Мы постоянно спорили, кто станет Первым Наездником, а кто – Альтернусом. И в этом споре Джулия обычно побеждала.
– Когда я вырасту, то стану Первым Наездником и Триархом, как мой отец, – заявляла она. – Как Пито Юнифер, как Уриэль на Ароне.
– Ты не сможешь, Джулия, – с насмешкой отвечали старшие мальчики. Это были мой брат, Лаэртес, пожелавший стать пассусом[8] в старинной, давно забытой церемонии; брат Джулии, Иксион, ровесник Лаэртеса, и Дело, один из старших наследников из рода Небесных Рыб. – Девчонки не летают.
Я помню, как оттаскивал ее от них, а она, покраснев от злости, ругала их на чем свет стоит. Самые обидные ругательства, которые она знала, были стары как мир, а фразы, которые мы почерпнули из «Аврелианского цикла», давно вышли из употребления, и наши братья, которые уже наслушались настоящих ругательств от своих отцов, лишь еще сильнее смеялись над ней.
– Мой отец сказал, что они все изменят, – сообщила она мне после, стоя в тени рощи, и ее глаза метали яростные молнии. – Отец говорит, что поменяет правила ради меня. Я буду летать.
Никто никогда не спорил с Джулией, но я подыгрывал ей, когда она начинала придумывать про себя небылицы. Я знал силу ее выдумок, которые так сильно напоминали реальную жизнь, что могли убедить нас, что мы летаем, в то время, как твердо стояли на земле.
– Мой отец, – сказала Джулия, и ее серые глаза сделались огромными, – может все.
Последний раз я видел Джулию во время Кровавого месяца.
События, происходившие после падения старого режима и установления нового, вспоминались смутно, порой озаряя память яркими вспышками, но в целом я почти ничего не помнил. Последний раз, когда мы виделись, семьи драконорожденных содержались под домашним арестом в Большом Дворце. У отца изъяли драконий свисток, а Алетею не выпускали из гнезда. Стража, следившая за порядком во внутренних покоях, присягнула на верность Революции, а затем заставила пленных повелителей драконов тоже присягнуть на верность новому режиму, выставив их на посмешище, и эти игры продолжались еще несколько недель. Считалось, что стража оставалась во Дворце для нашей безопасности – в течение этих нескольких недель в покоях раздавались крики протестующих, бунтующего народа, требующего хлеба и крови за дворцовыми стенами.
В это время мой дядя, Кретон, Триарх Запада, попытался сбежать в свою горную резиденцию с женой и детьми. Однако их поймали. После того как их привезли обратно в город, революционеры привели жену и детей Кретона в наши покои и потребовали встречи с Дракаром, властелином Дальнего Нагорья и его семьей.
Отец принял их в гостиной. Кузены выглядели потрепанными, со следами побоев на лице. Джулия, как и я, была младшей в их семье, но и на ее лице темнели синяки, как у братьев. Тогда я впервые столкнулся с насилием, совершенным в отношении драконорожденного. Меня переполняла страшная ярость, вызванная не только видом ее страданий, но и вопиющей дерзостью этих людей, посмевших поднять руку на отпрысков Грозового Бича, на ребенка Повелителя дракона. Это казалось немыслимым даже в разгар страшных событий Кровавого месяца. Моя тетя, которую держал один из охранников, едва слышно застонала, и я даже не сразу понял, что этот звук принадлежал человеку.
Начальник охраны предупредил нас на ломаном драконьем языке:
– Такая судьба ждет каждого, кто попытается ускользнуть от Революции.
В тот момент я не выделил его из общей толпы охранников, однако в Дворцовый день вспомнил его рябое лицо. Он держал за плечи семилетнюю Джулию и тряс ее изо всех сил.
– Добропорядочный гражданин, – ответил мой отец, встав между нами и охранником и используя обращение, пользовавшееся в то время популярностью у революционеров, – моя семья и не думала покидать Дворец. Но где супруг леди Хелены? Она очень расстроена.
Я тогда подумал, что отец ведет себя неправильно, почтительно разговаривая с подобным типом. И я помнил, как Джулия пристально смотрела на меня из другого конца комнаты, где ее удерживали грязные руки того человека. Ее чистые и ясные глаза были полны яростного неповиновения. До Дворцового дня я и сам не знал в полной мере, что такое настоящая ярость.
Охранник произнес:
– Леди и ее дети больше никогда не увидят своего господина.
А затем они увели рыдающую мать Джулии, а следом и Джулию.
Вот так мы виделись с ней в последний раз.
С тех пор прошло девять лет. Теперь в Дворцовых садах, где мы когда-то играли, было полно городских детей. Дети сапожников, пекарей и кузнецов спокойно могли наслаждаться ароматами летних цветов, которые в моем детстве были привилегией исключительно драконорожденных. И хотя отныне дети, которые играли здесь, говорили на другом языке, они смеялись так же, как когда-то мы, и играли в те же игры. Они по-прежнему представляли, как летают на спине дракона.
Я наблюдал за ними со скамейки, на которую я опустился, проходя по саду. Мне было сложно поверить, что когда-то мы с Джулией вели себя точно так же. Не беспокоясь ни о чем.
Как же ей удалось выжить?
А от следующей мысли я похолодел: что ей пришлось пережить? Какие ужасы она повидала и вытерпела, когда обрушились стены…
– Ли?
Я поднял голову, рассеянно глядя перед собой. Ко мне подошла Крисса. Мы оба возвращались с Народной площади на другой стороне реки, где Атрей публично сообщил о питианской угрозе и заверил народ, что Каллиполис готов сражаться за свою свободу. Как и я, Крисса облачилась в парадные доспехи, серебро с черной окантовкой, на груди – эмблема стражников – два переплетенных между собой круга. Стражники и их драконы выстроились за спиной у Атрея, демонстрируя воздушную мощь Каллиполиса.
На этом же самом помосте восемь лет назад была казнена Алетея. Жители Каллиполиса, собравшиеся сегодня на площади, вопили с такой же бешеной яростью, море разноцветных одежд и лиц при одном взмахе руки Атрея окатило все вокруг оглушительным гулом. Вслушиваясь в этот гул, я вспомнил Алетею, и к горлу подкатила тошнота.
Я подвинулся на скамейке, освобождая место, и Крисса устроилась рядом со мной.
– Привет.
Прошло три дня с того момента, как я прочитал письмо Джулии. И через несколько дней должен состояться праздник летнего солнцестояния – день встречи с Джулией.
Хотя я сжег письмо, каждое его слово отпечаталось в моей памяти. Почерк Джулии стал взрослым, это уже были не те детские квадратные каракули, а уверенный почерк совершеннолетнего человека, искусно пользовавшегося алфавитом, который я применял, лишь выполняя домашние задания по переводу.
Мне ничего не приходит в голову, когда я пытаюсь представить, что произойдет в день летнего солнцестояния. И тут же напоминаю себе: я проведу этот день с Энни.
Крисса сидела так близко, что наши колени соприкасались. И даже потея под слоями парадных доспехов, покрытых тонкими пластинками, я ощутил острый и чувствительный укол этого прикосновения. Оно слегка удивило меня, однако не показалось неприятным, и потому я не убрал колено.
– Красиво, правда? – сказала она. – Обожаю Дворцовые сады в это время года.
Небо сияло синевой, воздух был напоен сладкими ароматами, но еще не перегрет солнцем, и нежный ветерок освежал наши лица. Крисса отбросила волосы назад, и ее темно-золотистые кудри каскадом рассыпались по спине, сияя на фоне ее кожуха. Когда она глубоко вдохнула воздух, наполненный запахами земли, роз и жимолости, в ее улыбке было столько удовольствия, что внезапно меня обожгло давно забытое воспоминание. Вот каково это было – ощущать себя свободным, не скованным путами прежних невзгод.
Такими когда-то были мы с Джулией.
И хотя я не улавливаю связи, эта мысль приводит к вопросу.
– Ты по-прежнему рисуешь?
Когда мы были моложе, Крисса постоянно рисовала: драконов, людей, морские пейзажи ее родного Харбортауна. Услышав мой вопрос, она улыбнулась и с легкой грустью покачала головой. Ее колено по-прежнему дотрагивалось до моего.
– Перестала с тех пор, как нас назначили командирами эскадрилий. Но, будь у меня время, я бы запечатлела на бумаге этот сад.
Могучие дубы, каскады фонтанов, террасы на крышах Яникула, простирающиеся до карстовых колонн величественной Обители и Крепости, четко вырисовывающихся на фоне безоблачного неба.
Крисса вздохнула, наслаждаясь открывающимся видом. А затем, словно очнувшись, торопливо вытащила из кармана сложенный листок бумаги, протянула мне.
– Ты уже видел это? Из Пропаганды.
В уведомлении сообщалось о новых обязанностях стражников. К ним относилось поддержание морального духа населения: нам необходимо было появляться среди горожан вместе со своими драконами, проводить ободряющие беседы и демонстрировать национальную мощь и способность защитить народ от новопитианской угрозы.
– Вообще-то я не в восторге от выступлений перед толпой, – пробормотала Крисса.
Я полностью разделял ее недовольство. Сложно было принять идею о том, что мы должны тратить время на пропаганду, когда наш график был плотно загружен патрулированием города и бесконечными совещаниями с министром обороны. Кроме того, меня беспокоило несовершенство этой акции. «Я стану охранять его крыльями своего дракона, главная моя цель – торжество справедливости», – клялись мы в детстве, вступая в ряды стражников. Но этот обет включал в себя нечто более благородное и добродетельное, чем пустые рассуждения о патриотизме со спины дракона на виду у народа.
Но наше детство давно прошло, и если это поможет людям преодолеть страх, у меня нет причин отказываться выполнять этот приказ. Даже если он казался мне нелепым.
– Нас этому обучали. И мы знали, что когда-нибудь это станет частью наших обязанностей.
Но Крисса продолжала хмуриться.
– Знаю.
В этом задании, несомненно, был скрыт и тайный смысл: народ положительно воспринимал общение со стражниками, доверял им. И в особенности это касалось наездников из Четвертого Ордена.