Как-то раз на уроке в третьем классе Чез посмотрел фильм про исследователей, которые отправились изучать вулкан Сент-Хеленс после извержения 1980 года. Лава дотла выжгла землю, и натуралисты хотели понять, как скоро здесь хоть что-то сможет вырасти. И вот однажды работник парка наткнулся на островок земли, поросший папоротником, цветами и травой, – в форме лося.
– Трава выросла прямо из мертвого животного, – возмущался Чез, пересказывая фильм родителям. – Ну и мерзость!
– Разве не удивительно? – возразил отец. – Сразу понимаешь: жизнь всегда пробьет себе дорогу.
История о вулкане казалась Чезу отвратительной и тошнотворной, однако его родители как будто не знали омерзения и во всем видели проявление жизни. Это парня страшно раздражало.
Несколько дней спустя, когда они с мамой украшали елку, Чез продолжал размышлять о цветах на Сент-Хеленс.
– Бог проявляется во всем, даже в мелочах, – объясняла ему мама. – Там, где мы видим конец, он видит начало.
– Начало чего?
– Новой жизни, – сказала она, вешая шарик на верхнюю ветку. – А вот мы о ней часто забываем.
– Почему забываем?
– Не знаю, – задумалась она, оборачивая верхушку дерева мотком золотой гирлянды. – Наверное, оттого, что взгляд наш притупляется в водовороте суеты и забот. Мы так спешим, что даже не замечаем, что отступаемся от Бога.
– Так почему бы Ему не подойти к нам?
– Бог неподвижен, двигаться должны мы. Не забывай.
– Не забуду, – ответил Чез.
И все-таки забыл. Воспоминания, как и сам смысл Рождества, тяготили Чеза, а рождественская пора, которую так любили его родители, ужасала. «Все это одно притворство», – сказал бы он. Невинность ребенка каким-то образом обернулась неверием. Кто знает, что сталось бы с ним, будь его родители рядом, но без них некому было указать путь. Чез внушил себе, что счастье на земле бывает только в слащавых песенках, реальность же – это насилие и убийства, болезни и дети, умирающие от голода. От бед, в которых погряз наш мир, не спасет даже Рождество, какой бы благодати оно нам ни обещало.
Чез сделал большой глоток и услышал, как соседская семья с ребенком, надрываясь от смеха, затаскивают в дом елку.
– Подождите, подождите! – верещала женщина. – Я не могу так быстро!
– Что там у тебя стряслось? – спросил ее муж.
– Честное слово, что-то упало на меня с дерева, и теперь оно по мне ползет! – сказала она, и все они пуще прежнего закатились счастливым смехом.
Чтобы их не слышать, Чез включил телевизор. Зачем он только переехал? Все-таки неудачная была идея. Лучше бы и дальше скакал с работы на работу, чем ввязываться во что-то долгосрочное. Особенно перед Рождеством, которое и без того непросто вытерпеть.
Покатываясь со смеху, семья протискивала елку в дверь.
Открыв новую банку пива, Чез уставился в экран. Этот городок был ничем не лучше предыдущего, и едва ли что-то заставит его тут остаться. Если родители не теряли надежды даже в трудные времена и минуты отчаяния, то Чез был не из таких. Так, по крайней мере, ему казалось.
Глава 2
Умения брать хватает лишь для существования, для жизни мы должны отдавать.
Я слетела вниз по лестнице, впопыхах натягивая красный рождественский свитер. «Одну секунду! Уже бегу!» – крикнула я, когда телефон зазвонил во второй раз. Я всегда старалась успеть к третьему звонку, пока не включился автоответчик. Дорогу мне преградил кот, выскочивший на лестницу. «С дороги, Усатик!» – отогнала я его, и кот устремился на кухню.
– Мисс Глори, у меня отключили электричество, – сообщила Карла Санчес.
– С чего бы это? – спросила я, переводя дыхание.
– Просрочила оплату…
– Насколько?
– Да на пару дней всего.
– Из-за нескольких дней электричество не отключают. Так насколько?
– Почти на три месяца, – призналась Карла. – Но теперь у меня есть работа. Я устроилась в магазин Уилсона, как вы мне и велели. Когда я пришла, у них еще висело объявление на окне, и меня взяли.
– Как Донован?
– Хорошо.
– Что он ел на завтрак?
В трубке воцарилось молчание.
– Что он будет есть на обед?
Молчание не прерывалось.
– Я подумаю, как тебе помочь, – сказала я и, повесив трубку, набрала номер церкви. – Линда, это Глория. Могу я поговорить с Родом?
В эту церковь я стала ходить шесть лет назад, когда переехала поближе к старшей дочери с ребенком. Если мне нужно было что-то для работы, церковь всегда первой приходила на помощь, но я старалась не злоупотреблять их великодушием.
Пока Род не подошел, из трубки доносились рождественские напевы.
– Род, как твои дела?
– Прекрасно, Глория. Что-то случилось?
Он всегда был готов выслушать.
– Мать-одиночка, нужно ей помочь, – начала я пересказывать историю Карлы.
– Сколько надо заплатить? – спросил Род и заверил, что чек на счет электрокомпании будет ждать меня в церкви.
Он поделился: на днях им пожертвовали машину:
– Пару дней назад привезли. Страховые вопросы уже улажены, сегодня-завтра кто-нибудь пригонит ее к тебе.
У Рода я впервые оказалась несколько лет назад. Я работала с семьей, жившей в крайней нужде, а церкви, как и сейчас, пожертвовали машину. Так между нами и завязались рабочие отношения.
Заметив, что перед домом что-то появилось, я отодвинула занавеску.
– Она уже здесь! – воскликнула я, хлопая в ладоши. – Спасибо, Род! До скорого!
Я повесила трубку и прижалась к окну. Какая красотка! Бросившись к двери, я нацепила пару желтых резиновых сапог до колена с синими шерстяными отворотами. Одна штанина выбилась поверх сапога, но мне было не до того. «Вроде бы «шевроле». Серебристая. Назову ее «Серебристой лисицей», – рассуждала я, подходя к машине.
Распахнув дверь, я уселась на водительское сиденье и повернула ключ. Машина отказывалась заводиться, только кряхтела. Немного подождав, я попробовала еще раз – двигатель что-то прохрипел и заглох. «Не волнуйся, скоро найду кого-нибудь, кто тебя посмотрит», – сказала я, поглаживая руль.
Затем вернулась к телефону на кухне и стала набирать номер механика.
– Джерри, это Глория. Мне оставили «шевроле», лет восемь на вид, – объясняла я, разглядывая машину за окном. – Не найдется минутки посмотреть?
– Мы с Мидж собирались сегодня за город. Ее отца хватил удар, сейчас он в больнице. Не знаю, когда мы вернемся, а потом, наверное, смогу заехать.
– Извини, Джерри. Даже не думай тогда об этом.
Повесив трубку, я принялась листать «Желтые страницы» в поисках рубрики «Ремонт автомобилей», но тут же отбросила книгу на стол. «Сейчас вообще не до этого. И почему в сутках так мало часов?» – подумала я и помчалась в гараж.
Стены в моем гараже были завешаны полками. На них громоздились всевозможные продукты и разнообразная посуда, кастрюли и сковородки, полотенца и прочие необходимые в быту предметы вроде салфеток и туалетной бумаги. На полу теснились вешалки с одеждой, отсортированной по размерам.
Отыскав арахисовое масло, крекеры, пару банок супа, рис и хлопья для завтрака, я погрузила все в коробку и потащила ее обратно на кухню. Иначе из гаража не выйти: автоматические ворота давно были заставлены полками. Я накинула куртку, мягкую джинсовку с большими лоскутными карманами на груди и натянула на уши желтую шерстяную шапку. По мнению Хедди, в этой шапке вкупе с желтыми сапогами я похожа на Большую Желтую Птицу. Ну и пусть – главное, что тепло.
По пути я заглянула в местный продуктовый, чтобы докупить для Карлы хлеба, молока и яиц. В магазине мне позвонила Стефани, моя дочка. Мы с ней часто созванивались, раза два-три в неделю.
– Как проходит неделя?
– Прекрасно. Единственное – Рикки Хаффман угодила в тюрьму за употребление наркотиков.
– Мне жаль, мам, – вздохнула Стефани. – Ты сделала все, что могла.
– Хедди то же самое сказала, – заметила я, хватая галлон молока с полки.
– А сегодня что делаешь?
– Да так, присматриваю кое за кем.
Я дотянулась до упаковки яиц и положила ее в корзинку.
– Высматриваешь Мэта в каждом встречном? – спросила она, имея в виду моего младшего сына.
– Нет, конечно, Стефани, я не сумасшедшая!
Бросив в корзинку хлеб, я направилась к кассам.
Понимаю, дети за меня переживают. Только два других моих сына давно помалкивают о Мэтью, а у Стефани что на уме, то и на языке.
– Конечно нет, мам… – На секунду замолчав, она продолжила: – Столько лет прошло…
– Я знаю.
У меня будто ком в горле встал. Не было и дня, чтобы я не думала о Мэтью.
– Поцелуй мальчиков за меня, поговорим попозже, – сказала я и убрала телефон в сумку.
Взяв пакет с продуктами, я вышла из магазина и поехала к Карле.
В дверях меня встретил пятилетний бесенок Донован.
– Напугал до смерти! – воскликнула я, разыгрывая удивление.
Глядя на то, как я схватилась за сердце, Донован рассмеялся.
– У меня глаза из орбит случайно не вылезли?
– Нет, глаза на месте, – покачал он головой, пристально изучая мои зрачки.
– А какого они цвета, Донован?
Мальчик внимательно посмотрел на меня.
– Красные!
Рассмеявшись, я нагнулась над пакетом и достала коробку с хлопьями. Донован сразу же в нее вцепился, и я отправила его на кухню:
– Из коробки не ешь! Ты ведь не медведь!
Карла завязывала свои длинные прямые волосы в хвостик. «Донован с его кудряшками, очевидно, пошел в отца», – подумала я, наблюдая за ней.
– Томас снова здесь живет? – без лишних церемоний перешла я к делу.
Кто-то скажет, что мне не хватает такта, но за годы знакомства с Карлой я поняла: иначе с ней разговаривать невозможно.
– Нет, мисс Глори.
– Просто если он живет здесь и вытягивает из тебя деньги, то…
– Он не знает, где я сейчас живу, честное слово.
– Хочешь с ним встретиться?
Карла отвела взгляд. Она выглядела гораздо старше своих лет, но и пережила эта девушка к своим двадцати трем годам тоже немало.