Мэлли хотела сказать «не одно целое», но сестра перебила ее:
— Мы одно целое.
— Нет. Мне страшно! Как будто я одна-одинешенька и не могу попасть домой, потому что дверь заперта.
— Стер! Я ничего такого не чувствую!
— Ты тупица! — взорвалась Мэллори. — В отличие от меня тебе наплевать на наши отношения!
До слуха девочек донесся недовольный голос отца. Тим Бринн крикнул что-то о том, что завтра им идти в школу, и замолк.
— Зачем ты так говоришь? Это жестоко!
— А если я права?
— Мэлли, ты с ума сошла! Ты моя сестра. Ты, видит Бог, моя лучшая подруга!
— Ким твоя лучшая подруга. А после нее твоими лучшими подругами считаются Кристал и Санни. А как насчет Элли и Эрика? Я не хочу быть просто твоей подругой. Все кончено.
Мередит понимала, что сестра во многом права. Но признавать чужую правоту было неприятно, поэтому она попыталась успокоить Мэлли.
— Ты моя жизнь!
Однажды Мередит слышала, как отец говорил такое матери. За неимением лучшего она повторила эти слова, хотя прекрасно понимала их неуместность.
— Ну ладно… — смягчилась Мэллори. — Я тебе еще не все рассказала. Девушкой из сна была ты.
Сердце Мерри переполнила радость, которую она тщетно попыталась скрыть от сестры.
— Во сне я была старше?
— Не знаю. Не выше, это уж точно. Ты бежала по лесу, словно дриада, а Дэвид гнался за тобой. Ты казалась счастливой. Со стороны это выглядело полным идиотизмом. Твой Дэвид кретин!
— Нет, не кретин!
— Ты не знаешь, потому что не чувствуешь того, что чувствую я, — не согласилась с сестрой Мэллори.
— Я никогда не чувствовала того, что чувствуешь ты.
— Ты не права. Есть разница между разными мнениями и мыслями и тем, что ты по-настоящему чувствуешь другого человека. Раньше ты всегда знала, что я чувствую…
— Да.
— Так почему сейчас тебя ничто не колышет? Стер! — наконец сказала Мэлли. — Это ни к чему не приведет. Мы все равно ничего изменить не сможем.
Мэлли села на кровати и с силой запустила подушкой в голову сестры. Мерри поймала ее и бросила обратно.
— Мэлли! — прошипела она. — Чего ты психуешь?
— Я не психую, — расплакалась сестра. — Я не сержусь на тебя. Просто ты пришла в себя, а я никогда не стану прежней.
— Если ты не станешь, то и мне не будет покоя, — сказала Мередит.
— Будет, — заверила ее Мэллори. — Ты постараешься — и сможешь. Ты будешь притворяться счастливой, пока сама не поверишь в это. Ты станешь отрицать проблему, надеясь, что она рассосется сама собой.
— А почему бы нет? Серьезно? Почему я не должна быть счастливой и веселой? Почему я должна изводить себя? Прошлого не воротишь.
— Может быть, ты и права, — нехотя признала правоту сестры Мэлли.
Во сне Мередит видела в саду камней Дэвида, который уже являлся ей в ночных видениях во время пребывания в больнице и у Ким, а перед самым пробуждением старушку, чье приятное лицо напоминало моченое яблоко. Обе руки она вытянула вперед, как бы отталкивая Мерри, и решительно качала головой.
Мередит проснулась. Голова у нее болела и кружилась. Перед глазами стояла покачивающая головой старушка.
Туда-сюда.
«Нет».
Поднявшись, Мерри приняла душ прежде, чем вода успела стать слишком горячей.
Ее не будут посещать видения. Никакого посттравматического бреда, как у Мэлли.
Рука еще до конца не зажила и плохо слушалась хозяйку. Особенно трудно было вдевать серьги. Да и с другими мелкими предметами возникали проблемы. Мередит приходилось вставать ни свет ни заря, раньше Мэллори, чтобы успеть одеться вовремя. Однако на этот раз Мерри, выйдя из душа, застала сестру крепко спящей. Та, похоже, не собиралась вставать, хотя ежедневно бегала по утрам.
Мередит попробовала прощупать мысли сестры, но потерпела неудачу. Мысли Мэллори оказались непроницаемыми.
Старуха… Кто она? Привидение? Девочка не испытывала ни малейшего страха перед пожилой женщиной из сна.
Мередит не боялась привидений. С детства она встречалась со своими давно умершими предками. Иногда девочка чувствовала их присутствие, иногда это было просто нежное прикосновение или приятный запах лаванды и ландыша. Если бы призраки ее предков пришли все вместе и расселись в спальне, Мерри и тогда, наверное, не испугалась бы. Маленькой девочкой она «увидела» потерянные ключи от автомобиля матери. Однажды, готовясь к встрече Рождества, бабушка потеряла сережку. Мерри «видела» ее переодевание и легко нашла пропажу. Она никогда серьезно не задумывалась о жизни после смерти, хотя, впрочем, не отрицала возможности теневого, по словам Мэлли, существования.
Надо сосредоточиться и все хорошенько обдумать.
Старушка из сна, похоже, хочет предостеречь Мерри. Вот только о чем?
«Перестань!»
Мередит взглянула на сестру. Та спала. Нагнувшись, она дотронулась до жемчужной сережки в ухе Мэлли. Спящая пошевелилась, но не проснулась.
Она расстроена. Раньше их телепатическая связь была неразрывной, и теперь Мэлли не может смириться со случившимся… Зря. Сильно расстраиваться особых причин нет. Все остались живы. Малыши не пострадали. Руку Мерри вылечат. Нервы не повреждены, а небольшое онемение, как говорил доктор, пройдет после курса физиотерапии. Шрам на ладони останется, но с каждым годом будет бледнеть и, возможно, со временем сойдет совсем.
В одном Мэллори права: их отпечатки рук теперь никто не спутает.
И Мэлли обвиняет в случившемся себя. В этом Мерри была уверена.
Она постаралась отвлечься, представить что-то приятное. Например, запах кожаной куртки Дэвида.
Она спустилась в кухню. Там мама пекла оладьи.
— Почему ты не спишь, мама? — спросила Мерри.
Кэмпбелл уже десять дней работала по двенадцать часов в сутки. Начинала смену в пять часов дня и заканчивала лишь в пять утра. После работы отсыпалась. Единственное, на что ее хватало, — немного погулять на свежем воздухе или уделить часок домашней работе. Сегодня был первый день ее отпуска. Впереди две недели отдыха, заработанного тяжелым трудом.
— Не знаю, — честно призналась Кэмпбелл. — Не могу заснуть.
— Ты любишь спать.
— Не больше, чем ты.
— Ну… У меня дела, — сказала Мередит.
— Я слышала, как вы с Мэллори кричали друг на друга. В чем дело?
— Мы поссорились.
— Обычная ссора? — поинтересовалась Кэмпбелл.
— Обычных ссор у нас уже не бывает, — призналась Мередит. — Мы крупно поссорились. Я хочу кофе. Можно?
— Нет, — не задумываясь, отказала мать.
— Я хотела бы иметь отдельную комнату.
Кэмпбелл отрицательно покачала головой.
— Сначала отец разбирает стену, а я как каторжная крашу, а теперь ты не хочешь спать с сестрой в одной комнате. Это уж слишком!
— Сейчас мы с Мэллори живем как бы в разных мирах.
— Понятно. Значит, ночью вы с сестрой очень сильно поссорились…
— Ну да… Не знаю…
— Мэллори чувствует себя виноватой из-за ожогов, которые ты получила? — спросила Кэмпбелл.
— Да, — выдавила из себя Мерри, — что-то вроде того… Ты что, подслушивала?
— Нет. Вы кричали как резаные. Стены нашего дома толстые, но не настолько же… Значит, вы вчера сильно поссорились…
Кэмпбелл поставила перед дочерью тарелку с горкой оладий. Ее сестра Эми, у которой был летний домик в Вермонте, снабжала семейство Бриннов очищенной патокой. Потом села за стол сама и положила себе на тарелку три оладьи.
— Она чувствует себя в долгу перед тобой, — сказала она. — Такие случаи известны в психологии. Люди сердятся на других, если чувствуют, что находятся перед ними в неоплатном долгу.
— Ты уже говорила, что у Мэллори посттравматический стресс.
— Возможно… Возможно, говорила… Ты хочешь об этом поговорить? — спросила Кэмпбелл.
— Ты не поймешь, мама.
— Я не близнец, но я мать.
— Все равно не поймешь.
— Послушай, моя мама любила повторять: разговорами дело не ухудшишь. Давай обсудим твои отношения с Мэллори.
— Бесполезно. Ты и понятия не имеешь о наших отношениях.
— Гвенни меня предупреждала.
— О чем? — спросила Мерри.
— Когда вы родились, она сказала, что вы станете необычными детьми, не такими, как большинство. Мне будет непросто понять вас, возможно, даже труднее, чем любой другой матери. Должно быть, она была права. По крайней мере, она знает, о чем говорит, не понаслышке…
— А разве у бабушки есть сестра-близнец?
— Была. Сестра Гвенни умерла, когда им исполнилось столько лет, сколько вам сейчас.
— Да ну? — с округлившимися от удивления глазами воскликнула Мерри. — Бабушка нам об этом не рассказывала.
— Думаю, из-за того, что душевная боль от утраты до сих пор беспокоит ее, — сказала Кэмпбелл. — Во всяком случае, ты объясни, а я попытаюсь понять. Когда кто-то является частью тебя, слышать такое неприятно. Если кто-то является частью твоего естества, ты будешь страдать вместе с ним.
— Правильно, — взглянув на мать, сказала Мередит. — Как раз так мы себя и чувствуем. Я и Мэлли.
Разрезав оладью на восемь частей, она принялась делить каждый кусочек пополам.
— Мерри, — грустно сказала Кэмпбелл, — я говорю не только о вас, девочки мои, но и о себе. Вы были частью меня.
— Ой! — Мерри не хотелось обижать маму. — Мы любим тебя, мама!
— Любите, — согласилась Кэмпбелл. — Не переводи продукты. Съешь хоть кусочек.
Мерри попробовала. Оладья успела остыть.
— Ну? — напомнила ей Кэмпбелл о прерванном разговоре.
— Раньше мы видели одинаковые сны… — начала Мерри.
— Знаю. Раньше вы ходили во сне и переговаривались.
— Да ну?!
— Вам тогда было по два-три года.
— А сейчас мы не…
— Вы не ходите во сне, — поспешила успокоить дочь Кэмпбелл.
— Сейчас нам не снятся одинаковые сны.
— Может, со временем все и пройдет. Тебя это беспокоит? А Мэлли? Ее это очень тревожит?
— Больше, чем меня, — призналась Мерри. — Я просто стараюсь не зацикливаться. Раньше наша жизнь была похожа на полет в одном самолете: можно смотреть в иллюминатор и разговаривать с другими пассажирами, но место назначения определено заранее и мы всегда друг у друга на виду.