Грамотность стала еще одним важным инструментом конголезского государственного управления, который использовался как для поддержания внешних отношений с Португалией и Европой, так и для совершенствования систем налогообложения, отправления правосудия, и даже ведения архивных записей. В связи с этим особое внимание уделялось созданию собственной системы образования королевства. Хотя в ней работали португальские преподаватели по этому языку и латыни, а также в некоторых высших учебных заведениях для избранных студентов, она настаивала на тщательном контроле со стороны самого Конго. Примечательно, что к середине 1520-х годов Афонсу I начал распространять образование на сельское население и учредил школы во всех частях королевства.
Хотя полномасштабный кризис между Конго и Португалией разразится лишь в XVII веке, важные точки напряжения и расхождения начали появляться уже в первые десятилетия отношений. Быстро освоив христианскую веру, Конго начал ходатайствовать о предоставлении ему собственной епископальной кафедры менее чем через два десятилетия после принятия новой государственной религии. Но Португалия, которая считала, что контроль над католической церковью - это средство максимального усиления своего влияния на Конго и окружающий регион, пролоббировала это предложение в Риме и одержала верх. В результате новая колония Лиссабона Сан-Томе, где председательствовали португальские епископы, стала административным центром церкви для всего региона. Конго получил аналогичный отказ в просьбе о предоставлении суверенитета над Сан-Томе, и еще один отказ - в стремлении получить мореходный корабль или корабли, которые Афонсу I хотел купить у Лиссабона. Поскольку Сан-Томе стал главным центром португальской торговли и коммуникаций в регионе, он усердно сопротивлялся всему, что могло бы увеличить автономию Афонсу I, и даже перехватывал большую часть его официальной корреспонденции, чтобы помешать ему общаться с Лиссабоном. Тем временем король Жуан III, сменивший Мануэла II на португальском троне в 1521 году, видел мало пользы от поддержки интересов африканского королевства против интересов своей процветающей сахарной колонии у побережья.
* Удивительные параллели существуют между конголезцами и инками Южной Америки, одной из крупнейших империй в мире на момент первого контакта с европейцами в начале XVI века. У инков также была система выборных правителей, что часто приводило к бурной смене власти. Когда Франсиско Писарро во главе небольшого испанского экспедиционного отряда завоевал правителей, у них как раз шла гражданская война. Историки утверждают, что инков повергло в еще большее смятение и сомнения давнее прорицание о том, что Двенадцатый Инка, их правитель в то время, станет последним в империи. Появлению испанцев предшествовала опустошительная эпидемия, вероятно, желтой лихорадки, которую чужеземцы принесли в мир инков, хотя казалось, что она их опережает, убив правящего императора инков и начав борьбу за его преемника. Все это, возможно, вселяло в людей большие сомнения, и, возможно, некоторые из них несколько смиренно интерпретировали прибытие странных бородатых мужчин, чьи дома двигались по морю, как ветер, и могли " издавать ужасный гром из своих судов", как пророческие предвестники гибели.
† Португальцы интерпретировали nzambi mpungu как "властелин мира".
‡ Или, возможно, 1506 , согласно последним исследованиям.
§ Мы уже неоднократно встречали этот клич в нашем повествовании, и он будет использован еще раз во время завоевания инков, которые разделяли нечто похожее на систему королевской преемственности Конго, исключающую первородство, и уступили испанскому империализму два десятилетия спустя.
¶ Герб шестнадцатого века до сих пор используется городом Мбанза-Конго в Анголе, где находилась древняя столица.
29
.
ТЕМНЫЕ СЕРДЦА
Тем временем в игру вступала гораздо более мощная в историческом плане динамика, которая поставит королевства Конго и Португалии на путь рокового столкновения друг с другом, даже если на то, чтобы кризис между ними полностью назрел и разыгрался, уйдет больше века. Эта динамика была связана с теми судьбоносными связями, которые в то время устанавливались между Старым Светом и Новым. Первоначальный интерес Лиссабона к торговле рабами с Конго был вызван довольно прозаическими потребностями. Прежде всего, это были удручающие демографические показатели самой Португалии. Нехватка рабочей силы на родине, усугубленная Черной смертью, сильно подкосила внутреннюю экономику королевства, а также затруднила конкуренцию с гораздо более густонаселенным соседом, Испанией, в разгорающемся имперском тотализаторе. Как мы уже видели, в первой четверти XVI века более двенадцати тысяч рабов были отправлены из Западной Африки в Европу, то есть в основном в Португалию, а также в Испанию, где их использовали для выполнения самых разных работ.
Затем возник еще больший спрос, вызванный необходимостью вводить свежие тела чернокожих в плантаторские печи Сан-Томе, ставшего в начале XVI века сахарной державой. К 1520 году на острове начался сахарный бум, и к тому времени на плантациях, ставших прототипом рабского производства сахара в Америке, одновременно трудились до трехсот африканцев . На этом фоне следует вспомнить решение Бенина закрыть свои невольничьи рынки. Оно неожиданно повысило престиж Конго в Португалии как удобно расположенного альтернативного источника рабочей силы. Бенин сначала отказался продавать мужчинпортугальцам , а затем и вовсе прекратил торговлю рабами с ними после того, как Лиссабон отказался продавать ему пушки до тех пор, пока это западноафриканское королевство не докажет свою христианскую добросовестность. Напротив, Афонсу I Конго, похоже, поначалу только приветствовал возможность продавать рабов. Вскоре он начал продавать людей в рабство португальцам, достигнув к середине века уровня четыре тысячи в год , согласно конгольскому расследованию.
Хотя в Конго издавна практиковалось домашнее рабство, продажа свободных граждан в торговлю была запрещена. В регионе, где власть традиционно определялась, прежде всего, демографическими показателями, то есть количеством людей, которых контролировал лидер или от которых он получал традиционную лояльность и почтение, институт рабства мог напоминать форму зависимой опеки над самыми слабыми. Как писал один историк, " рабы часто возникали на практике как скромные чужаки, взятые в обстоятельствах, которые спасали их от голодной смерти, от вреда от рук преследователей или от смерти по приговору суда".
Речь не идет о том, чтобы приукрасить африканское рабство или утверждать, что оно обязательно было приятным для тех, кто ему подвергался, - историки по-разному относятся к этому вопросу. Но что несомненно, так это то, что путей выхода из рабства в таких условиях, как западная часть Центральной Африки, было сравнительно много. Они включали в себя браки и вхождение в семейные линии владельцев и, как правило, не были связаны с передачей рабства из поколения в поколение, как это было в случае с кабальной системой. В Конго дети рабов становились лидерами государства, как и в других африканских обществах этой эпохи. Например, после смерти третьего лидера Аскии Великого в 1529 году следующие шесть правителей Сонгайской империи были сыновьями наложниц. В зеркальном отражении правил, действовавших в Бенине, в Конго запрещалось продавать женщин в рабство. Кроме того, в рабство попадали только военные пленники и лица, осужденные за тяжкие преступления.
По крайней мере, на какое-то время Афонсу обнаружил, что без особого труда может удовлетворить растущий спрос Португалии на своих соотечественников-африканцев. Он продавал их в рабство в обмен на услуги, которые оказывали его новые иностранные партнеры, чтобы оплатить их поддержку как союзников, а также для обеспечения поставок новинок и статусных товаров. Конго приобрел много рабов, которых продавал в торговле с другим королевством, Тио, расположенным на востоке. Однако вскоре аппетит Лиссабона к связанному труду стал превышать доступную популяцию невольников, купленных у Тио, к которым добавились хлопотливые родственники Конго, которых было достаточно легко отпустить. Тем временем спрос на экзотический импорт в королевство набирал опасную и неконтролируемую динамику. Сначала Конго пытались дополнить оплату импорта из Европы медью и другими местными товарами, такими как воск, слоновая кость и пальмовая ткань, но к 1560-м годам, по одной из оценок, пленные люди стали единственной "валютой", которую португальцы охотно принимали в обмен на свои вожделенные товары. Это привело к обостряющемуся столкновению ценностей между материализмом, сосредоточенным на силе денег, который в то время активно развивался в Европе, и распространенной африканской моделью, которую мы уже описывали, где власть основывалась скорее на сетях человеческой дани, чем на торговле. Одной из этих систем суждено было победить, а другая, столь же уверенно, должна была постепенно разрушиться.
Когда медь и воск оказались малопригодными для поддержания торговли предметами роскоши с Португалией, Конго начал пограничную войну со своим южным соседом и вассалом, королевством Ндонго, чтобы получить пленников, которых он мог, согласно собственным законам, законно продать в рабство. Хотя поначалу Конго одержал верх над своим соседом, его агрессия помогла разжечь более широкий цикл рабовладельческих войн, которые постепенно охватили весь регион.
Первые предвестники грядущих потрясений содержатся в двух примечательных письмах-жалобах на расширяющуюся работорговлю , которые Афонсу I направил своему португальскому коллеге Жуану III в 1526 году. В первом из них, написанном в июле того года, конголезский государь писал:
И этот вред достался нам такой ценой, что упомянутые купцы каждый день уводят наших соотечественников, сыновей нашей земли и сыновей наших дворян, а также наших вассалов и родителей, потому что воры и люди с плохой совестью захватывают их, желая вещи и товары этого королевства, к которым они жадны, они захватывают и продают их таким образом, господин, что из-за этой коррупции и разврата наша земля практически обезлюдела, что не пойдет на пользу ни вам, ни вашей службе, ваше высочество. И чтобы избежать всего этого в нашем королевстве, нам не нужно ни больше священников [или] больше людей для обучения в наших школах, ни даже больше товаров, за исключением вина и муки для святого причастия, потому что мы просим Ваше Высочество помочь и оказать нам благосклонность в этом деле, велев вашим факториям не привозить сюда купцов или товары, ибо наша воля такова, чтобы в этом королевстве не было ни работорговли, ни [какого-либо] выхода для нее.