Крисса обернулась и, вскинув бровь, взглянула на меня. Я покраснел.
Кор вглядывался в наши лица.
– Ладно, но в любом случае ты должен быть готов к нападениям, связанным с переливами эмоций. Мы можем составить список тренировок, связанных именно с ними.
– И не забывай о контактном бое, – добавил Кор и, толкнув меня в плечо, уперся кулаком мне в бок. – У вас драконы одной породы, поэтому он не станет нарушением правил.
И Крисса, и Кор принялись по очереди тренировать меня. Как командиры эскадронов, они обладали большим опытом проведения таких занятий и большое внимание уделяли интенсивности и ритмичности движений в воздухе. Я тут же вспотел, а от Пэллора, старавшегося изо всех сил, исходил жар, но мы оба так увлеклись, что не заметили, как прошел час. Тренируясь с друзьями, я почти забыл о Голодном Валуне, о Джулии и о своих ошибках. И о тех ошибках, которые еще мог совершить.
После тренировки я отпустил Пэллора и отправился в пещеру небесных рыб, к гнезду Федры. Крисса чистила своего дракона, золотистые волосы девушки, выбившиеся из растрепавшейся косы, потемнели от пота.
– Я просто хотел сказать. Мне не следовало…
Слова «мне не следовало», слетевшие с моего языка, были признанием вины перед Энни. Я произнес их, чувствуя скрытое неодобрение Криссы, но за ними скрывалось и нечто большее.
Мне не следовало целовать Криссу на дворцовом крепостном валу только ради того, чтобы забыть о своем одиночестве. Хотя она была очень хорошенькой, забавной и проявляла ко мне явный интерес…
Но самое страшное, в чем я не посмел бы ей признаться и при мысли о чем у меня темнело перед глазами, – мне не следовало разрешать Холмсу отменить воздушные патрули в ночь Лицейского бала.
Крисса умолкла, глядя на меня. Со щетки, которой она терла Федру, капала грязная мыльная вода, ручейками сбегая по жемчужной чешуе. Она не стала спрашивать, что я имел в виду, и не попыталась начать спор.
– Да. Тебе не следовало этого делать.
И в этот момент я ощутил облегчение и смог наконец вздохнуть свободно.
Крисса бросила щетку в корзину и направилась ко мне. Мы стояли так близко, что я сразу вспомнил, каково это – целовать ее, перебирая пальцами пряди ее волос. У нее за спиной Федра издала вздох, похожий на мурлыканье, выгнула спину, раскинув крылья, и замерла. Словно каждая клеточка ее тела звенела от напряжения. Как и у Криссы, не сводившей с меня глаз.
У меня пересохло во рту, когда я понял язык движений Федры, а затем услышал тихий голос Криссы.
– Люди часто делают то, чего не следовало бы. Совершают ошибки. Ты ошибаешься. И я тоже.
Полчаса спустя, все еще разгоряченный после разговора с Криссой, я вошел в мужскую уборную и застал там Кора, медленно смывавшего пепел с шеи над тазиком с водой. Его ореховые глаза уперлись в мое отражение в зеркале.
– Я не идиот.
Я замер на пороге.
– Хочу тебе кое-что сказать. А затем поступай как знаешь, и мы больше не станем это обсуждать. Я убью любого, кто обидит моих сестер. Ты мой друг, Ли, и если понадобится, я последую за тобой в ад, как за нашим главнокомандующим. Но я отношусь к Криссе как к сестре. И она заслуживает большего, чем быть твоим запасным вариантом. Ты меня понимаешь?
Возможно, причина заключалась в том, что я слишком хорошо осознавал, о чем он говорит. Возможно, слишком устал от давящего чувства вины, которое слегка отступило после разговора с Криссой. А возможно, потому что всего полчаса назад Крисса смотрела мне в глаза, говоря о человеческих ошибках, а затем поцеловала меня. И я дал Кору ответ, за который он частенько поколачивал других.
– Если ты так беспокоишься о Криссе, возможно, тебе стоит поговорить с ней.
Кор резко закинул полотенце на сушилку и шумно выдохнул. Я напрягся, сжимая кулаки, и внезапно меня охватило желание ударить его. Но он лишь покачал головой и понуро опустил плечи.
– Я уже пробовал.
Мы почти каждый день тренировались с Кором и Криссой. А после, если у нас еще оставалось свободное время – пока моя кровь кипела, напоенная восторгом от полета и собственной силы – мы с Криссой встречались. В гнезде Федры или Пэллора, их присутствие помогало хоть немного отвлечься от мыслей о нашем с ней безрассудстве. И все сомнения Кора, которые я разделял, тут же рассеивались, как дым. На несколько мгновений я растворялся в забытьи, напоминавшем ощущение счастья. Но позже приходило раскаяние, и я говорил себе, что Кор прав и нам необходимо остановиться.
А все остальное время окружающий мир штормило от неуверенности. Я метался между заседаниями с морскими офицерами, прибрежным патрулированием и собраниями для поддержания боевого духа населения, испытывая тревогу, которой ни с кем не мог поделиться. Что ждет нас после турнира на звание Первого Наездника и Дворцового дня? Прольют ли новопитианцы кровавые реки на головы жителей Каллиполиса?
Каждую секунду я размышлял о том, как будет разумнее поступить – сражаться или капитулировать. И чего нам будет стоить то или другое решение. И каждый раз приходил к тому же выводу, что так безапелляционно озвучил Атрей в своем кабинете в день нападения: компромисс невозможен. На это не согласятся ни новопитианцы, ни Атрей.
И все же меня не переставали терзать сомнения.
Был ли у меня хоть один шанс предотвратить насилие, не обагрив руки кровью, и не сожалеть об этом, как я сожалел о произошедшем на острове Голодный Валун?
Все свободное время я проводила на арене, растворяясь в возбуждающем азарте тренировок. Внутри у меня все вибрировало от напряжения и нарастающего нетерпения. Все в моей жизни отошло на второй план, и я полностью сосредоточилась на достижении главной цели. Меня не покидало ощущение, что то, к чему я так стремилась, совсем близко. Победа ждала впереди. И моя смелость и решимость крепли с каждой секундой, заставляя стремиться к финишной прямой и не думать о поражении.
Мы с Пауэром тренировались ежедневно после занятий. Казалось, что мы с Аэлой забыли обо всем, чему нас прежде учил Горан. Теперь я училась управлять Аэлой не с помощью стремян и поводьев, а полагаясь на безмолвные импульсы, возникающие между нами. Эти мгновения абсолютного доверия между мной и другим живым существом переполняли меня удивительной силой, но за ними следовало опустошение и ощущение собственной уязвимости. И после мне было непросто отличить воспоминания Аэлы от своих собственных.
Время шло, и хотя наша связь крепла, я не могла по собственной воле вызывать всплеск эмоций. Я по-прежнему нуждалась в обидных провокациях со стороны Пауэра. В начале каждой тренировки нам приходилось проходить через мучительный ритуал, во время которого мы с Пауэром возвращались к воспоминаниям о моем прошлом. И хотя перелива эмоций можно было добиться и приятными воспоминаниями, это не помогало нам получить желаемый результат. По требованию Пауэра я рассказывала о своем неудачном посещении Холбина, о письме из Министерства Пропаганды перед турниром Четвертого Ордена, а затем мне пришлось вспоминать о первых годах обучения в рядах стражников. Обо всем, что происходило до того, как Ли сообщил о поведении Горана Атрею.
У Пауэра был свой взгляд на эти воспоминания.
– А помнишь, – говорил он, – как Горан отменял тренировки, не давая попрактиковаться простолюдинкам и обычным девушкам, а затем унижал тебя за то, что у тебя ничего не получается? Я всегда был в восторге от этого…
– Помнишь тот случай, когда я заставил дракона Дака укусить его за ногу? Вероятно, это было главное событие нашего первого курса. Несмотря на то что потом Кор и Ли здорово отлупили меня. Дак еще долго хромал после этого…
– А помнишь, как Горан частенько заставлял тебя убирать драконий помет? Интересно, почему он это делал?
Пауэр радостно улыбнулся, струйки пота стекали по его лбу, и, казалось, он уже знал ответ на этот вопрос. Но я ответила, как всегда, ненавидя его в такие моменты, отчаянно желая заполучить недоступный всплеск эмоций:
– Он говорил, что я убираюсь лучше всех.
– И он был прав, – заметил Пауэр. И этих слов было достаточно, чтобы моя ярость вырвалась наружу.
И хотя после наших тренировок меня переполнял гнев на Пауэра, заставлявшего меня вспоминать то, о чем хотелось забыть, к этому гневу примешивалось и чувство триумфа. Потому что впервые в жизни старые раны сослужили мне хорошую службу. Мы делили ярость на двоих с Аэлой, и в такие мгновения мне казалось, что мы непобедимы. А значит, воспоминания о моей былой слабости были полезны и теперь уже никогда не смогут мне причинить прежнюю боль.
И наконец настал день, когда Пауэр спросил:
– Хочешь попробовать вернуться в самое начало?
Его слова застигли меня врасплох.
– Что?
– Ты знаешь. Вспомнить о своей семье, о том, что произошло с ними. Мне это всегда помогало.
Изумленный взгляд, вероятно, выдал мое замешательство, потому что он нетерпеливо добавил:
– Я говорю не о своей приемной семье. А о настоящей. Когда отец бросил мою беременную мать умирать в богадельне, а меня взяли к себе люди, у которых она убиралась.
– О!
Пауэр впервые заговорил о своем прошлом, которое Дора разоблачила во время Лицейского бала, но сейчас он вел себя так, словно это было нечто, о чем я всегда знала. Он нарочито весело улыбнулся и провел пятерней по своим влажным волосам, блестевшим от пота под палящими лучами солнца.
– Я всегда думал, что тебя тоже переполняет злоба, – сказал он.
Аэла фыркнула, уткнувшись носом мне в бок, и я почесала ее под колючим подбородком. Я задумалась, пытаясь отыскать в себе чувства, которые описывал Пауэр. И хотя я еще помнила о гневе и о боли, но эти ощущения притупились.
– Но это не так, – заметил Пауэр, глядя на меня.
Я пожала плечами.
– Это было очень давно, – ответила я. – Просто все уже… прошло.
Произнеся эти слова, я почувствовала странное ощущение свободы и пустоты одновременно. Все прошло. Возможно, я так и не смогла обрести покой, но со временем боль притупилась. Она стала настолько слабой, что не могла заставить меня подчинить себе эмоции Аэлы.