я в наследство от легендарного террора. И теперь мне предстояло узнать, каковы они в действии.
– Отлично, – похвалил меня Рок, когда я сделал свои предположения. – А теперь выберем виноватого.
Он заранее проинструктировал меня, как необходимо себя вести, чтобы в процессе я не задавал лишних вопросов. Непослушными губами я повторил все его наставления, и хотя понимал, что по-прежнему излучаю напускную уверенность, которую научился изображать за много лет, Рок, судя по всему, догадался о моих чувствах. Его глубокий голос смягчился, когда он дал мне последние наставления.
– Две-три секунды, Ли. А потом туши пламя.
Взглянув на широкое доброе лицо Рока, полное искреннего сочувствия, я на мгновение захотел отказаться, сказать, что не могу это сделать. Но кому здесь я мог сказать такие слова? Року, который был ниже меня по званию и подчинялся моим приказам? Атрею, который дал мне такой приказ? Каллиполису, граждане которого нуждались в этом продовольствии, чтобы пережить зиму?
Нет. Здесь никому не нужны мои протесты, и никто не сделает за меня эту работу. Поэтому я должен сжать зубы и делать то, что должен.
Мы отвели фермера-обманщика обратно в его дом, порыскали в сорняках на задворках и отыскали тайник. А затем притащили его обратно на площадь, собрав всех его соседей, и я отдал приказ Пэллору.
Чуть позже мы стояли в стороне, наблюдая, как в повозки загружают продовольствие, которое многие скрыли от нас в самом начале. Мое сердце все еще сжималось от пронзительных воплей крестьянина. Его унесли в один из ближайших домов, чтобы обработать ожоги целебными мазями, и я с ужасом вспомнил, что министерство Каллиполиса приказало взять это лекарство и предложить его пострадавшим.
Словно мы выглядели бы человечнее повелителей драконов из старого режима, которым была безразлична дальнейшая судьба сожженных ими крепостных.
Пэллор ткнулся носом в мою руку, словно тоже ощущал, что происходит нечто плохое, и я машинально почесал его шею, грея озябшую ладонь о его горячее тело. Но я понимал, что ему неведома моя тревога из-за того, что случилось, и хотя я понимал, что это противоречит его природе, от души жалел, что он не может разделить мои переживания.
Рок, стоявший рядом, наконец заговорил:
– Я все думаю, что стал похож на Грозового Бича.
Я вспомнил, как Энни вчера рыдала в душе, и решил, что, возможно, она тоже думала об этом.
Мы все так думали.
– Именно так… они это делали?
Он делал, вот что я хотел спросить. Но Рок был родом не из Дальнего Нагорья, и у него был другой повелитель, хотя их методы наверняка мало отличались.
– Да.
Я подумал, что даже спустя столько лет после Революции, когда моего отца давно не было в живых, его тень преследовала меня, и теперь я учился его методам под руководством людей, которые раньше страдали от них.
Учился повторять то, что делал он.
«Ты веришь, что этот режим лучше прежнего? – вспомнил я слова Джулии. – Очнись».
И все же сейчас была совсем другая ситуация. Бедственное положение, в котором оказался Каллиполис, оправдывало наши поступки, казавшиеся чудовищным повторением прошлых ошибок.
Рок прервал мои размышления.
– Ли, ты ведь лично составляешь график, так?
Я кивнул.
– Ты мог бы сделать так, чтобы нам не пришлось проводить экспроприацию в наших родных деревнях? Я мог бы отправиться в деревню Энни. А она – в мою. Я просто не уверен, что смогу…
Он осекся, словно испугавшись собственной просьбы, и я узнал его взгляд. Многие стражники смотрели так на Горана, отчаянно желая попросить его о чем-то, при этом надеясь, что он не догадается об истинной причине просьбы.
– Конечно, – ответил я.
– Спасибо, – ответил Рок. В его голосе послышалось облегчение, смешанное со стыдом, и он отвернулся от меня.
Через три дня после Медейской атаки мы смогли наконец увидеться с Криссой. Она только вернулась с задания, а я собирался уходить, но у нас нашлось время, чтобы вместе перекусить в трапезной. Меня изводил страх перед сельскими поборами и ночные кошмары, вызванные этими неожиданно глубокими переживаниями, и я с облегчением ухватился за возможность отвлечься от них, сочувствуя чужому горю.
– Как поживаешь?
Под ее глазами залегли глубокие тени, от прежней улыбки не осталось и следа. Но даже теперь я не мог не заметить, как она прекрасна. Жаркие лучи Медейского солнца тронули ее кожу нежным румянцем. Она вскинула плечи, вытянув ладони перед собой.
– Стараюсь не сидеть без дела. Это помогает. Я просто… я очень беспокоюсь из-за мамы.
Теперь, когда появились списки пропавших судов, мы точно знали, что отец Криссы погиб в огне драконов грозового бича. Но из-за плотного графика экспроприации Криссе не разрешали уехать. Она не смогла отправиться домой, узнав страшную новость.
– Мне очень жаль. Я постараюсь сделать так, чтобы тебе разрешили уехать, как только мы разберемся…
– Я знаю. Спасибо.
Она взглянула на меня. Ее голос был тихим, но в нем прозвучали обуревавшие ее чувства.
– Каково тебе было после?
В нашем корпусе старались не задавать подобных вопросов, поэтому в первый момент я не знал, что ответить. Я задумался и в конце концов сказал правду:
– Я несколько месяцев не разговаривал.
Крисса вскинула брови, словно не могла поверить, что это не шутка. Когда она поняла, что я говорю серьезно, то лишь воскликнула:
– О!
– А ты хорошо держишься.
К концу недели мне пришлось составлять график, исходя из физических возможностей наездников. Мне с трудом удавалось найти тех, кто мог выдержать две смены подряд, почти не спать и сохранять выдержку. Основная тяжесть легла на плечи наездников боевых драконов аврелианцев, грозовиков и тех, у кого еще оставались силы.
И поэтому я все чаще назначал двойные смены для себя, Энни и Рока. Они не задавали лишних вопросов и не жаловались, даже валясь с ног от усталости. Однако о том, что происходит неладное, я узнал не от Энни, а от Дака. Он нашел меня в свободной аудитории, которую я превратил в свой кабинет, и уселся за стол передо мной.
– Значит, ты знаешь, что Энни привыкла не… спать? Еще с детства? Когда всю ночь делала уроки?
Она делала так, боясь ночных кошмаров. Я знал об этом, потому что в Элбансе, еще детьми, мы не стеснялись подобных разговоров, и как-то она тоже мне предложила попробовать.
– Думаю, она снова… начала это делать. Она не спит. С момента нападения никто не видел ее спящей.
У меня все напряглось внутри, и нервы зазвенели, словно натянутые струны. Энни выполняла по две, иногда даже по три экспроприации за день, а после участвовала в патрулировании. Долгие, изнурительные дни лишали всех нас сил. Времени для сна оставалось совсем чуть-чуть, но если она вообще не спала…
– Я просто подумал, – продолжил Дак, прищурившись, – возможно, ты мог бы снять с нее часть… нагрузки? Не отправлять ее так часто на экспроприацию?
Я вспомнил, как Энни смотрела на генерала, когда тот пытался отговорить ее от этого задания, а затем решительно сказала, что сделает все, что потребуется.
– Это был ее выбор, Дак.
Дак стиснул челюсти, его лицо исказилось.
– Но ты тоже несешь за это ответственность.
Когда я ничего не ответил, он добавил:
– На самом деле совсем неважно, кто…
Я покачал головой, стараясь собраться с мыслями.
– Это важно.
Дак натянуто произнес:
– Неужели?
– У них с Роком лучшие результаты. Она нужна нам там.
Но цифры, похоже, не произвели впечатления на Дака.
– Ли, но ей очень тяжело! – воскликнул он. Его голос начал дрожать. – Послушай. Ты же знаешь, как ее семья…
Мое терпение лопнуло.
– Я знаю, что случилось с семьей Энни.
Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Мое лицо превратилось в бесстрастную маску, а Дак был настолько взбешен, что мне показалось, что он вот-вот ударит меня. И я подумал, что, возможно, дам ему сдачи.
– Позволь мне объяснить, – медленно произнес я. – Во время этого нападения Каллиполис потерял все, что у него было. У нас не хватит продовольствия на всех, чтобы безбедно прожить эту зиму. Даже если экспроприация будет проходить гладко. Люди начнут умирать от голода. Сейчас вопрос лишь в том, сколько нам удастся спасти. Каждый мешок зерна, который Энни находит, каждая повозка, которую отправляет в хранилище, означают, что у нас будет больше возможностей для распределения ресурсов и больше шансов выжить. Речь идет о человеческих жизнях, Дак. О жизни твоей матери, братьев и сестры. Когда на кону человеческие жизни, мы не можем думать о чувствах Энни.
Я понял, что победил. И все же все у меня внутри сжалось при мысли об Энни, не нынешней, а той маленькой девочке, позволявшей мне заботиться о ней. Прижимаясь ко мне, она шептала: «Когда ночные кошмары становятся невыносимыми, я просто перестаю спать. Это нормально, правда. Просто днем чувствуешь себя немного разбитой…»
– Не мог бы ты, – хрипло попросил Дак, – дать мне пару свободных часов в то время, когда она тоже будет свободна, Ли? Я не… я не видел ее с тех пор, как все это началось. Возможно, я смог бы ее убедить…
Мой голос тоже сделался хриплым.
– Конечно.
Выходя из душа, я услышала, как кто-то постучал в дверь комнаты.
– Кто там?
– Я, – донесся до меня голос Дака. – Можно войти?
Всю неделю мне без труда удавалось избегать Дака, но сейчас это оказалось невозможным. Я открыла дверь, разрываясь между желанием обнять его и захлопнуть дверь у него перед носом.
– Что ты хочешь?
– У нас с тобой есть немного свободного времени.
Я отвернулась от него и принялась вытирать мокрые волосы полотенцем. Я провела в душе почти полчаса, растирая тело мочалкой, пока не заболела кожа. День близился к вечеру, солнечный свет, лившийся в окно, наполнял комнату теплом.
– И ты хочешь, чтобы мы пошли на прогулку? Полюбоваться осенними листьями?