ые шорты и ярко-голубой топ с открытой спиной. Волосы скручены в конский хвост, куда более стильный, чем обычное кособокое сооружение на затылке Блу.
Ему срочно нужно в душ. Пора прийти в себя, а потом поговорить с Блу, которая все понимает.
Но он почему-то толкнул стеклянные двери и тихо вышел на крыльцо.
Столбик термометра уже зашкаливал, но сланцевые плитки приятно холодили голые ступни. Эйприл стояла спиной к нему. Прошлой ночью, поливая крыльцо из шланга, он передвинул стулья, и сейчас она снова ставила их под стол.
Дин подошел к CD-плейеру, лежавшему на черной полочке из кованого железа. Он не позаботился проверить, какой из альбомов Эйприл вставлен в плейер. Если он принадлежит матери, сойдет любой.
Он нажал на кнопку.
Эйприл резко повернулась при первых звуках мелодии, несшейся из маленьких динамиков, и при виде сына удивленно приоткрыла рот. Заметив, что он весь в грязи, она хотела что-то сказать, но Дин ее опередил:
– Хочешь, потанцуем?
Она уставилась на него. Мучительные секунды ползли с агонизирующей медлительностью. Он не мог придумать, что еще сказать, и потому пустился в пляс. Ноги, бедра, плечи – все двигалось в такт мелодии. Но Эйприл словно околдовали. Он протянул руку. Его мать, женщина, которая даже шла, пританцовывая, когда простые смертные были способны только переставлять ноги. – его мать не могла пошевелиться.
– Ты сумеешь. Попробуй, – прошептал он.
Она прерывисто вздохнула: то ли всхлипнула, то ли рассмеялась, – изогнула спину, подняла руки и отдалась музыке.
Они танцевали, пока почти не истекли потом. От рока до хип-хопа... каждое движение было отточенным. Каждый старался переплюнуть другого. Волосы липли к шее Эйприл, бурые ручейки стекали с его босых ног на плиты. И вдруг Дин вспомнил, что не впервые танцует с матерью. Когда он был маленьким, она часто увлекала его танцевать, отрывая от видеоигр или телевизора, а иногда даже от завтрака, если приходила домой слишком поздно. Он совсем забыл, что у них были хорошие моменты.
Но тут песня резко оборвалась, прямо на середине. Где-то прокаркала ворона.
Обернувшись, они увидели рассерженную Райли. Вызывающе подбоченясь, девочка тыкала пальцем в замолчавший плейер.
– Слишком громко!
– Эй, сейчас же включи! – потребовала Эйприл.
– Чем это вы занимаетесь? Давно пора обедать, а они тут прыгают! Сейчас не время танцевать!
– Для танцев всегда есть время, – возразил Дин. – Как по-твоему, Эйприл? Примем в круг мою сестренку?
Эйприл надменно задрала нос.
– Сомневаюсь, что она за нами угонится!
– Еще как угонюсь! – фыркнула Райли. – Но я хочу есть! И от вас, приятели, несет потом.
– Не угонится, – пожал плечами Дин.
– Кто бы говорил! – возмутилась Райли.
Дин и Эйприл молча уставились на нее. Райли ответила негодующим взглядом, после чего включила музыку, и все трое закружились в танце.
Глава 23
Блу осторожно нанесла румяна на скулы. Нежно-розовый оттенок дополнял новую блестящую губную помаду и темную тушь. Она также подчеркнула карандашом контур глаз и нанесла на веки серебристо-серые тени.
Ничего не скажешь, выглядит она классно!
Подумаешь, большое дело. Речь идет о гордости. Не о красоте. Ей нужно кое-что доказать Дину перед отъездом из Гаррисона. Выходя из ванной, она заметила пустую коробку из-под теста на беременность, которую сама швырнула в мусорную корзину вчера утром, после того как убрался Дин. Итак, она не беременна. Превосходно. Лучше некуда. Невозможно воспитывать ребенка при таком бродячем образе жизни! Наверное, она вообще не станет матерью, и это тоже неплохо. Во всяком случае, она никогда не смогла бы заставить ребенка пройти через то, что испытала в детстве сама.
И все же внутри образовалась сосущая пустота. Еще один крах, который следует пережить.
Блу направилась в комнату Ниты. Подол сарафанчика, купленного специально для вечеринки, доходил до колен. Сарафан был солнечно-желтым с воланом на подоле и тугим корсажем, подчеркивавшим бюст. Новые фиолетовые босоножки завязывались на щиколотках изящными атласными ленточками. В тон им были и сережки, подаренные Дином и как нельзя лучше подчеркнувшие сверхженственность платья.
Нита, сидя перед зеркалом, накладывала на лицо последние штрихи. Гигантский платиновый парик, длинные бриллиантовые серьги-подвески и просторное светлое платье-кафтан[35] делали ее похожей на карнавальную платформу, представленную на парад владельцами борделя для престарелых, но впечатление каким-то образом получалось достаточно внушительное.
– Вперед, солнышко, – объявила Блу с порога, – и не забудьте изобразить удивление.
– Для этого достаточно посмотреть на тебя, – съязвила Нита, оглядывая Блу.
– Просто сейчас самое подходящее время.
– О нет, подходящее время настало примерно два месяца назад!
Блу протянула ей руку, но Нита взбила ей волосы.
– Послушай ты меня с самого начала, Гэрм давно бы сделал из тебя конфетку!
– Послушайся я вас, уже была бы блондинкой.
– Уже и предложить нельзя! – фыркнула Нита.
У Гэри чесались руки добраться до Блу с той ночи, когда они встретились в «Барн грилл». И едва она уселась в его кресло, он укоротил ей волосы до ушей, выстриг несколько кокетливых прядей так, чтобы они подчеркивали ее огромные глаза, а также подстриг затылок лесенкой. В результате получилась асимметрия, необыкновенно шедшая Блу. На ее взгляд, даже слишком. Но зато она разительно преобразилась.
– Нужно было с самого начала привести себя в порядок, хотя бы ради футболиста, – зудела Нита. – Тогда он наверняка бы принял тебя всерьез.
– Он и без того принимает меня всерьез.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я. А вдруг он влюбился бы в тебя? Еще сильнее, чем ты – в него?
– Я схожу по нему с ума. Но не влюблена. Это большая разница. Я ни в кого не влюблялась.
Но Нита искренне не понимала. Зато Блу могла покинуть город с высоко поднятой головой, убедившись, что Дин, взглянув на нее в таком виде, ощутит хотя бы легкое сожаление.
Блу повела Ниту к выходу. Пока она выезжала из гаража, Нита проверила, не стерлась ли помада.
– Тебе должно быть стыдно за то, что позволила своему футболисту прогнать тебя из города. Твое место здесь, в Гаррисоие. И нечего шляться по всей Америке.
– Мне не на что жить в Гаррисоне.
– Я уже сказала, что буду тебе платить. Куда больше, чем ты получаешь за свои дурацкие картинки.
– Мне нравится рисовать дурацкие картинки. И я терпеть не могу жить в рабстве.
– Это я живу в рабстве, – парировала Нита, – если учесть, как ты мной командуешь. Из-за своего ослиного упрямства ты не желаешь понять, что упускаешь золотой шанс. Никто из нас не вечен, особенно я, и, сама знаешь, мне больше некому оставить деньги.
– А по-моему, смерть вас боится, и вы переживете всех нас.
– Издевайся сколько хочешь, но я стою миллионы, и все они когда-нибудь могут перейти к тебе.
– Не нужны мне ваши миллионы. Будь в вас хоть капля порядочности, оставили бы все городу. А я хочу убраться из Гаррисона как можно дальше.
Блу остановилась на красный свет, прежде чем свернуть на Черч-стрит.
– Помните, – предупредила она, – о необходимости быть любезной со всеми.
– Я работала у Артура Мюррея и знаю, что такое любезность.
– И вообще лучше шевелите губами и предоставьте говорить мне. Так будет безопаснее.
Фырканье Ниты прозвучало почти смехом. И Блу вдруг осознала, как будет тосковать по старой ведьме. С Нитой Блу могла быть самой собой. Эксцентричной чудачкой.
Совсем как с Дином.
Длинная, украшенная воздушными шарами растяжка поперек Черч-стрит гласила:
«С СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬИМ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МИССИС Г.!»
Дин точно знал, что Ните семьдесят шесть и что за бесстыдным обманом стоит Блу.
В парке собралось около сотни людей. На ветру покачивались шарики с красными, синими и белыми флажками, оставшимися с празднования Четвертого июля.
Группа местных подростков в черных футболках с обведенными того же цвета тушью глазами, играли панк-рок импровизацию «С днем рождения». Райли объяснила брату, что эта группа репетирует в гараже племянника Сил. Единственные музыканты, согласившиеся сегодня играть.
Ближе к парковому входу рядом с небольшим розарием стоял столик с тортом величиной с тележное колесо, который уже принялась разрезать Нита. Дин пропустил приветственные речи, но, судя по выражению лиц присутствующих, они вряд ли оказались достойными внимания.
Флажки поменьше украшали длинные столы с графинами пунша и охлажденного чая.
Дин заметил Эйприл и Райли, стоявших рядом с тортом и что-то говоривших женщине в желтом платье. Кое-кто из присутствующих замечал Дина, но он приветственно помахивал рукой и проходил мимо, ища глазами Блу. Вчерашний день был одним из лучших и худших в его жизни. Сначала – отвратительная сцена с Блу, потом болезненная, но облегчившая душу беседа с Джеком и танцевальный марафон с Эйприл. Потом они почти не разговаривали, и, как выразился Джек, не было никаких «гребаных объятий», но оба понимали, что положение изменилось.
Дин не знал точно, какими станут теперь их отношения, но отчетливо понимал, что пора становиться взрослым и ближе познакомиться с той женщиной, которой стала его мать.
Он снова оглядел парк и не увидел Блу. Где же она? Ему непременно нужно исправить все, что он натворил.
Нита отнесла тарелку к стулу, поставленному специально для нее, а Сил и Пенни Уинтерс сменили ее у столика с тортом и принялись раздавать куски всем желающим. Нита принялась метать молнии в солиста гаражной группы, безжалостно издевавшегося над песней Пола Маккартни «Говоришь, это твой день рождения».
И Райли, и женщина в желтом платье стояли к нему спиной. Эйприл показала на музыкантов и вместе с Райли стала подбираться поближе.
Сил, только что положившая квадратик торта на бумажную тарелку, заметила Дина.