Возможно, китаец тоже умел играть в покер. Даже наверняка. Возможно, даже лучше самого Александрова – узкоглазые вообще мастера в такого рода забавах. Но вот фактор времени работал на стороне уральского адмирала, мастерски разыгравшего случайно выпавшего джокера. И – мир был заключен, вкупе с негласным соглашением о том, что если сами китайцы не справятся с ситуацией, то уральский флот нанесет удары по японским планетам. И сейчас им оставалось самое, пожалуй, сложное – как-то ужиться с бывшей собственной метрополией. А она будет против, и так запросто на понт ее не возьмешь. И пускай даже войну они выиграют, самое сложное будет заключить мир. Оба адмирала это понимали…
Планета Урал. На следующий день
Евгения зашла к Вассерману утром. Откровенно говоря, не к нему даже – просто проверить, не учудила ли опять чего-нибудь его сестра. А то с пигалицы-студентки вполне станется устроить оргию и поджечь дом. Во всяком случае, профессор, когда попросил бывшую ученицу, а ныне соратницу по боевым походам и матримониальным аферам, приглядеть за младшенькой, выразился именно так.
Честно говоря, Евгения не ожидала, что суховато-циничный (от адмирала заразился, не иначе) и язвительный профессор настолько любит сестру, а вот поди ж ты. В последнее время, когда он свел к минимуму контакты с остальной семьей, девчонка осталась для него единственным светом в окошке. Ну, не совсем единственным, с Хаей он общался, но у той свой семья, очередного ребенка ждет… А вот с матерью и младшим братом контакты профессор свел к необходимому минимуму, что для истинного еврея уже сродни подвигу.
А вот за самой младшей в их семье, Сарой, он приглядывал не хуже, чем не так давно мать за ним самим. Одно отличие – ухитрялся делать это ненавязчиво, все же чувство такта у него имелось. И одним из проявлений этой ненавязчивости стала просьба к Евгении иногда появляться в его квартире. Что же, она была не против. В конце концов, взялась помочь – делай это до конца, тем более легенда у нее имелась железобетонная. Да и сама подопечная отвращения не вызывала – обычная девчонка, Камова сама была такой еще недавно. И, кстати, вполне симпатичная, не зря парни вокруг излишне вьются. Одному Евгения даже слегка поломала руку – так, для профилактики.
Воспоминание об излишне настойчивом (а вот не стоит перебравшую слегка девчонку в ванной зажимать и под юбку к ней лезть, думая, что никто не увидит) ухажере Сары всплыло как раз в момент, когда девушка открывала дверь. Обычно подобное вызывало улыбку, но сейчас настроение было совсем не то. Оно в последнее время вообще было «не тем», поэтому дверь Евгения толкнула со злостью, едва не припечатав ею в стену, но в последний момент все же придержала. Не хватало еще срывать злость на ни в чем не повинной мебели.
Квартира профессора была не то чтобы огромной и нельзя сказать, что шикарно обставленной. Вассерман к роскоши вообще был достаточно равнодушен – было бы где поесть-поспать-поработать. Тройное «П», как он смеялся к месту и нет. Наверное, именно поэтому ему так хорошо удалось вписаться в размеренную флотскую жизнь. Неприхотливый, умный, работящий – что еще надо? Ах да, желателен талант, но уж его-то у Вассермана имелось в избытке. И неудивительно, что квартира до появления в ней Сары имела вид практически нежилой. Зато уж сейчас жизнь била тут ключом, это буквально с порога видно.
Да уж, побуйствовали вчера студенты знатно, однако в меру. Во всяком случае, ничего не разбили и не поломали. На взгляд Евгении, Вассерман к подобному относился даже чересчур спокойно. Будь она на его месте, любимая сестричка уже отхватила бы ремнем по аппетитным ягодицам, но профессор лишь посмеивался. Очень похоже, он банально стремился дать Саре то, чего сам был в молодости лишен из-за, мягко говоря, скудных финансовых возможностей. Но, стоит признать, грань, за которую не стоит переступать, видел четко и не собирался превращать девушку в типичного представителя «золотой молодежи». Да та и сама туда не стремилась, признавшись как-то Евгении, что уже подписала контракт с флотом и, как только закончит учиться, пойдет служить. Кем? Ну, военные психологи тоже нужны, хотя есть и другие варианты. Ладно, посмотрим, в конце концов, Саре учиться еще три года, а за это время случиться может всякое.
С кухни донесся негромкий, но на фоне общей тишины ясно различимый шум. Это что еще такое? Кто-то в квартире есть, или просто кот буйствует? Саре неделю назад какой-то идиот подарил котенка, и эта маленькая, умильно выглядящая скотина теперь периодически устраивала прыжки со шкафа на шкаф. Даритель утверждал, что котенок элитный, с родословной длиннее, чем у самого Вассермана, на взгляд же Евгении, его подобрали на ближайшей помойке и слегка вымыли. Так это или нет, хрен знает. Хрен – он вообще осведомленный, знает все и обо всех. Но породистая тварь или нет, беситься котенок умел и делал это с видимым наслаждением.
– Сара, ты?
Нет, похоже, на сей раз все же не кот, а профессор Вассерман собственной небритой персоной. В последнее время у него появился новый бзик – решил, раз уж в Конфедерации их всех объявили мятежниками и пиратами, выглядеть соответственно и отпустить бороду. Поросль на лице Вассерману нисколько не шла, придавая ему вид не столько пиратского капитана, сколько забулдыги из канавы, но сбривать ее профессор упорно отказывался. Он был упертым, гений математики профессор Вассерман. Когда надо и когда не надо…
– Нет, это я.
– Жень, ты, что ли? Ну, тогда проходи, не стой на пороге.
Профессор и впрямь нашелся на кухне. И кот, кстати, здесь же. Урча от удовольствия, он с восторгом вгрызался в кусок соленой рыбы, длиной больше него самого. Почему-то кошки вообще обожают не сбалансированный, для них специально разработанный корм, а вот такое вот непонятно что, да вдобавок уже начавшее пованивать. Сам Вассерман тоже занимался рыбой, правда, выглядящей и пахнущей не в пример съедобнее. Длинным тонким ножом он с завидной сноровкой пластал ее на тонкие ломтики. Явно не еда – закуска. На отдельной тарелке неаккуратной горкой уже лежало сало. Конечно, правильному еврею свинину есть вроде как бы и не положено, однако профессору всегда было плевать на подобные тонкости. Евгения представила себе, какой яркости сердечный приступ вызвала бы эта подборка концентрированного холестерина у любого врача-диетолога, и мысленно усмехнулась.
– Пить будешь?
– Я за рулем.
– Ясно. Тогда режь хлеб и начинай превращать закуску в еду.
Интересно, как он понял, что она голодная? Камова пожала плечами, напластала хлеб тонкими, «по-ленинградски», ломтиками, включила чайник. Вассерман прозорливо глянул на нее и внезапно вздохнул:
– Хреново?
– Угу, – Евгения села, откинулась на спинку стула, забросила ноги, обутые в ковбойские сапоги, – любила она самую малость эпатировать окружающих, – на край стола. – Есть немного. Вроде бы и не знала его почти, – а вот поди ж ты. Две недели в себя прийти не могу. Татьяна сегодня улетела…
– У нее пацан будет, – как бы невзначай кивнул Вассерман, усаживаясь напротив и с хрустом срывая колечко с пивной банки, явно реквизированной из студенческих запасов. Евгении предлагать не стал – знал, что она пиво на дух не переносит. Нет привычки – в свое время запрещали врачи, от этой дряни слишком резко скачет внутричерепное давление, а Камовой после трудного детства восстанавливаться пришлось почти до двадцати лет.
– Откуда знаешь? – с деланой небрежностью спросила Евгения, снимая ноги со стола.
– Ты – не единственная моя ученица. Есть среди моих бывших студентов и гинекологи.
– А мне вообще-то казалось…
– Что мне на Кольма плевать? Не то чтоб совсем, но да, так и есть. Он порученец Володьки, не мой. Но я собираю информацию по тем людям, с которыми работаю. А с дядей твоей подруги мне волей-неволей приходится много контачить. Вот и наблюдаю… на всякий случай.
– Циничен, как всегда.
– На том стоим, – Вассерман отхлебнул пива, поморщился и отставил банку в сторону. – Хреново мне, Жень.
– О-па…
Ну да, чтоб неунывающий, никого, кроме матери, не боящийся Вассерман признался в том, что ему плохо… Да еще женщине… Да еще той, которой самой больше всего хочется нажраться, и удерживает лишь понимание того, что водка не спасет, лишь сделает еще хуже…
– Знаешь… – Вассерман подумал, снова взял банку, но при этом ухитрился так ее сжать, что пиво фонтаном выплеснулось ему на руку и на пол. А он ведь пьян, подумала Евгения. Просто умеет держаться. Ай да профессор! А Вассерман посмотрел на мокрую руку так, будто видел ее впервые, спокойно встал, кинул банку в утилизатор, чуть замедленными движениями умылся. Вернулся на свое место, сел, медленно, будто с усилием, сжал руки в кулаки. – Знаешь, я всю жизнь жил так, словно кому-то что-то доказывал. Что не хуже других, а даже лучше. Что могу не меньше остальных, а как бы ни больше. Что все женщины вокруг – мои! А тут… Был человек – нет человека.
– Такое и раньше бывало. Ты сам водил людей в бой.
– Да знаю я, – устало отмахнулся Вассерман. – Все знаю. И водил, и вожу, и сам рискую… Потери случаются – так на то и война, грустить некогда. А тут вдруг зацепило. Наверное, потому, что война такая… растянутая. Бой – а потом пауза в несколько месяцев, когда абсолютно ничего не происходит. Надо было работой себя загрузить до упора, проще бы было. Расслабился, старый осел – и вот результат. Начинаешь думать о том, что и сам мог бы сгореть. Но у этого парнишки хотя бы дети остались.
– Ребенок.
– Дети. Ты думаешь, когда его добрый дядюшка отшил, не нашлось, кому утешить? Х-ха! И правильно он сделал, совершенно правильно. Когда в любой момент скопытиться можешь, надо, чтобы кто-то после тебя остался. А она его и вправду любила… любит. К черту! – Вассерман резко встал. – Короче. Я не хочу оставаться последним в своем роду. И не хочу, чтобы мама все же женила меня на очередной своей пассии. А как только она поймет, что мы натянули ей нос, она снова начнет проводить в жизнь матримониальные планы. Не получилось в лоб – найдет обходной вариант.