Я слишком хорошо знал Энни и сразу почувствовал ее гнев.
Пауэр ответил:
– Да, я так думаю. После того, что они сделали с нами, они это заслужили.
Энни фыркнула.
– После того, что они сделали с кем, с Яникулом?
Пауэр уловил скептицизм, прозвучавший в ее голосе. Он прищурился, его лицо исказилось, и, наклонившись вперед, он понизил голос.
– Моя мать была из Чипсайда. Я уроженец Чипсайда. Горы стали не единственной территорией Каллиполиса, которая пострадала, Энни. И что касается Чипсайда, драконорожденные заслужили то, что получили.
Пауэр впервые признался в том, что не принадлежит к роду патрициев, не говоря уже о том, что он уроженец Чипсайда. Кор вскинул брови, глядя в искаженное от гнева лицо Пауэра.
Голос Энни задрожал.
– Но это не было актом правосудия. Это была резня.
Я поднял глаза от дубового стола и наконец взглянул на нее. После турнира она остригла обожженную косу, и теперь у нее была короткая стрижка до подбородка, пряди волос торчали, как у уличного мальчишки-беспризорника. Она зло смотрела на Пауэра, заливаясь румянцем.
И тут я услышал собственный голос.
– Но ты-то точно должна думать, что это было справедливо.
Энни взглянула на меня. Боковым зрением я уловил, что остальные неловко заерзали, услышав мои слова. Атрей откашлялся, собираясь вмешаться, но тут Энни ответила мне. Ее голос был хриплым от нахлынувших эмоций.
– Вот как ты обо мне думаешь, Ли?
У меня перехватило дыхание.
Атрей нетерпеливо прервал повисшую паузу.
– Антигона выражает похвальное сочувствие к врагам, которому Ли и Пауэру стоило бы поучиться, – произнес он. – Всегда нелегко решать, кому стоит погибнуть. Даже если, как в этом случае, эти люди были повинны в ужасных злодеяниях.
– Как вы знаете, до Революции я был главным советником у Арктуруса Аврелиана. То, о чем Кор только что прочитал нам, произошло с его семьей.
Энни медленно и шумно вздохнула, догадавшись, в чем дело. Атрей продолжал с безмятежным спокойствием:
– Некоторые считают, что я допустил подобный акт ужасного насилия против Арктуруса и его близких по личным мотивам. Что я мстил ему за несправедливость по отношению ко мне. В конце концов, подобные эмоции двигали многими революционерами. – Атрей снисходительно кивнул в сторону Пауэра. Пауэр поморщился и откинулся на спинку стула. Но голос Атрея оставался бесстрастным.
– В моем случае все было не так. Что касается меня, у меня были все причины, чтобы, наоборот, поддерживать Арктуруса. Он помогал мне, когда я нуждался в помощи, оплатил мое образование и способствовал назначению на высокий пост. Но тех добрых дел, что он сделал для меня, оказалось недостаточно, чтобы забыть о зле, которое он причинил народу как правитель. И поэтому я сделал свой выбор. Я предпочел благо народа своим чувствам.
Кор нервно барабанил пальцами по столу, у Энни округлились глаза, Пауэр скривил губы, скрестив руки на груди, с отвращением глядя на Атрея. Однако в их глазах застыл одинаковый ужас. Словно то, о чем говорил Атрей – холодный расчет, не связанный с личной местью, – было самой неприглядной из всех услышанных ими историй.
А я испытал нечто совсем другое. Облегчение.
Я был не единственным человеком, избравшим подобный путь. Когда-то давно Атрей сделал то же самое.
Атрей сказал:
– И я знаю, что смерть Арктуруса и его семьи будет тяготить меня всю оставшуюся жизнь.
А затем он поднял глаза, и его тон сделался жестким:
– Но это не означает, что я жалею их.
Он немного помолчал, а затем закончил свою речь:
– Ваша основная задача как стражников – решать, что будет меньшим злом. Кому жить, кому умирать. И это будет, и так и должно быть, ужасным бременем на вашей совести.
Придет время, когда вы станете сомневаться. В таких случаях помните, что гораздо лучше, чтобы эти решения приняли вы, а не кто-то другой. И если все пойдет по плану, вы станете самыми здравомыслящими, искусными и умелыми правителями. Вашей обязанностью станет принятие этих решений, и вы должны научиться справляться с чувством вины, обуревающим вас, ради блага других.
Теперь мне казалось немного странным мое желание встретиться с Криссой наедине, когда турнир был позади и у нас больше не было предлогов для таких свиданий. Однако желание продолжать эти встречи оказалось сильнее здравого смысла.
– Думала, ты не придешь, – сказала она, когда я отыскал ее в комнате общежития.
Комнату заливал золотистый свет полуденного солнца. Крисса сидела за столом, заваленным тетрадями и учебниками вперемешку с украденными из трапезной кружками, склонившись над учебником. Другие девушки отправились по делам, и мы оказались предоставлены самим себе.
– Мне надо было… я вышел прогуляться.
Я швырнул сумку с книгами на пол рядом с ее кроватью, упал на кровать, откинувшись на подушки и закрыв глаза. Постель пахла морским ветром и чем-то сладким. Этот аромат всегда напоминал мне о Криссе.
– Все… в порядке, Ли?
Она говорила со мной испытующим тоном, каким я привык разговаривать с другими, но никогда не слышал его от других. И оказался настолько не готов к такому повороту, что не знал, как ответить.
– Я просто… я подумала, что, возможно, ты беспокоился об Энни после турнира, но теперь ей намного лучше, а ты по-прежнему…
Она осеклась. Я открыл глаза и лежал не двигаясь, глядя на нее, но она не поднимала глаз от учебника.
– По-прежнему что? – мягко спросил я.
– Грустишь, – ответила она.
И посмотрела на меня.
– Я знаю, – осторожно произнесла она, словно ступая по тонкому льду, – что, возможно, есть вещи, о которых ты не можешь… о которых тебе нелегко говорить. И не представляю, что это могло бы быть. Но если ты захочешь мне что-то рассказать и я как-то смогу тебе помочь…
В моей биографии, которую она знала, было сказано, что я потерял семью во время Кровавого месяца. Триархия оставила после себя столько приютов, что эта история никогда не вызывала лишних вопросов.
Я представил, как рассказываю ей, что самый ужасный день в моей жизни ежегодно отмечают в Каллиполисе как национальный праздник, в честь которого проводят парад. Рассказать о том, что отверг свою семью, сохранив верность узурпатору.
Когда я ничего не ответил, она встала и забралась на постель рядом со мной. И хотя я не обернулся к ней, мне вдруг показалось, что мое отяжелевшее тело перестало слушаться меня, когда она свернулась калачиком рядом со мной и положила голову мне на плечо. Протянув руку, она обхватила меня за другое плечо. Она словно крепко держала меня, вдруг понял я.
– Однажды, – пробормотала она, уткнувшись в мое плечо, – когда снова воцарится мир, я бы хотела взять небольшой отпуск и поехать вместе с тобой ко мне домой. В Харбортаун, полюбоваться побережьем.
Она произнесла это так, словно уже все решила и у меня не было возможности отказаться. И, ни о чем не думая, я вдруг сказал:
– Я как-то был там.
– Правда? – В ее голосе прозвучало удивление. Я попытался вспомнить, как там оказался.
– Мы ходили в поход с детьми из приюта, – спокойно добавил я.
Однако это был не поход с приютскими детьми. Это была семейная поездка. Песок в наших волосах, мельтешащие под ногами крабы, аромат свежей рыбы, жарившейся на огне, разведенном слугами. Сестры радостно закапывали меня в песок.
– Тебе понравилось?
– Да, – ответил я. – Очень.
В тот день, когда меня выписали из лазарета, у меня была назначена встреча с Мирандой Хейн, генералом Холмсом, Ли, Кором и Пауэром, на которой мы должны были обсудить вопросы, связанные с парадом и безопасностью населения во время его проведения. Увидев Хейн, я сразу вспомнила ее записку, и у меня все сжалось внутри. Мое тело по-прежнему стягивали тугие повязки, спрятанные под формой, сидеть было неудобно, и без привычной мне косы, на смену которой пришла короткая стрижка, я ощущала себя неуютно.
– Ты знала, – спросила меня Хейн до начала совещания, – что звание Альтерн впервые приобрело женский род благодаря тебе?
Альтерна – это заимствованное из драконьего языка слово, а драконий язык, в отличие от каллийского, отличался ярко выраженной гендерной окраской. И хотя я это отлично знала, мне понравилось замечание Хейн, в котором я уловила поздравление и сочувствие одновременно.
– Благодарю, – ответила я, надеясь, что она поймет: я благодарила и за ее записку, которую она прислала мне перед турниром.
Хейн начала совещание, потребовав, чтобы как можно больше драконов проследовали в процессии над Триумфальным путем. Генерал Холмс, настаивавший на необходимости проведения воздушного патрулирования во время парада, склонялся к тому, что она права.
– Моя главная задача – обеспечить безопасность города во время парада. Но чем больше у нас будет вооруженных наездников, тем лучше. Так мы сможем продемонстрировать военную мощь Каллиполиса.
Ли безучастно смотрел в окно на Огненную Пасть. День выдался серым: низкие облака повисли над городом, и это не сулило ничего хорошего. Столь плотная облачность всегда была большой помехой для наездников драконов. Ли уже давно выглядел утомленным и осунувшимся, но сейчас круги у него под глазами потемнели еще сильнее, а вокруг губ залегли глубокие складки. Казалось, он давно забыл, что такое сон.
– А что насчет побережья? – отвернувшись от окна, спросил он Холмса.
Холмс довольно кивнул и улыбнулся Хейн.
– Очень предусмотрительно, наш новый Первый Наездник. Мне это нравится.
Ли криво улыбнулся в ответ.
Хейл и Холмс принялись спорить о разделении прибрежных патрульных отрядов. Ли больше не перебивал их. В конце концов было решено оставить один воздушный патруль в городе, чтобы контролировать проведение парада, а один направить на северное побережье, и каждый из них должен был сопровождать боевой дракон.
– Я возглавлю один из патрулей, – вызвался Кор. – Не слишком я люблю участвовать в парадах.