ю галактику, а потом плюнул лиловым солнцем, капли которого прошили корпус истребителя и разорвали его на куски быстрее, чем раскаленная игла протыкает кусок масла.
Толчок двигателями, и в прицел буквально влетает второй истребитель. Пилот этого «Спидфайтера» успел заметить угрозу и даже отреагировать, начав маневр уклонения, но пушки штурмовика успели пропеть свою заунывную песню, неслышимую в вакууме, но заставляющую противно вибрировать фюзеляж. Точно отмеренные порции высокотемпературной плазмы протянулись к истребителю и задели его. Совсем чуть-чуть, по самому краешку… Оторванное крыло полетело в одну сторону, а потерявший управление и разваливающийся на части «Спидфайтер» в другую.
Пилоты остальных истребителей, почувствовав, что если не отреагировать, то вот прямо сейчас их порвут на лоскуты, начали маневр уклонения, разворачиваясь навстречу новой угрозе. Судя по синхронности их действий, слетана группа была неплохо. Кольм лишь зубами скрипел, проклиная убогую маневренность «Катрана» и не успевая поймать в прицел хоть кого-то, но в этот момент в сторону противника вдруг протянулись нити трасс…
Группа Кольма, чуть отстав от него, но все же единодушно проигнорировала приказы и планы и теперь следовала за лидером. Ну все, теперь можно и повоевать. Да, штурмовики – не истребители, но большой группой, сохраняя строй, вполне способны создать настоящий огневой вал, в лобовой атаке компенсирующий скорость и маневренность врага. Собственно говоря, именно это сейчас и произошло.
Буквально задавив огнем попытку организованного сопротивления, штурмовики на удивление неплохо выполнили несвойственные им функции истребительного прикрытия, но именно этот момент и стал роковым. Записав на свой счет еще одного противника, Кольм начал разворот, уклоняясь от знакомства с чрезмерно настырной зениткой. Перегрузка вдавила его в кресло – и переполненный адреналином организм сбойнул. Буквально на пару секунд пилот отключился от реальности, а когда сознание вернулось, лоб в лоб ему летел вражеский истребитель, тоже, наверное, уклоняющийся от чего-то.
Кольм не зря считался асом. За оставшиеся у него мгновения он почти успел уклониться, но не хватило ни маневренности, ни мощности двигателей. Совсем чуть-чуть, на ту грань, которой так гордились конструкторы. Машины зацепили друг друга крыльями, и принесенная в жертву скорости прочность корпуса «Спидфайтера» сыграла с его пилотом злую шутку. Он так и умер, не успев ничего почувствовать, превратившись в кашу прямо внутри совершенно неповрежденного скафандра. Штурмовик встряхнуло, однако он все же был чуть покрепче…
«Катран» затрясло, как в лихорадке, и завыл сигнал – правый двигатель пошел вразнос, и автоматика отстрелила его быстрее, чем Кольм, еще не отошедший от столкновения, успел даже пальцами пошевелить. Перехватив управление, он отчаянно потянул штурвал на себя, шестым чувством понимая, что машина еще держится и ее можно вытащить. Но в этот момент все та же настырная зенитка поймала-таки в прицел лишившийся маневренности «Катран». И последнее, что успел увидеть рефлекторно вскинувший руку к глазам капитан третьего ранга Семен Петрович Кольм, было ослепительно желтое пламя, стремительно пожирающее фюзеляж его штурмовика…
Истекающая огнем и плюющаяся обломками свалка, кипящая в хвосте колонны карателей, была ярким, но всего лишь эпизодом сражения. Основные события разворачивались прямо по курсу, где почти одновременно с этим двинулись вперед основные силы Урала. Для Ландсбергиса это оказалось сюрпризом, причем крайне неприятным. Не ожидая сопротивления, он, согласно уставу, вел эскадру в походном строю, обеспечивающем наименьшую вероятность проблем во время корректировки курса, да и вообще любого маневрирования. Большинство кораблей даже атмосферу не стравливало – командующий оставил это неудобное действо на усмотрение своих капитанов. Какие возможности противостоять его армаде могут быть у тупых русских, да еще и на приличном удалении от их планеты? Не на самой окраине системы, но все же в нескольких световых часах от их планеты? Да никаких! А случись что, так программы давно в тактических компьютерах, нажми кнопку и не волнуйся, машина все сделает за тебя. И тот факт, что времени не то что перестроиться, а даже саму кнопку нажать у него не будет, в привычную конфедератам картину мира упорно не вписывался. Равно как и сама мысль о том, что радары его кораблей устарели минимум на поколение и обнаружить маскирующиеся корабли уральцев он не сумеет до того момента, как они ему это позволят, была Ландсбергисом великолепно проигнорирована.
Однако готовность сплясать на русских могилах – товар, который не только плохо продается, но и успеха не гарантирует. Сейчас адмирал пожинал плоды собственной некомпетентности, которая и породила то, что впоследствии на Урале называли «атакой клоунов». Рыхлый походный строй мало подходил для боя. А уральцы позволили себя обнаружить очень простым способом – дождались, когда противник вышел на дистанцию, с которой артиллерия современных кораблей с девяностопроцентной вероятностью пробивала защиту старых линкоров, и обрушили на голову колонны сосредоточенный залп. Идущий головным линкор «Бретань» в буквальном смысле слова вывернуло наизнанку. Секунду спустя взорвался, раскидав во все стороны пылающие обломки, линейный крейсер «Виктория». Флагману оторвало треть корпуса, а линкору «Прованс» как ножом распахало корпус от носа до кормы. И лишь пятый попавший под удар корабль, «Мария-Тереза», издали выглядел неповрежденным. Только почему-то окутался облаком газа – наверное, атмосферу стравливал… Уже после сражения выяснилось, что на корпусе старого линкора образовалось свыше двухсот пробоин, многие сквозные, что вызвало мгновенную разгерметизацию. К тому моменту, когда до него добрались спасательные партии, экипаж был давно уже мертв.
Стоящий в рубке своего корабля Лурье не надевал скафандра. Смысл? Воздух стравили только из внешних отсеков, а здесь было нормальное давление. Он стоял, расставив ноги на ширину плеч, руки сцеплены за спиной, лицо каменно-спокойное, что для импульсивного француза совершенно несвойственно. Только желваки на скулах играли. С командиром «Бретани» они когда-то вместе учились, а уж сколько вина выпили… Да и на других кораблях наверняка хватало тех, кого он знал – флот организация не то чтобы маленькая, а, скорее, узкая. Сказать, что все друг друга знают, нельзя, но вот общие знакомые у тех офицеров, кто успел хоть немного послужить, всегда найдутся. А ведь служил Лурье далеко не первый год. Он сжал челюсти так, что заскрипели зубы, почувствовал на языке противное крошево эмали и, потратив несколько секунд на то, чтобы справиться с эмоциями, коротко бросил:
– Всем кораблям эскадры! Огонь по готовности. Если сдаются… Пленных брать.
Это было единственное, что он мог сейчас сделать для тех, кого бросили на убой ради непонятных целей…
Сражение продолжалось еще около часа. Правда, большая часть времени ушла на то, чтобы переловить разбегающиеся корабли конфедератов. Транспорты захватывать никто и не пытался, хотя они-то как раз не против были сдаться. Но «нечего всякую дрянь в свой порт тащить», а потом еще и кормить уродов, которые шли сюда, чтобы убить тебя и твою семью. Поэтому транспорты расстреливали сразу и безжалостно, наплевав на то, какую репутацию это создает Уралу. «Мы их сюда не звали…»
Зато когда мониторы единодушно заявили о своей сдаче (видать, на экипажи штурмовых кораблей произвели неизгладимое впечатление быстрота и жестокость расправы с теми, кто пытался сопротивляться), их капитуляцию приняли сразу. Эти корабли представляли для флота Урала немалую ценность, и народ это понимал. Еще сдалось около десятка кораблей эскорта, которые, пусть их возможности и были весьма ограниченными, еще можно было как-то использовать. Ну и чуть позже аварийные партии, разыскивающие пилотов, сбитых во время атак на авианосцы, подобрали в космосе около сотни тех, кто выбросился из гибнущих кораблей в спасательных шлюпках или просто в скафандрах, хотя многие и считали, что спасенные не стоят затраченных на них усилий.
Адмиралу Ландсбергису не хватило мужества на то, чтобы погибнуть вместе со своим флагманом. Когда «Аризона» начала рассыпаться на части, шансов спастись у него было немного, однако адмирал, проявив умения изворотливости и выживаемости, натренированные в его роду еще со времен крестовых походов, в которых немцы старательно вычищали генофонд прибалтов мечами по шеям нерасторопных, первым успел добраться до шкафа с аварийными скафандрами. Второй уже не успел, а первый, сам адмирал, захлопнул забрало гермошлема за миг до того, как переборка оторвалась и улетела в неведомые дали космоса, а следом за ней все, кто находился в тот момент на мостике гибнущего линкора.
Как он не сошел с ума, несколько часов болтаясь в космосе? Да хрен его знает. Хрен – он вообще все знает… Тут и более закаленные люди ломались и с катушек съезжали. Но адмирал оказался не то чтобы храбр – скорее, толстокож. И, когда его бренное тело зацепил силовой захват спасательного бота «Пилигрим» (вообще-то ботам названия не полагаются, только буквенно-цифровой код, но для спасателей закон не писан), Ландсбергис пребывал во вполне приличном состоянии. И моральном, и физическом. Обоссался, конечно, все же аварийный скафандр – штука донельзя примитивная, без системы отведения выделений, но по сравнению со всем остальным это такая мелочь…
Более всего Ландсбергиса возмутило то, что когда его выловили из космоса, то не стали смотреть на его адмиральские регалии. Почему-то он был свято убежден, что в любой заднице мира они гарантируют ему почет и уважение. Однако спасатели на них даже не взглянули. Точнее, даже не увидели, поскольку из скафандра выбраться не дали, а на вопли обращали внимания не больше, чем на свист воздуха в разрегулировавшейся вентиляции. Взяли за шкирку, отвели в трюм, где нашлись длинные ряды одинаковых кресел, равно функциональных и неудобных. К одному из таких кресел и пристегнули, заблокировав замок таким образом, что открыть его не смог бы и сам Гудини.