Закончив погрузку, мы едва взглянули на покидаемое тесное и холодное жилище. В последний раз нам было тесно во время переезда в район Авеню — мы едва поместились в забитом вещами грузовичке и салоне «плимута».
Увидев, где нам предстоит поселиться, Барри присвистнул.
— Вы что же, в особняке будете жить? — с завистью спросил он. — Как это вы смогли?
— Твоя аристократическая сестра нашла. А будем ли жить, пока еще вопрос. Хозяйка установила полуторамесячный испытательный срок, — сказал я, чтобы несколько притушить его зависть.
Я открыл задний борт. Барри снял брезент, накинутый на наши пожитки.
— Помоги мне с вашим плетеным сундуком, — попросил он. — Неужели он вам здесь понадобится?
— Нет, конечно. Сундук и прочее мы отнесем на чердак, — сказал я.
— Это что же, она одна живет в таком громадном доме? — недоумевал Барри.
— До недавнего времени жила одна. А теперь нас будет четверо.
— Здесь же полно комнат. Почему ее семья не живет вместе с нею?
— У хозяйки нет семьи. Она сказала, что детей у нее нет, а муж умер четырнадцать лет назад.
Барри обвел взглядом прихотливо украшенный фасад викторианского особняка.
— У таких домов — богатая история, — задумчиво произнес он.
Мы доволокли тяжелый сундук до чердака, занесли внутрь и встали, чтобы перевести дух.
— Знаешь, давай-ка мы сначала подготовим место, куда будем ставить ваши вещи, — предложил Барри, — Думаю, хозяйка не будет возражать, если ее вещи мы немного передвинем и освободим уголок у стены.
Я согласился, и мы принялись расчищать чердачное пространство.
— Ты вроде сказал, что у хозяйки нет детей, — напомнил мне Барри.
— Да.
— Тогда откуда здесь колыбель? — спросил он, снимая пыльную тряпку, закрывавшую колыбель с пологом.
— Трудно сказать. Вряд ли они с мужем — первые владельцы этого особняка. Может, колыбель осталась от прежних хозяев. В таких домах чердаки не разбирают десятилетиями.
Я передвинул несколько пыльных коробок и тоже сделал открытие.
— А вот этой штучки я не видел со времен детства.
— Что ты нашел? — спросил Барри.
— Галстучный пресс.[3] Должно быть, им пользовался муж хозяйки.
Барри поднял тяжелую раму с большим портретом мужчины с усами в форме велосипедного руля. Чувствовалось, этот человек стоически позировал художнику, писавшему портрет. Рама была позолоченная, с орнаментом из листьев.
— Наверное, их банкир, — пошутил Барри.
Мы оба засмеялись.
— А вот тоже интересная штучка, — сказал я, доставая еще одну, явно фамильную вещь.
То была красивая шкатулка из орехового дерева, украшенного изысканной резьбой. Шкатулка была отполирована до зеркального блеска. Ее ширина составляла десять дюймов, длина — четырнадцать, а высота — полфута.[4] Крышка откидывалась на двух больших медных петлях в виде остролиста и не запиралась на замок. По бокам ее удерживали два кожаных ремешка с серебряными застежками. На крышке с большой искусностью и многочисленными деталями была выгравирована сцена рождения младенца Иисуса.
— Никогда не видел ничего подобного, — признался я.
— Что это? — спросил Барри.
— Так называемая рождественская шкатулка, куда складывались рождественские подарки. Какие-нибудь безделушки, небольшие игрушки, открытки.
Я слегка потряс шкатулку. Похоже, она была пуста.
— Как по-твоему, сколько ей лет? — спросил Барри.
— Полсотни, если не больше. Смотри, какая тонкая работа.
Пока брат моей жены разглядывал шкатулку, я осмотрел оставшийся фронт работ.
— На чердаке, конечно, интересно, но давай продолжим разгрузку. У меня вечером еще куча работы.
Я поставил шкатулку, и мы продолжили расчистку пространства для привезенных вещей.
Когда мы управились, за окном стемнело. Кери давным-давно распаковала посуду, и нас ждал приготовленный обед.
— И как тебе, сестрица, новое жилище? — спросил Барри.
— Постепенно я привыкну к такому количеству комнат и мебели из другой эпохи, — отозвалась Кери.
— Кстати, а чердак оказался очень интересным местом, — вставил я, но мою реплику заглушил вопрос Дженны.
— Мам, а как Санта-Клаус отыщет наш новый дом? — с тревогой в голосе спросила малышка.
— Санта-Клаус умеет находить дорогу, — успокоила ее Кери.
— Главное, чтобы олени Санты благополучно приземлились на крышу и не напоролись на острые шпили, — пошутил я.
Кери бросила на меня косой взгляд.
— Что значит «напоролись»? Кто их там будет пороть? — насторожилась Дженна.
— Не обращай внимания. Папа шутит.
Должно быть, Барри представил себе оленя, угодившего прямо на шпиль, и рассмеялся.
— Кстати, а ваша хозяйка будет обедать позже? — спросил он.
— Наша работа начнется с понедельника, — ответила Кери. — А завтра хозяйка сама приготовит обед. Во всяком случае, она нас пригласила.
— Ты не шутишь? — спросил я.
— Ни капельки. Пока вы возились с мебелью, миссис Паркин приходила сюда и пригласила нас на завтрашний обед.
— Наверное, это будет очень интересно, — предположил я.
После обеда мы горячо поблагодарили Барри за помощь и проводили его. Потом я погрузился в дела своей фирмы, а Кери стала укладывать Дженну спать.
— Папочка, ты мне почитаешь? — спросила дочка.
— Не сегодня, радость моя. Сегодня у папы очень много работы.
— Совсем чуточку! — не отставала Дженна.
— Не могу, дорогая. В другой раз.
Дженна горестно вздохнула и свернулась калачиком в новой кровати, мечтая, чтобы «другой раз» наступил поскорее.
Глава третьяШкатулка для Библии
Как известно, воскресенье — день отдохновения от трудов праведных. В этот день полагается ходить в церковь, а оставшееся время проводить в благочестивых размышлениях. Но когда разворачиваешь новый бизнес, зачастую воскресенье становится седьмым рабочим днем. В свое первое воскресенье в особняке миссис Паркин мы позволили себе отдых.
Вернувшись из церкви, каждый занялся своим делом. Прежде теснота жилища вынуждала нас куда-нибудь идти или ехать. И вот впервые нам не было тесно. Я дремал у камина в гостиной, Кери читала в спальне, а Дженна тихо играла в детской. И то, что мы находились в разных комнатах, ничуть не уменьшало чувство семейного единения.
Без четверти шесть Кери разбудила меня. Мы умылись, переоделись и втроем спустились в столовую Мэри. Там изумительно пахло ростбифом с подливой и свежеиспеченными булочками.
Столовая была просторная, убранство — типично викторианское. На полу лежал многоцветный персидский ковер. Между ним и стенами оставалось место, где блестел безупречно натертый паркет. В центре комнаты стоял массивный прямоугольный обеденный стол, накрытый белоснежной кружевной скатертью. С потолка свисала большая венская хрустальная люстра, освещавшая стоявшую на столе вазу с живыми, недавно срезанными цветами.
У восточной стены располагался сервант, за стеклами которого виднелась старинная фарфоровая посуда. Противоположную стену занимал камин. Он несколько отличался от камина в гостиной — панели по обе стороны были из более светлых пород дерева (хотя их тоже украшала прихотливая резьба). Камин был сложен на старинный манер: вытяжная труба не пряталась в стене, а, наоборот, выступала и тянулась до самого потолка. Очаг и пространство за ним покрывали белые и голубые изразцы. По обе стороны от камина стояли стулья из орехового дерева с резными «готическими» спинками и сиденьями, обитыми волосяной тканью.
Мэри встретила нас в дверях и поблагодарила за то, что составили ей компанию.
— Как я рада, что вы пришли пообедать со мной! — сказала она.
— Не стоило так хлопотать из-за нас, — сказала Кери.
Но Мэри была хозяйкой высочайшего класса и не считала званый обед удавшимся, если он не требовал предварительной подготовки.
— Мне это не доставило никаких хлопот, — вежливо возразила она.
Мы почувствовали себя как в королевском дворце. Впервые нам предстояло есть с фарфоровых тарелок, украшенных золотом в двадцать четыре карата.
— Прошу садиться, — пригласила Мэри, кивнув в сторону наших стульев.
Мы сели, ожидая, когда же сядет и она.
— Перед едой я всегда молюсь, — сказала Мэри. — Вы помолитесь со мною?
Мы склонили головы.
— Дорогой Господь, благодарю Тебя за изобилие, явленное нам Тобой в эти благословенные предрождественские дни. Особо благодарю Тебя за новых друзей, которых Ты привел ко мне. Благослови же их в их нуждах и желаниях. Аминь.
Мы подняли головы.
— Какая прекрасная молитва, — почти хором сказали мы с Кери.
Мэри сняла салфетку с корзинки, где лежали горячие булочки, и положила по одной нам на тарелки. Затем наполнила водой наши хрустальные бокалы, после чего принялась раскладывать еду.
— Как вам понравились ваши комнаты? — спросила Мэри. — Вы перевезли все свое имущество?
— Да, — ответил я. — Хватило одной поездки.
— А на чердаке достаточно места? Боюсь, там все слишком плотно заставлено.
— Что вы! У нас не много мебели.
Я откусил еще кусочек упоительно вкусной булочки.
— У вас на чердаке хранятся замечательные вещи.
— В основном это приобретения Дэвида, — улыбнулась хозяйка. — Мой муж сочетал в себе бизнесмена и коллекционера. Дела заставляли его ездить по миру, и из каждой поездки он обязательно что-нибудь привозил. Своей коллекции он посвящал почти все свободное время. Дэвид любил антиквариат и хорошо в нем разбирался. А за несколько лет до смерти он начал собирать старинные экземпляры Библий.
Меня охватило любопытство.
— Видите вон ту Библию? — Мэри указала на тяжелый фолиант в кожаном переплете, лежавший на столике из черного лакированного папье-маше, украшенного жемчугом. — Ей больше двухсот пятидесяти лет. Дэвид особенно ее любил, — с теплотой в голосе сообщила Мэри. — Он купил ее в Англии. Коллекционеры называют ее греховной Библией. В первом тираже наборщик допустил ошибку и в Книге Исхода, в седьмой заповеди «Не прелюбодействуй» пропустил слово «не».