ши родственники, он мог бы найти меня через них.
Сев за кухонный стол, я сложила руки под подбородком.
– Мне было одиноко в Джорджии. Дети разъехались, мужа не стало. Меня окружала лишь тишина, оглушающая тишина, я не находила себе места. У Уолта было кресло, в котором он подолгу сидел, укрывшись старым и страшненьким зеленым пледом. Когда он умер, в кресле постоянно сидела я, как будто в нем я могла быть ближе к мужу. Первые восемь месяцев после его смерти я не могла прийти в себя, но однажды мне позвонила Стефани сказать, что ждет ребенка, и от сердца у меня отлегло. На следующий день я перестала упиваться горем, а еще через день задумалась о том, что я здесь делаю. Что-то распродав, что-то отдав детям, я избавилась почти от всех вещей и перебралась сюда, поближе к своему первому внуку. Жизнь сильнее смерти, так что я твердо решила надавать смерти по зубам и вернуться к жизни. Умеют же внуки привести в чувство.
– А свет на крыльце ты тоже из-за Мэтью не выключаешь? – спросила Мириам, замерев с чашкой чая в руке.
Я кивнула.
– Н-да, глуповато я себя чувствую…
– Ты же не знала.
– Я, кажется, вообще ничего не знаю. Если бы Линн был жив, он бы знал. Он все обо всех знал.
– Теперь знаешь.
– Я была не слишком добра к тебе, Глория.
– Да и я к тебе: рассказывала всем, что твой британский акцент такой же настоящий, как цвет твоих волос. Прости меня.
Упершись локтями в стол, Мириам расхохоталась.
– Могу помочь незнакомцу на улице, но только не незнакомцу у меня перед носом, – призналась я, откинувшись на спинку стула. – Я слишком полагаюсь на свою способность разбираться в людях. Точнее, – осеклась я, – неспособность.
Пора сменить тему.
– Ты бы хотела снова выйти замуж?
От смеха Мириам запрокинула голову.
– О боже, нет! Хватит с меня двух мужей! Хотя одной, конечно, тоже одиноко. – Она задумчиво постучала по столу пальцами. – Было бы здорово жить в отдельных домах, соединенных длинным переходом. Я бы жила в своем доме, а муж в своем. Мы ходили бы друг другу в гости, вместе ужинали, болтали… но после ужина он возвращался бы к себе домой, а я оставалась бы у себя. Кто бы от такого отказался?
– Революционно!
– Мне жаль, что Линн ушел так рано, – сказала она, опустив взгляд. – Он хранил секрет нашего брака. Если бы мы могли познакомиться раньше, лет в двадцать, а в не тридцать пять…
– Сколько, ты сказала, вы были женаты?
– Двадцать пять лет.
Подводя подсчеты, я задумчиво уставилась в стол.
– Получается, овдовела ты в шестьдесят?
– Ага, – согласилась Мириам. И в ту же секунду подскочила как ужаленная. – То есть нет! Нет! Я вышла за него, когда мне было… – судорожно считала она в уме. – Двадцать два, я вышла за него в двадцать два!
Я спрятала лицо в ладонях, и мои плечи задрожали от беззвучного смеха.
– Да что с тобой не так, Глория? – взвизгнула Мириам. – Впрочем, ладно, забудь. Но я все равно отказываюсь быть членом Ассоциации пенсионеров!
В порыве смеха я ударила рукой по столу.
– Неужели ты не пользуешься льготами в День пенсионера у Уилсона?
– Никогда! Я вообще в городе стараюсь не появляться. Стоит выйти на улицу, как тебя сразу в старухи записывают. А я не старая!
Я выпрямилась и в знак уважения приложила руку ко лбу.
– И я не старая! В общем-то я и не чувствую себя старой, пока не выйду в люди, а там уж – пиши пропало.
– Когда-нибудь видела себя в зеркале вверх тормашками? – спросила Мириам, скрючившись от смеха.
– Чего?
Она схватила тостер и опустила его почти до пола. Я наклонилась и, увидев свое отражение, в ужасе отпрянула.
– Что это?!
Не в силах стоять на ногах, Мириам прислонилась к стене, умирая от смеха.
– Я там как инопланетянин какой-то! Сама себя напугала! – потирала я глаза, желая забыть увиденное.
Мириам с грохотом поставила тостер на место и стала носиться по кухне, размахивая руками и шурша розовым шифоновым халатом.
– О старости не предупреждают. Она подкрадывается незаметно, и вдруг на лице у тебя появляются ее метки. Как это грубо, просто неприлично! Тело дряхлеет, зрение начинает подводить, и вот ты уже потянула спину, взяв с полки книжку!
– Я на днях упала в городе. Сначала набросилась на молодого человека, приняв его за Мэта, а потом просто не смогла устояла на ногах. Даже забыла зайти к Уилсону – а ведь я ради этого в город и выбиралась!
Поднеся ко рту чашку, Мириам захихикала.
– Когда я была молода, я думала, что в старости буду стройной, подтянутой и буду обгонять бегунов вдвое младше меня. И кого я только обманывала? В молодости я много работала в театре и была уверена, что там для меня всегда найдутся роли. Роли энергичных, сильных и ярких женщин в самом расцвете сил. Они действительно нашлись, – взглянула на меня Мириам, – но играют их молодые актрисы. В определенный момент ты перестаешь быть сильной и энергичной и о расцвете сил можешь позабыть – ведь он прошел давны-ы-ым давно. Теперь твой удел – играть чью-то бабушку или выжившую из ума старуху-соседку. Как по мне, это ужасно, ведь возраст – всего лишь цифра!
– Мне шестьдесят, и это звучит гордо!
Мириам в ужасе посмотрела на меня.
– Ты хочешь сказать, что я старше тебя?
– Пусть это будет нашим секретом, – сказала я, взяв ее за руку.
Почесывая затылок, она вздохнула.
– Мне было тридцать пять, когда я вышла за Линна, а моей маме было шестьдесят два. Помню, стоя перед зеркалом в свадебном платье, я сказала: «Я чувствую себя лет на семнадцать». Мама посмотрела на меня и говорит: «Я тоже, детка». И я до сих пор чувствую себя на семнадцать…
– Я тоже, детка, – улыбнулась я.
Резко подскочив, Мириам принялась вышагивать по кухне.
– На старческие настроения я не подписывалась!
Я недоуменно на нее посмотрела.
– Нам такого не надо! Во-первых, – тарабанила она, пальцами отсчитывая пункты своего списка, – я не намерена посещать идиотские встречи «Для тех, кому за» с их страшенными подарками. Во-вторых, я всегда буду брать билеты в кино за полную стоимость. И в-третьих, я никогда, повторяю – никогда! – не пойду в ресторан в четыре часа дня ради скидки для «ранних пташек»!
Я подняла руку, и Мириам ударила мне по ладони, соединив наши руки в победном жесте.
Холодный ветер задувал в уши и жалил щеки, но Чез не спешил уходить со скамейки на площади – Майку приходилось терпеть такое каждый день, только в сто раз хуже, ведь он торчал здесь всю ночь. И все же вскоре сил сидеть на морозе не осталось, и Чез добрел до ближайшего бара. Несмотря на поздний час, бармен, который прибирался перед закрытием, разрешил ему зайти и пропустить пару бокалов. В помещении царил полумрак и стоял затхлый запах табачного дыма. Из подсобки доносился звон стекла, а после – свист посудомоечной машины. Бармен включил радио и, подпевая песням, занимался своими делами, изредка отвлекаясь, чтобы налить Чезу пива и взять деньги.
Наконец Чез вышел на улицу и натянул на голову свою серую шапку: пока он сидел, заметно похолодало. Увидев, что площадь объезжает машина, он удивился: кому не сидится дома в столь поздний час? Казалось, в это время по городу шатаются только такие, как они с Майком.
Машина затормозила рядом, стекло опустилось.
– Ты не в Лексингтон-апартментс живешь?
За рулем сидела пожилая женщина.
– Ага, там.
– Увидела, как ты бродишь туда-сюда. Подвезти тебя домой?
– Не откажусь, – сказал Чез, садясь в машину. – Нечасто встретишь людей на улице в такое время.
– Да я пару часов как должна быть дома, – усмехнулась женщина. – Навещала семью дочки, а на обратном пути застряла на трассе. Ждала, пока дорогу освободят после аварии с какой-то автоцистерной.
Проехали мимо дома с рождественскими гирляндами.
– Вас эти гирлянды не раздражают? – спросил Чез.
– Да не особо, – оглянулась она.
– Говорят, они тут с прошлого Рождества висят.
Под колесами зашуршал снег: машина въехала на парковку.
– Так и есть.
– Наверное, такие любители гирлянд в каждом районе есть, – покачал головой Чез.
Он показал на свой дом.
– В прошлом году они повесили гирлянды для своего сына, – рассказала женщина, подъезжая ко входу, – он должен был вернуться на пару недель из армейской командировки. Повесили гирлянды, украсили елку, подготовили подарки… А он так и не вернулся. Пропал без вести. Вот они их и не снимают – все еще надеются.
Поблагодарив женщину за поездку, Чез поднялся наверх. Тогда и заметил, что она не стала парковать машину у одного из многоквартирных домов, а подъехала к дому напротив, к дому с гирляндами. На его глазах дверь гаража поднялась и, пропустив машину, снова опустилась.
Глава 8
Вот самый главный вопрос в нашей жизни: что ты делаешь для других?
Наутро я попыталась дозвониться до Карлы. Донован совсем не мешал, но мне надо было отвезти пару вещей подопечным семьям и хотелось узнать, когда мальчика заберут. Мы коротали время за приготовлением печенья, и Донован, сидя верхом на столе, с превеликим усердием размешивал тесто.
– Можно я возьму печенья для Чеза? – спросил он.
– Это кто? – удивилась я, ставя духовку разогреваться.
– Он работает вместе с мамой и присматривает за мной. Мы с ним играем в Человека-Паука. Ему понравится наше печенье.
– Хорошо, возьми немного для него.
В двери появилась Мириам, раздраженная и помятая после утреннего наблюдения за рабочими.
– У тебя все волосы спутаны! – воскликнул Донован.
– Спасибо, – ухмыльнулась она, вешая куртку на крючок.
– С ними будто кошка поигралась.
Не выпуская из рук тесто, я рассмеялась. С тех пор, как Мириам переехала, ее прилизанный вид куда-то подевался. По-моему, она наконец-то расслабилась и почувствовала себя как дома. Мириам же пеняет на то, что все ее приспособления для красоты покрылись плесенью в том болоте, что раньше называлось ванной. От моих немногочисленных аксессуаров она отказалась наотрез – мол, б/у не пользуется.