Добравшись до телефона на кухне, я стала набирать номер. Из трубки доносились гудки, и я уже думала ее повесить, когда раздался щелчок.
– Алло, Хедди? У меня тут холодильник образовался. Посмотришь, кому он может пригодиться?
Хедди зашуршала страницами.
Пока Далтон Грегори не вышел на пенсию, он был школьным инспектором, а его жена Хедди работала в больнице медсестрой. Четыре года назад в ее смену мне удаляли желчный пузырь, и с тех пор, как однажды выразилась Хедди, они избавляют меня от всевозможных вещей. Без них я бы ни за что не справилась, особенно с тем, что касается учета – в этом деле я совершенно никудышна. Напоминания о встречах и звонках я оставляю на стикерах и всевозможных клочках бумаги, а документы рассортировать могу разве что, разложив их на кухонном столе. Не в пример мне, Далтон и Хедди хранят все на компьютере и одним движением руки извлекают оттуда все необходимое.
– Вчера звонила семья с тремя детьми, – сказала Хедди, – на днях у них сломался холодильник. Отец попал в больницу, и у матери нет времени искать новый.
Увидев сквозь занавеску, как вокруг холодильника крутится Мириам, я покачала головой.
– Далтон сможет забрать его и отвезти им?
Я постучала по стеклу, и Мириам забавно отпрыгнула. Чеканя шаг и гордо задрав подбородок, она вернулась к себе во двор.
– И лучше поскорее, Хедди. Мириам Ллойд Миссис Надменность уже оседлала свою метлу.
Несколько лет назад, возвращаясь домой поздним зимним вечером, я увидела у городского моста бездомного в красной шапке и ботинках на босу ногу. И не могла о нем забыть. «А если бы это был мой сын? Помог бы ему кто-нибудь?» Пару дней спустя я отправилась в универмаг Уилсона и на задворках магазина, в отсеке с уцененными товарами, нашла носки по 99 центов за пару.
– Сколько будет стоить, если я куплю все? – спросила я, обратившись к владельцу магазина Маршалу Уилсону.
– Знаете, – ответил Маршал, – для такого дела я отдам их даром, причем не только носки, но и шапки с шарфами.
Тогда я еще плохо понимала, во что ввязываюсь, но, когда я начала раздавать шапки с носками из багажника машины, стало ясно: дело нашло меня само. Люди приходили за помощью прямо ко мне во двор. Слишком долго я сидела сложа руки и жалела себя, настало время что-то менять.
«Спасибо, мисс Глори», – поблагодарил мужчина в красной шапке. Так меня и стали все называть – «мисс Глори». С тех пор я собирала вещи, какие могла раздобыть, и передавала их бездомным и нуждающимся, прежде всего молодым матерям, растившим детей без отцов. У нас с мужем было четверо детей, и я даже представить не могу, как я могла бы вырастить их в одиночку.
У меня дома мы устраивали занятия. Я учила готовить, вести семейный бюджет и ухаживать за детьми. Далтон помогал осваивать компьютер и рассказывал, как проходить собеседование при устройстве на работу. Группы на наших занятиях были небольшими: для больших просто не было места.
– Он мигом приедет, – сказала Хедди. – Мириам не к чему будет придраться.
– Это вряд ли, – ответила я.
– Глория?
Голос Хедди изменился, и я встревожилась.
– Нам передали, что Рикки Хаффман заподозрили вчера ночью в употреблении наркотиков.
Я рухнула на стул. Рикки – мать-одиночка, я работала с ней два года, и казалось, она начинает вставать на ноги.
– Не может быть! Так хорошо все складывалось!.. Где она сейчас?
– В окружном участке. – Хедди замолчала. – По такому обвинению ее посадят в тюрьму, Глория, – добавила она.
Это было весьма предсказуемо, и все же я надеялась услышать что-то другое.
– Ты в порядке?
– Не то чтобы очень, – ответила я, хватаясь за голову. – А что с ее детьми?
– Ими занялись органы опеки. Должно быть, их уже пристроили. Ты сделала для Рикки все, что могла. Ты ведь понимаешь?
– Умом, конечно, понимаю… – вздохнула я.
– Рикки не смогла вырваться из порочного круга.
Я молчала.
– Глория? Глория! – закричала в трубку Хедди.
– Что? – подскочила я от неожиданности.
– Только не вздумай винить себя.
Я хорошо знала, что легко это только на словах.
– Всех не спасешь.
Повесив трубку, я долго сидела за столом, потягивая кофе и думая о Рикки, и только потом смогла вернуться на улицу.
– Глория, я собираюсь уехать на пять дней.
Обернувшись, за забором я увидела Мириам. Новость меня обрадовала. С тех пор как я узнала об аресте Рикки, терпеть, как она постоянно стоит над душой, не было никак сил.
– Чудесно, – сказала я. – Здорово, что ты уезжаешь.
Это прозвучало не слишком вежливо.
– Я хотела сказать, всегда здорово куда-нибудь съездить.
В довершение я выдавила из себя самую неподдельную улыбку, на какую только была способна.
– Поеду отмечать свой день рождения. Семья дочки пригласила меня отпраздновать вместе с ними. Все-таки не каждый день исполняется пятьдесят!
Как я ни старалась сдержаться, из горла вырвался смех.
– Кхм, – смутилась я.
Глядя на меня, Мириам сощурилась.
– Пятьдесят! Что ж, поздравляю… – сказала я и про себя добавила: – Еще раз.
– Присмотришь за домом?
– Конечно.
– А если кто-нибудь вздумает оставить тут свой безобразный хлам, звони в полицию.
Я ухмыльнулась. Полюбить эту женщину поистине нелегко.
Автобус был набит битком. В надежде перехватить пару минут сна между остановками многие пристраивали рюкзаки к окну. Чез Макконнел, юноша двадцати четырех лет, сидел рядом с толстяком, который, впрочем, претендовал на оба места. Всю дорогу Чез смотрел на снегопад за окном и сражался с соседом за подлокотник. Автобус проехал городскую площадь и в нескольких кварталах от города завернул к остановке с небольшим киоском и скамейкой перед ним. Схватив рюкзак и накинув капюшон толстовки, Чез начал протискиваться к выходу: толстяк не потрудился привстать, чтобы его пропустить.
Неподалеку молодой человек увидел дом с квартирами под сдачу, а в нем нашлась подходящая однокомнатная квартирка. Чтобы въехать, нужно было оставить залог в размере месячного платежа и оплатить месяц аренды. Приготовив пачку банкнот и забросив на плечо рюкзак, в котором уместились все его пожитки, Чез зашел в квартиру. По пути он приглядел себе матрац и каркас от кровати, брошенные у помойки по ту сторону парковки, и чуть позже отправился за ними.
У дома напротив мужчина заменял перегоревшие лампочки в рождественских гирляндах, висевших на деревьях. Увидев, что Чез наблюдает за этим действом, его окликнула соседка: «Эти лампочки целый год горели. Они их никогда не выключают». Женщина продолжала рассуждать о гирляндах, а Чез, не обращая на нее внимания, стал осматривать каркас кровати. «Одна ножка сломана, – рассуждал он, – но под нее можно будет что-нибудь подложить, в целом сойдет». Миновав три лестничных пролета, он затащил кровать в квартиру и поместил ее у бледно-бежевой стены спальни. Несколько дней спустя Чез отыскал на помойке маленький и плохонький черно-белый телевизор, а чуть позже и журнальный столик. Табуретками ему служили ящики из-под молока, в них же он складывал и свои немногочисленные вещи. На этом Чез решил, что необходимой мебелью он себя обеспечил.
В понедельник Чез отправился в универмаг Уилсона. Когда он выходил из дома, едва моросило, но, стоило ему добраться до городской площади, как хлынул ливень. Уличные фонари были украшены елочными ветками и красными бантами. Многие магазины уже подготовили витрины к рождественскому сезону. Из окна парикмахерской махал рукой Санта, сообщая о скидках на бритье и стрижку. Из церкви на площади высыпали люди и поспешили к своим машинам. Укрываясь капюшоном толстовки, Чез в спешке сновал между ними и наконец пробрался к дверям магазина.
Народу было много: вполне объяснимо в канун Дня благодарения. Чез взял толстовку в руки, стараясь не прижимать к себе, и провел рукой по мокрым волосам.
– Доброе утро! – обратилась к нему девушка-консультант со стопкой свитеров. – Чем могу вам помочь?
– Мистер Уилсон велел мне прийти сегодня утром, чтобы заполнить бумаги для устройства на работу.
– Его кабинет вверх по лестнице, за отделом с сумками.
Стопка свитеров грохнулась на пол, а Чез как ни в чем не бывало обошел девушку и направился к лестнице.
Магазин был довольно старый. Оглядев эскалаторы, Чез решил, что спроектировали их в начале пятидесятых, хотя с тех пор, конечно, обновляли. Пол в центральном зале был выложен ярко-белыми плитками, друг напротив друга размещались стойки с косметикой и ювелирными изделиями, а над ними с потолка свисали гигантские рождественские украшения – звезды и шары. Рядом находились отделы мужской и женской одежды. За стойкой с косметикой продавали обувь и женские сумки; тут же была и лестница, ведущая в кабинет владельца.
Перескакивая через ступеньки, Чез поднялся и зашел в комнату. Женщина в красном свитере с узорами, шитыми зеленым и серебряным бисером, говорила по телефону. «ДЖУДИ ЛЮТВАЙЛЕР», – прочитал он табличку на ее столе.
– Извините, – сказала она, вешая трубку, – дочка должна родить со дня на день, вот я ей и названиваю. Бабушка переживает… ну, вы понимаете!
Чез попытался улыбнуться, но он настолько промок, что ни до чего не было дела.
– Я должен сегодня выйти на работу. Мне велели подойти, чтобы заполнить бумаги.
– Да-да, конечно. – Джуди открыла металлический сейф с документами, стоявший позади стола. – Как вас зовут?
– Чез Макконнел.
– В каком отделе вы будете работать? – спросила она, просматривая папки в поисках нужного имени.
– Охрана.
– Да-да, конечно.
Джуди достала из сейфа папку из плотной бумаги и принялась изучать документы.
– У вас есть дети? – интересовалась она. – Мы любим детей.
– Нет, детей нет.
– Утро доброе, Чез. – Из смежного кабинета появился Маршал Уилсон в джинсовом костюме. – Как дела, сынок?
К Чезу так уже давно никто не обращался, и слово показалось ему странным.