«Архитектор перестройки» Александр Яковлев, которому некоторое время пришлось работать вместе с Сусловым, вспоминал:
«Власть у него была несусветная. На Политбюро ведь его члены ходили как на праздник. Там ничего не случалось: хихоньки и хахоньки, Брежнева заведут, и он давай про молодость и про охоту рассказывать. А на секретариатах Суслов обрывал любого, кто на миллиметр отклонялся в сторону от темы: 'Вы по существу докладывайте, товарищ».
Когда Суслов бывал в отъезде, за него секретариаты вел Андрей Павлович Кириленко. Так Суслов, возвращаясь, первым делом отменял скопом все решения, принятые без него. Он был очень самостоятельным в принятии постановлений на секретариате. Ни с кем не советуясь, объявлял: «Решать будем так!» Когда некоторые хитрецы говорили, что другое решение согласовано с Брежневым, отмахивался и отвечал: «Я договорюсь!»
Кто-то метко выразился: Псевдомарксизм Суслова требовал полного равенства и аскетизма даже безо всякой цели и смысла, и был совершенно несовместим с развитием экономики. По слухам, внешне успешные Косыгинские реформы свернули из-за противодействия Суслова и его приспешников. Решающим аргументом опять-таки оказалась Пражская весна. Реформы неизбежно приводили к социальному расслоению: кто лучше работал, тот больше получал. Псевдомарксизм Суслова требовал полного равенства и аскетизма даже безо всякой цели и смысла и был несовместим с развитием экономики, приводящим к материальному и социальному неравенству.
«Более равными, чем другие», могли быть только партийно-советские деятели, и как это должно было выглядеть, показывал на личном примере сам Суслов — вот только желающих ему подражать что-то не находилось даже в Политбюро. Суслов отлично понимал, что появление в обществе прослойки хорошо оплачиваемых, высококвалифицированных и «много о себе понимающих» работников неизбежно приведет к их требованию дать им место во власти, чтобы самим решать свои проблемы. Дело пахло беспартийным влиянием на власть и, упаси боже, демократизацией! А этого главный идеолог СССР допустить не мог. Его политическое поведение одна из производных кизиса власти, приведшее в итоге к распаду Союза.
Вот с таким непростым человеком от власти Анатолию сейчас предстояло столкнуться. Но ему отчего-то нисколечко не было страшно.
Это оказались вовсе не слухи. В кабинете Суслов поддерживался особый микроклимат. Было жарко неимоверно. Михаил Андреевич сидел за столом ровно и рассматривал гостя, как ученый неведомую букашку. Но на Анатолия такой взгляд не действовал. Он спокойно поздоровался и неспешно сел на приставной стул. Суслов на правах хозяева начал:
— О чем говорить будем, Анатолий Иванович?
— О делах наших грешных, Михаил Андреевич. Вы что хотели от меня? Леонид Ильич бубнить устал: Съезди к товарищу Суслову и съезди. И вот я тут.
Суслов уголками губ показал, что началом разговора недоволен.
— Проблема у нас имеется, товарищ Мерзликин. Внезапно кто-то возомнил себя мудрым идеологом. Сбивает с пути истинного советский народ.
Анатолий раскрыл от удивления рот. Этот сухарь умеет в сарказм? Или это серьезно?
— Никогда себя идеологом не считал, а занимаюсь чисто пропагандой. Советского, между прочим, образа жизни.
Суслов снял очки, достал платок и близоруко взирал на гостя:
— Видел я ваши передачи. Не по-нашему сделаны, пошловато и… излишне откровенно.
— Но зрителю же понравилось! И отклики, заметьте, правильные.
— Только поэтому они остались в телевизионной сетке.
«Шах и мат!»
— Как скажете. Мое дело продвигать новшества.
— Вот в этом вы весь. Пропихнуть в нашу жизнь ваше…капиталистическое.
— Но оно работает! Доказало собственную эффективность.
Суслов склонил голову вбок:
— А нужен ли нам такой не социалистически невыверенный подход? Он разлагает общество и народ. Это вы там в будущем привыкли…- секретарь ЦК покрутил замысловато рукой, — мы же проще живем.
— Но скоро все будет иначе, Михаил Андреевич. Надо держать руку на пульсе времени. В противном случае молодежь упустим и пойдут они прямо в логово нашего идеологического врага.
Суслов соединил пальцы в замок:
— Хотите сказать, что мы ретрограды?
Мерзликин замер:
— Почему нет? Время в двадцатом веке неимоверно спрессовано. Сами вспомните былое. В начале столетия ведь не было ни радио, ни аэропланов. А сейчас ЭВМ, ракеты в космосе, пластик, фармацевтика и микробиология.
— Вы не забывайтесь, дорогой товарищ, с кем разговариваете.
— А я помню. Отлично помню, Михаил Андреевич, чем это все закончилось. Из нашего будущего Нафталином, гонкой на лафетах и крахом державы. Думаете, нам там не тошно было?
Суслов откинулся в кресле, крыть ему было нечем. Его глаза лихорадочно забегали.
— И что вы предлагаете?
Этого вопроса Мерзликин ждал. Он развел руками:
— Не знаю!
Михаил Андреевич оторопел. Видимо, готовился к другому. Что наглый попаданец начнет его поучать.
— Как это? Критикуете, но не знаете.
— Мы в курсе, что точно делать не стоит! В первую очередь распространять такую хтонь, как советская пропаганда. Машина давно заржавела и ей пора на свалку.
— Но что взамен⁈
Анатолий выдал заготовку:
— Надо думать вместе, решать сообща. Это важнейшая задача для партии и ЦК в частности.
Лицо Суслова скривилось:
— Тогда зачем вы, ненавидя меня, посоветовали Леониду Ильичу оставить на этом посту? Издеваетесь?
В первый раз голос секретаря ЦК сорвался. Мерзликин нарочито спокойно ответил:
— С чего это вы решили, что я вас ненавижу? В свое время вы были на месте. Сейчас же… Вы, Михаил Андреевич, догматик. Жуткий догматик. Не обижайтесь, пожалуйста. Иным вырасти в таких исторических условиях было невозможно. Но тем, кто начнет заново выстраивать более подходящую для новой эпохи коммунистическую идеологию, будет необходимо от чего-то отталкиваться. Некий постоянный маркер, на который им следует ориентироваться…
Суслов неимоверно удивился. Да так, что застыл в кресле. Он прочистил горло и потянулся к графину.
— Ну, знаете…
— Извините, но разговор был нужен не только нам обоим. И я честно ответил на ваши вопросы. Ничего не утаивая. Мне важнее интересы СССР, чем отдельных пусть и заслуженных личностей.
Михаил Андреевич внимательно глянул на молодого нахала. Вернее, не молодого, но нахала. Голос был тих.
— Не врешь! Спасибо за честность.
— Вам нельзя врать.
По глазам было заметно, что слова попаданца оценили. Только вот в какую сторону?
— Тогда как планируете работать?
— Я? Не планирую. Идеология — труд коллективный. Я же буду продвигать интересы партии и народа. В том русле, в каком укажут руководящие товарищи.
Секретарь ЦК КПСС крякнул. Вот это заход!
— То есть вы творить будете собственную хтонь?
Анатолий еле удержался, чтобы не улыбнуться. А товарищу Суслову пальцы в рот не клади. Очень умный мужик!
— Вот тут вы нас и поправите. Я ведь не исключаю ухода в неправильное направление. Это же на самом деле огромная проблема. Сами вспомните, сколько в партии было фракций.
Секретарь ЦК задумался, затем буркнул.
— Я вас понял. И больше задерживать не буду.
Анатолий уже в коридоре понял, что рубашка буквально прилипла к спине. Еще бы, в открытую хамить второму человеку в стране! И в будущем такое не прокатывает. Тот снулый вождь славился жуткой злопамятностью. Многие из его подручных тоже. Но здесь вроде пронесло. А?
Суслов некоторое время сидел за столом молча, затем взорвался:
— Щенок!
Он взял трубку и попросил:
— Мне два чая с сушками и вареньем. И Черненко пусть зайдет.
Михаил Андреевич некоторое время сидел молча, затем выдавил:
— Но каков хитрец! Хорошо у них там дело поставлено. Кадровая работа ведется. И ведь перевербовать не получится. А жаль. Талантливый щенок.
Дверь открылась:
— Михаил Андреевич, вызвали?
— Заходите, чай попьем. Поговорим.
Глава 2923 февраля 1974 года. Москва. Гостиница «Россия»
— Может, зря сюда пришли? Не слишком пафосно?
Алексей Скородумов ощущал себя не в своей тарелке. Анатолий сначала поморщился, затем подмигнул Семену Ракитину и быстро разлил коньяк по рюмкам. Не нравилось ему, когда это делали предусмотрительный официант. Обслуживание в гостинице «Россия» было на высоте. Он скользнул взглядом по двухэтажному залу ресторана. А что? Вполне неплохо для совка разлива середины восьмидесятых. Привлекал взор оригинальный потолок, в виде сот, куда были вставлены светильники. Много пространства, вмещающее немалое количество народа. Свободных мест в зале не было. Вход даже по блату обошелся им в червонец.
— По мне интересный ресторанчик, — Валентин Исаев, как говорили в будущем, пребывал «на позитиве» и с охоткой взял рюмочку тонкого богемского стекла в руки. — Вы знаете, что именно в этом зале снимали «Мимино»?
— Это там, где усатый грузин с армянином вытанцовывали?
— Ага. И сейчас гостей с юга хватает. Место больно престижное.
— Ладно вам! — махнул рукой Семен. — Пусть победит дружба народов!
— Но пить мы сегодня будем за другое! — голос Анатолия торжественно зазвенел. — За День Советской армии, товарищи!
Все махнули по одной и начали неспешно закусывать. Салаты, нарезки овощная и мясная украшали их скромный столик.
— Салат «Столичный»! — усмехнулся Валентин. — Тот же Оливье.
— Если рассматривать с правильной точки зрения, то в этом виде его придумал како-то советский повар, заменив в традиционном Оливье часть ингредиентов на те, что попроще. Рябчиков на курицу, каперсы на горошек. Стало демократичней и моментально разошлось по стране.
— Потом народ начал кидать в салат «Лучшее мясо — колбаса»?
— Лучшее враг хорошего.
Алексей задумчив пробормотал:
— Но здесь точно не курица!
Анатолий вздохнул: