Биафра заслуживает пристального изучения отчасти потому, что здесь не было глубокой истории формирования мощных государств и империй, и все же она оказалась способна поставлять большое количество рабов на атлантический рынок. Это было достигнуто в значительной степени в результате войн между конфедерацией, известной как Аро, и множеством более мелких групп в политически раздробленном ландшафте. В 1640-х годах в этом регионе произошел первый всплеск поставок рабов на европейский рынок, вероятно, в результате локальной войны, после чего в последние десятилетия того же века торговля замедлилась. Затем торговля резко активизировалась в 1740-х годах, когда Аро распространились по этническим внутренним районам Игбо на запад и северо-запад. В результате возникли одни из самых оживленных невольничьих рынков на континенте - места с сохранившимися названиями Бонни, Новый Калабар и Старый Калабар , все на юго-востоке Нигерии.
Бухта Биафра была примечательна и по другим причинам, не только по своему политическому составу. В отличие от Невольничьего и Золотого берегов, европейцы не пытались создать в этом регионе крепости или даже постоянные торговые базы. Регион также поставлял большое количество невольников для торговли, несмотря на резко негативное отношение европейских рабовладельцев к его жителям, о чем будет сказано ниже. Это следует рассматривать как отражение растущего спроса в Америке на подневольных африканцев в XVIII веке. И наконец, в бизнесе, где предпочтение отдавалось мужчинам, этот регион также выделялся тем, чтонеобычайно большое количество рабынь-женщин продавал . По мере того как он отправлял все больше и больше женщин в Вест-Индию и Виргинию, он превзошел Золотой Берег по объему и почти приблизился к уровню экспорта Невольничьего Берега.
Негативное отношение к Биафре и ее жителям было обусловлено, во-первых, очень высокой смертностью, связанной с этим регионом, которая распространялась как на европейцев, приезжавших в эти края для покупки рабов, так и на купленных ими людей. * Последние умирали с частотой более 18 процентов, по сравнению с 10,8 процента , умерших после доставки на корабль для Африки в целом. Среди торговцев и владельцев плантаций сложились грубые расистские стереотипы о предполагаемых этнических характеристиках жителей каждого региона, где производилось большое количество рабов. В XVII веке на Барбадосе рабов с залива Биафра презрительно называли " supernumerary Negroes ", что означало "излишки" или "дно бочки". Белые, приезжавшие в этот регион для торговли людьми, объясняли высокую смертность как свою, так и африканцев в Биафре якобы распространенным там плохим воздухом, а также более длительным временем пути до рынков Нового Света, что приводило к более высокой смертности как экипажей кораблей, так и рабов, которыми они торговали. Однако был и другой фактор, а именно необычайно высокий по меркам торговли уровень самоубийств.
Рыночные предрассудки, с которыми рабовладельцы и владельцы плантаций сталкивались в отношении игбо, будь то на невольничьих рынках Биафранского побережья или Нового Света, заключались в том, что они были невысокого роста и, как говорится в одном из рассказов, "маленькие, стройные, слабые и склонны к желтоватому цвету кожи". Это говорило против них в то время, когда чернокожесть рабов традиционно считалась признаком силы и выносливости. Отражая сильно преобладающее мнение, другой рассказ гласил, что игбо были "самоубийственно унылы", особенно мужчины игбо, которые были известны тем, что отказывались от еды на борту работорговых кораблей. В то же время женщины игбо, как говорят, были необычайно склонны к бегству, как поодиночке, так и группами. Один из самых ранних сохранившихся рассказов о предполагаемой склонности к самоубийству принадлежит самому пленному игбо, Олауде Экиано, автору, пожалуй, самого известного из письменных рассказов, оставленных бывшими рабами. Сначала Экиано описывает свой переход по суше после похищения в родной деревне в середине 1750-х годов в возрасте одиннадцати лет, путешествуя по территориям, населенным различными "нациями и людьми" на территории, которая сейчас является юго-восточной Нигерии. Затем, вскоре после посадки на невольничий корабль, направлявшийся на Барбадос, он пишет:
Однажды, когда у нас было гладкое море и умеренный ветер, двое моих измученных соотечественников, прикованных друг к другу (я был рядом с ними в это время), предпочтя смерть такому бедственному существованию, каким-то образом пробрались сквозь сетки и прыгнули в море: тут же их примеру последовал и еще один совершенно удрученный парень, которого по причине его болезни выпустили из кандалов, и я думаю, что многие другие очень скоро сделали бы то же самое, если бы им не помешала команда корабля, которая была мгновенно поднята по тревоге.