Стоя у двери, он подумал: «Я могу прийти позже, когда она уйдет».
Потому что понимал, что если сейчас переступит порог, то уже никогда не уйдет. Не станет забирать рюкзак или провизию. И никуда не убежит. А просто сядет рядом с ней и сделает единственное, что ему оставалось сделать. Станет утешать ее.
Он вспомнил наставления отца и попытался убедить себя: она крепостная крестьянка. Она ничего для него не значит.
Но, продолжая убеждать себя в этом, он все-таки распахнул дверь.
Она съежилась у противоположной стены, где обычно сидел он, уткнувшись лицом в колени и закрыв ладонями голову. И против своей воли он опустился вниз, уперся ладонями в пол и потупился.
Он ждал, что она заговорит, потребует извинений и заставит его произнести слова: «Они этого не заслужили». И он произнес бы эти слова. Да, он возненавидел бы за это себя, и ее, и отца, но он произнес бы их. Она победила.
Но она не просила его ни о чем говорить.
Он услышал, как скрипнули половицы, когда она подвинулась вперед, а затем ощутил, как она обхватила его руками и потянула к себе. Она зарылась лицом в его рубашку, так сильно прижимая к себе, словно боялась, что он исчезнет.
Из ее груди вырвалось приглушенное рыдание, и он понял, что не он один считал себя побежденным.
Он крепко обнял ее и начал произносить слова, которые никогда и никому не говорил, лишь слышал их от других: «Не плачь. Все позади. Я с тобой». Она сильно похудела. Он видел на ее теле синяки, оставленные другими детьми, и чувствовал свою вину. Запасы, за которыми он пришел, так и остались лежать в углу. Он не обмолвился ни словом о том, что собирался сделать. Он обнимал ее, пока она не уснула, а когда проснулась, они вместе отправились на поиски еды.
И больше он никогда не упоминал о путешествии на Новый Питос.
А она не спрашивала.
И хотя он не признавался себе в этом, но в тот день он впервые старался не думать о своей семье. Он оттолкнул от себя воспоминания о них и лишь спустя несколько месяцев понял, что начал их забывать.
Прошел день с нашего разговора на крепостном валу. Энни сидела напротив меня за столом на занятиях с Атреем. Когда Первый Защитник попросил нас предложить тему для обсуждения и я поднял руку, наши взгляды встретились. И я предложил тему, которую никогда не затрагивал раньше: я спросил о старом режиме.
– Почему новый режим лучше старого? – Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы произнести эти слова.
Услышав мой провокационный вопрос, Атрей откинулся на стуле, ласково улыбаясь.
– А это так? – спросил он.
– Конечно, – откликнулся Кор, считая оскорбительным другой ответ.
– Почему?
– При новом режиме появились справедливые суды, – ответил Кор. – Экономика, опирающаяся на торговлю, которая поддерживает средний класс. Универсальное образование. Возможность преуспеть в жизни без оглядки на происхождение. Сравните все это со страшилками про старый режим. Мы ведь все их слышали.
Атрей медленно кивнул.
– Я уверен, что вы все их слышали. А многие и жили в них. – И хотя намек не был явным, я вдруг остро ощутил в комнате присутствие Энни. Я представил, как Кор избегает смотреть на нее, а Пауэр, наоборот, уперся в нее пристальным взглядом. Однако ее лицо было бесстрастным. – Кроме этих страшных историй, – продолжил Атрей, – что еще вы можете рассказать об их промахах?
На этот раз мы с Энни вместе подняли руки.
После турнира Четвертого Ордена я принял решение не вступать в дискуссии, если Энни тоже хотела участвовать. Но сегодня поднял руку, встретившись с ней взглядом. Ее зрачки слегка расширились, и она слегка приоткрыла губы.
«Мне это необходимо».
Она опустила руку.
– Ли?
Вцепившись в край стола, я заговорил, тщательно подбирая слова. Мне предстояло вместить в несколько фраз о трудной правде годы чтения, домашней работы и коллективных обсуждений в аудиториях.
– При триархии тысячи людей умерли от нищеты и голода. Драконорожденные наслаждались жизнью, закрывая глаза на голодающий народ, потому что так им было удобно. В то время не существовало никаких законных ограничений для высших сословий, что позволяло оправдывать их жестокость, и все несправедливости, что они творили, можно было оправдать их происхождением.
Краем глаза я заметил, что Энни заерзала на стуле.
Атрей кивнул.
– В самом деле. А разве такая разнузданная власть не могла не привести к коррупции? В чем ты видишь главный изъян, Ли, предпосылку к гниению всей системы изнутри?
Я кивнул. Я понял это с того момента, как начал размышлять над подобными вещами.
– Их власть передавалась по наследству.
– Именно. Власть никак не согласуется с достоинством. И эту пропасть – между властью и достоинством – с самого начала пытались уничтожить те, кто жил под гнетом драконорожденных. – Атрей широким жестом указал на «Аврелианский цикл», лежавший на столе, чтобы на него в любой момент можно было сослаться о время занятий. – Они обладали величием. Но это величие шло рука об руку с высокомерием, которое, в свою очередь, породило коррупцию, за которой последовал крах всей системы.
– Ну а теперь? Чем вы отличаетесь от них?
Пауэр тут же самодовольно откликнулся:
– Мы этого заслуживаем.
Ирония, прозвучавшая в его ответе, не укрылась от Атрея, и на его губах промелькнула едва заметная улыбка.
– Неужели?
– А разве нет?
– Это зависит от вас, – ответил Атрей. – Вы будете достойны этой власти только в том случае, если станете вести себя добродетельнее, чем те, кто правил раньше. И сейчас, как никогда, важно не забывать об этом перед лицом того, что может произойти.
Подняв голову, я увидел, что Энни не сводит с меня сверкающих глаз.
Тиндейл проводил рабочие часы в лицейском отделе литературы. Я поспешно направился туда, собираясь сообщить ему о своем отказе, пока моя решимость не поколебалась.
Я понимал, что как только из Нового Питоса придет ответ, мне будет сложнее произнести эти слова, хотя их ответ уже не мог повлиять на мой.
Мне предстояло испить эту чашу до дна. И она будет горькой. И в зависимости от того, какой ответ привезут Крисса и Дак, она может оказаться горче, чем я думал.
– Я обдумал ваше предложение. Присоединиться к ним.
– Да?
– Нет.
Тиндейл поморщился, а затем указал мне на кресло напротив его заваленного бумагами стола. Через распахнутое окно в залитую солнцем комнату врывался аромат скошенной во дворе травы.
– Садись.
Старая кожаная обивка заскрипела подо мной. Тон Тиндейла сделался покровительственным. Он, как и раньше, перешел на драконий язык.
– Боюсь, что ты не до конца осознал всю серьезность ситуации, Лео. Возможно, этот ответ сейчас кажется тебе самым простым. Но дальше для тебя все может оказаться не так просто. Продавшись сейчас, ты в будущем заплатишь высокую цену.
– Я не продаюсь.
Тиндейл склонил голову набок, а затем подпер ее ладонью.
– Тогда что же ты делаешь?
– Я выбираю Каллиполис.
Я тоже перешел на драконий язык. В конце концов, мы разговаривали за закрытыми дверями, и, кроме того, я ощущал потребность говорить на родном языке. Меня будоражила возможность снова говорить на нем спустя столько лет. Мне казалось, что родной язык придавал мощи моим словам.
– Я верю в Атрея. Верю в то, что он делает. Даже если его деяния были замешаны на крови.
Скептицизм, отражавшийся на лице Тиндейла, сменился жалостью.
– Думаешь, что Дворцовый день стал концом кровопролитий? – спросил он. – Ты только что сделал выбор, который продолжит их.
Три дня спустя Крисса и Дак вернулись с Иски, и я увидел, как Энни горячо обняла Дака, как не обнимала меня с тех пор, как мы были детьми. Она смотрела на него счастливыми глазами, и от ее улыбки веяло теплотой. Такую улыбку – беззаботную, не замутненную тяжелыми воспоминаниями – она никогда не дарила мне.
Я отвернулся, чтобы справиться с внезапной тоской, и в этот момент Крисса вручила мне письмо, привезенное с Нового Питоса.
Письмо уже ждало нас, именно поэтому Крисса и Дак так быстро вернулись в Каллиполис. Когда новопитианцы получили наше послание, их собственное уже ожидало своего часа в посольстве.
ТРИАРХАМ, ЗАКОННЫМ ПРАВИТЕЛЯМ КАЛЛИПОЛИСА, НАДОЕЛА ЖИЗНЬ В ИЗГНАНИИ.
И СКОРО ОНИ ВЕРНУТСЯ ДОМОЙ.
Это послание оказалось той самой чашей, которую я ожидал, и мне предстояло хлебнуть этого горького, медленно действующего зелья, как и предсказывал Тиндейл. Пытаясь справиться с потрясением, я сосредоточился на своей цели, на выбранном курсе: учения, подготовка, ожидание решительных шагов.
Однако спустя две недели меня ожидало то, чего я никак не мог предвидеть. В тетради с домашним заданием, которую вернул мне Тиндейл, была спрятана записка, написанная на идеальном драконьем языке.
Дорогой кузен,
Я и не надеялась увидеть именно тебя на том турнире. Но моя радость подтвердилась. Найди меня в «Затонувшем драконе», в Чипсайде, на празднике летнего солнцестояния, в три часа пополуночи. Оставь свое упрямство: летнее солнцестояние – время семьи.
5Праздник летнего солнцестояния
Джулия была ночным кошмаром нашей няни. Она была из тех девчонок, которым всегда удавалось незаметно ускользнуть из дворцовых покоев, отыскать мальчиков и примкнуть к нашим играм. Она всегда возвращалась обратно покрытая грязью, в разорванном платье роскошного фасона, с разбитыми коленками. Вопреки всем ожиданиям именно Джулия – предназначенная в жены подходящему мужчине и в дальнейшем вынужденная коротать свои дни исключительно дома как примерная супруга – контролировала орбиты наших игр с магнетизмом настоящего Солнца. Стоило появиться Джулии, и день становился незабываемым. Деревья в дворцовых садах превращались в карстовые колонны, на которые мы взбирались, пруды становились морями, по которым мы плавали, лужайки – полями, которые мы опаляли племенем драконов, сходясь в смертельной схватке с врагами.