Да уж, потеха… Но и дивиденды неплохие. Уральцы открытым текстом дали понять: в случае победы то, что Мендоза и Эйзенхауэр вырвут у конфедератов, Империя признает. Учитывая, что в этой ситуации можно будет наложить лапу в том числе и на родную планету генерала, кусок лакомый. И задача нарезалась выполнимая. Но если у самих уральцев что-то пойдет не так – ой-ей, как страшно…
В кабинет без стука вошел Мендоза. Посмотрел на генерала, усмехнулся и без спросу полез в бар. Выудил бутылку густого и красного, словно кровь, вина, налил в бокал. Отхлебнул, погонял жидкость во рту, кивнул удовлетворенно. С видимой усталостью в движениях бухнулся на стоящий у стены огромный кожаный диван, вытянув длинные ноги чуть не до середины помещения. Вся его поза выражала блаженство человека, только что нашедшего предмет своих мечтаний. Аж противно…
– Нервничаешь?
– А ты на моем месте что бы делал? – огрызнулся Эйзенхауэр.
– Места у нас одинаковые. А решение… Оно ведь у этой задачки одно-единственное.
– Поясни, – помимо воли, генералу стало интересно.
– Поясняю. Мы сейчас – как кость в горле, причем у всех. Конфедерация нас не смела только потому, что у нее есть противники более серьезные. Уральцы же… Ты сам понимаешь, какую идеологию нам пришлось использовать. Русские вполне могут нас повесить за одну только мысль о ее применении.
– И что дальше? – не понял Эйзенхауэр.
– Все просто. Если Конфедерация раздавит Урал – нам хана, мы следующие на очереди. Если Урал отметелит конфедератов, нам тоже хана. Императору не нужен прыщ в заднице, а мы именно его роль сейчас и играем. В обоих случаях вопрос лишь, сколько нам дадут времени. Однако если поддержать уральцев сейчас… Они честны с союзниками, вне зависимости от того, какому богу эти союзники молятся. Вместе отобьемся – будем, как у Христа за пазухой.
– Сильно подозреваю, они просто не хотят мараться и сваливают на нас грязную работу, – пробурчал генерал.
– А какая разница? Мы уже и так замазаны до ушей. Пятном больше, пятном меньше… Зато русские будут нам должны. А они, надо признать, в таких делах щепетильны. Или тебе этих ублюдков из штрафных рот жалко?
Генерал задумался. Все же, будучи до мозга костей военным, он не обладал той широтой восприятия, как товарищ. Неудивительно, что в вопросах политики Эйзенхауэр предпочитал доверять чутью бывшего полицейского. Сказанное Мендозой звучало логично и убедительно. Что же, однажды комиссар уже вытащил их всех, так почему бы его светлой голове не отличиться вторично? Эйзенхауэр вздохнул, с отвращением отодвинул бокал с недопитым пивом:
– Ладно, я спать. Окончательно решим утром… На свежую голову.
Эту ночь он впервые за последние дни спал крепко и без сновидений.
Система Калигулы. Через шесть дней
Белый карлик до того, как здесь побывал исследовательский корабль, не имел даже имени, только буквенно-цифровой код. Впрочем, исследователи тоже оказались не слишком впечатлены местом, в которое занесла их судьба. Наскоро исследовав систему, они не нашли в ней ничего интересного – мертвые, выжженные жестким излучением планеты, и только. Правда, на одной имелись руины строений погибшей невесть когда примитивной цивилизации, однако подобное интересовать могло разве что археологов. Гробокопатели же предпочитают места покомфортнее, планеты с начисто сдутой солнечным ветром атмосферой, на которых можно жить лишь упаковками глотая противорадиационные препараты, их не слишком привлекали.
Неудивительно, что дав звезде имя (право первооткрывателя никто не отменял) и выставив навигационные буи, разведчики шустро дунули отсюда в места более интересные и цивилизованные. Или хотя бы более прибыльные. Система же так и осталась пустой и мертвой. Лишь корабли время от времени транзитом проходили через нее, чтобы набрать скорость и уйти в следующий прыжок. Однако в этот день звезда по имени Калигула стала невольным свидетелем того, что и в их захолустье могут порой твориться интересные дела.
Объединенная эскадра вице-адмирала О’Коннора и адмирала де’Шантоне совершила сюда прыжок из системы планеты Новый Лондон, где, собственно, и состоялось их рандеву. Откровенно говоря, для командования такими соединениями аж целого адмирала и в придачу вице-адмирала было не по чину много. Хватило бы и одного, и даже с приставкой «контр-». Увы, в Конфедерации наблюдалась паршивая ситуация, когда адмиралов больше, чем эскадр для них. Именно поэтому здесь и сейчас их находилось двое, и между собой они откровенно не ладили.
Под началом де’Шантоне находилось одиннадцать легких и пять тяжелых крейсеров, усиленных двадцатью четырьмя эскортными кораблями, от корвета до эсминца включительно. Не так и много, кстати – в начале завершившейся недавно войны эту группу и эскадрой бы назвать постеснялись. Так, усиленная рейд-группа, не более того. Но у француза под началом находились хотя бы нормальные боевые корабли. О’Коннору повезло меньше.
Задиристому и наглому, а потому нелюбимому начальством, но притом весьма компетентному ирландцу поручили малопочетную и сложную задачу. Ему требовалось, ни много, ни мало, под охраной всего нескольких корветов перегнать к месту назначения сборную солянку из транспортных кораблей разных серий и годов постройки. Собирали ее, что называется, с бору по сосенке. Транспортных кораблей-то после войны осталось изрядное количество, но истрепано большинство из них было в хлам. Те же, что получше, раскупали частные перевозчики, и командование шло им навстречу. В условиях жесткого недофинансирования такая форма пополнения бюджета негласно приветствовалась.
Конечно, и то, что осталось, совсем уж безнадежным барахлом назвать было нельзя. Привести в порядок можно что угодно, а уж военные транспорты, корабли без изысков, дубовые и потому надежные, тем более. Но – все тот же недостаток финансирования. После войны, как и положено, разразился кризис, а выделяемые средства и мощности оказались брошены на строительство и ремонт линейных кораблей, которых тоже остро не хватало. Словом, эскадра О’Коннора на ходу, конечно, не рассыпалась, но многочисленные поломки преследовали ее всю дорогу.
Ничего удивительного не было в том, что и народ на этих транспортах шел соответствующий. Мясо, как презрительно называли таких профессионалы. Серьезных, видавших жизнь людей в такой рейд было калачом не заманить. И потому, что корабли у понимающего человека вызывали оторопь, и потому, что грозная слава Александрова и слухи о том, как русские поступают с карателями, начисто отбивала желание с ними связываться. Да и, откровенно говоря, солдат тоже человек, и ему не все равно, в кого стрелять. Вот и увиливали, уклонялись, заболевали тысячью и одной болезнью…
А командование и не настаивало, так что заполнил трюмы откровенный сброд. Штрафбат, наемники – ну, тем и тем хоть не требовалось объяснять, что такое дисциплина и с какой стороны приклад. Зато набранные на периферийных планетах вроде Новой Варшавы, Большого Дели или Литовской Радуги вчерашние ополченцы, просидевшие большую войну в тылу и сейчас рвущиеся за дешевым, как им казалось, адреналином, – это что-то с чем-то. Достаточно сказать, что бражничество и драки между землячествами происходили на некоторых кораблях по пять раз в день, чтобы понять – с этими много не навоюешь.
Естественно, О’Коннор назначением доволен не был, скорее, наоборот. Вот только адмиралу липовой простудой от приказа не отмазаться, и потому он свой отряд все же возглавил и повел, искренне и страстно завидуя своему коллеге-французу, у которого под началом были хотя бы настоящие боевые корабли.
Де’Шантоне, в отличие от ирландца, смотрел на жизнь с куда большим оптимизмом, а на неудачливого коллегу с истинно галльской чванливостью. Возможно, потому, что ему всерьез воевать не приходилось – свой чин он выслужил еще до схватки с восточниками, после чего командовал учебной эскадрой и занимался подготовкой личного состава. Получалось это у него, следовало признать, неплохо, но как флотоводец он нигде не засветился. Впрочем, на достаточно простую операцию по переброске эскадры из одного места в другое гений стратегии не требовался.
О’Коннор, боевой адмирал, смотрел на своего паркетного коллегу с презрением и подчиняться ему не жаждал, то открыто игнорируя, то деликатно саботируя приказы. Естественно, не все, а лишь те, которые считал глупыми и ненужными. В свою очередь, француз разозлился, закусил удила и требовал безоговорочного подчинения даже в ситуациях, когда сам понимал, что совершает ошибку. Разумеется, все это происходило вроде бы в мелочах, но атмосфера на кораблях эскадры накалилась в рекордные сроки.
Раздираемая внутренними проблемами и спаянная воедино лишь остатками дисциплины, эскадра совершала коррекцию курса в системе Калигула перед броском к точке рандеву с кораблями адмирала Кеннинга. В свете умирающей звезды потрепанные жизнью звездолеты выглядели мрачновато-траурно, а маневры – несогласованно. Тем не менее операторы радаров на крейсерах были что надо, и появление незваных гостей засекли моментально.
Когда о неизвестных кораблях, идущих встречным курсом, доложили де’Шантоне, тот с некоторым удивлением почесал длинный породистый нос и, с непередаваемым французским прононсом, задал вопрос:
– И кого это сюда принесло?
Вопрос был риторическим, поскольку на такой дистанции определить представлялось возможным разве что массогабаритные характеристики кораблей, и то с невысокой точностью. Впрочем, и то, что удалось понять, внушало уважение. Намерения же визитеров стали кристально ясными уже через полчаса, когда неизвестные корабли перестроились в классическую «стену», словно бахромой распустив вокруг завесу из эскортных кораблей. А действительно, кто это? И впрямь очень интересно. Особенно если учесть, что маршрут следования эскадры тщательно засекречен? Ответ на этот вопрос последовал почти сразу.
– Сэр, вас вызывают!
Де’Шантоне с трудом сдержал пришедшие на ум выражения, но ответить сумел очень спокойно: