Конечно, тайному советнику претило иногда, по свойству его истинной натуры, тратить на дела богоугодные, но он знал, какая ничтожная часть доходит до рук нуждающихся, и подсмеивался втихомолку, подписывая крупные чеки.
К концу сезона оргия необузданного веселья в Петербурге затихла. Супруги Агел-Шип поехали за границу. Говорили, что у них в каждом городе завелись собственные замки и, где бы владельцы их ни появились, всюду они блистали гостеприимством и роскошью.
Злословие, как змея, ползло вслед за ними и не без основания. Говорили, что у них устраивались даже балы с полной обстановкой вальпургиевой ночи, молодежь, от двадцати до шестидесятилетнего возраста, даже и постарше иногда, систематически развращалась, чистые девы падали, святость семейного очага трещала по швам — охранители молчали и увлекались сами, а потому не протестовали...
В следующий сезон, снова в Петербурге, в самом разгаре веселья скоропостижно скончалась Екатерина Ивановна. Ее вскрыли и нашли печень в необыкновенно увеличенном размере. Печень эту взяли доктора для дальнейших научных исследований, а футляр от оной, сиречь, саму покойницу, погребли с подобающим торжеством и почестями. Говорили, будто один из молодых медиков, нуждаясь в папиросах, уступил эти останки кухмистеру Бутербродову, — но мало ли какие глупости ходят по городу в виде слухов...
Смерть мадам Пупиковой прошла бы совершенно бесследно и даже, наверное, была бы скоро забыта, если бы эта смерть не отразилась в характере Ирины Яковлевны.
Кончина матери, да еще так неожиданно, без напутствия и покаяния, подействовала на дочь как «memento mori» и заставила ее в первый раз задуматься не на шутку.
В «веселом доме», не надолго впрочем, притихло. Подъезды, прислуга, экипажи и сама владетельница облеклись в глубокий траур. Она вспомнила, что пора придумать что-нибудь в роде фаустовского, как бы это попробовать тоже приставить сатане нос, позаботиться о спасении своей души от рук ужасного и, наверное, беспощадного кредитора. Она видела кругом, что даже после самой пламенной любви как быстро мужья надоедают своим женам, а мужьям — их прекрасная половина, как эти мужья рады бывают отделаться от жен... Недавно еще один из таких с увлечением сознавался, что готов черту душу продать за подобную услугу... Она давно уже хлопотала, чтобы подобное чувство испытал ее тайный советник, но увы! — m-r Агел-Шин был очень доволен, кушал с аппетитом и положительно молодел от своей счастливой семейной жизни, обставляя Ирен самой рыцарской предупредительностью, относясь необыкновенно любезно к ее счастливым и не особенно счастливым, но многочисленным поклонникам. По миновании обусловленного в контракте срока, он ни разу не переступал порога ее спальни и вел себя безукоризненно.
Ирен трепетала, чувствуя, что душа ее когда-нибудь да не удержится от того, что ей предназначено, и это чувство, вот именно после кончины маменьки, стало ее особенно преследовать, отравляя веселье и радости привольной жизни во всех ее проявлениях...
Она долго, упорно думала, и, наконец, ее осенила блестящая мысль. Она решила переменить тактику, и вот, однажды, тайный советник получил предписание находиться при своей супруге безотлучно и вступить во все права мужа, во всем их объеме.
Сначала, несмотря на свое демоническое провидение, m-r Агел-Шип не понял, в чем дело, но потом сообразил и задумался в свою очередь. Вся обстановка дома резко переменилась, жена превратилась в кроткую, покорную овечку, безгранично любящую своего мужа, она стала ревнива, как бенгальская тигрица, и понятно: она так дорожила прочностью своего счастья... Вечная боязнь потерять свое сокровище развила у нее потерю аппетита, расстроила нервы, часто стала вызывать истерические припадки. Наемные шпионы следили за каждым шагом тайного советника, доносили, и достаточно было самого ничтожного предлога, чтобы вызвать тяжелое объяснение с упреками, слезами и припадками неукротимого бешенства, по всем залам запахло валерьяновыми каплями, а запах этот, как известно, очень нравится кошкам, но неизвестно, разделяют ли кошачий вкус жители преисподней...
Тайный советник не отпускал ее ни на шаг на волю; он ведь сознавал, что вся эта причуда одно притворство, но обязан был верить, выслушивать и выносить.
Он заметно стал худеть, он скоро почувствовал, что даже он, бессмертный, мощный, наделен проклятыми нервами... И наконец, в одну прекрасную полночь, исчез безвозвратно... Его долго искали, повсюду искали — обращались даже к тем людям; которые обязаны искать по долгу службы, но все эти поиски остались безрезультатны.
Ирен повеселела и даже пригласила знаменитого адвоката, дабы справиться, конечно, в иносказательной форме, о том, может ли подобное исчезновение послужить законным поводом к расторжению контракта. Адвокат понял по-своему, он ей долго объяснял принципы нерасторжения брака — это сначала, потом сообщил ей все поводы к расторжению оного, и, в конце концов, предложил ей свои услуги, за хорошее вознаграждение, но Ирен была настолько умна, что, поблагодарив советника, поняла, что тот ничего не понял и от предложенных услуг наотрез отказалась.
По первому снегу, группа петербургских воскресных охотников общества «Нимврод и компания» устроила веселую поездку в окрестности столицы, чтобы «взять поле».
Но прежде чем взять это поле, они взяли повара, солидный запас вин и гастрономических припасов... Закусили, выпили, запустили собак и «заняли номера»... Собаки гоняли, гоняли и выгнали одного зайца, который невредимо миновал опасную цепь, ибо был замечен поздно. Видят стрелки, что дело не идет, выпили еще...
И вдруг слышат, что какой-то особенный лай собак огласил лесную чащу... Лай этот приближался, кусты зловеще шуршали, и на опушке показался громадный олень, с необыкновенно развитыми, ветвистыми рогами... Животное шло прямо на стрелков, с грустно поникшей головой, собаки окружили его со всех сторон, но к хватке не приступали, трусливо поднимали хвост и жалобно выли. Загремели торопливые, беспорядочные выстрелы... все мимо! Олень шел вперед и находился уже шагах в десяти от сконфуженных охотников, тогда один из них, он сам мне об этом рассказывал, значит — правда, догадался, наконец, в чем дело. Он быстро вынул патрон, черкнул на головке пули ногтем знамение креста, зарядил и выстрелил.
Олень упал.
Все бросились к убитому зверю и в ужасе отступили. На поляне, на окровавленном снегу лежал прилично одетый господин, в модном пальто с бобрами и в цилиндре от Брюно — цилиндр этот, впрочем, откатился в сторону, обнаружив блестящую лысину во всю голову, во лбу которой чернела глубокая рана.
Когда охотники пришли, наконец, в себя, бросились осматривать убитого. В кармане сюртука нашли бумажник с визитными карточками и запечатанный конверт. На карточках обозначено было: «Тайный советник Агел-Шип»; когда же распечатали конверт, то нашли записку следующего содержания:
«Прошу никого не винить в моей смерти. Прав был покойный Горбунов, произнеся свое бессмертное изречение: „Эту марку не всякий может выдержать“».
Так как в числе охотников состояли местные власти, все те лица, которым надлежит в таких случаях действовать по закону, то они, отдействовав, завернули тело в ковер, уложили на подводу и повезли, куда следует. Но, по прибытии, опять случилось невероятное происшествие: никакого тела в опечатанном тюке не оказалось, найдены были только кусочки странной, черной бумаги, на которой было что-то написано красными чернилами, но что именно, разобрать было невозможно. Конечно, никто из них не мог догадаться, что это именно и были клочки злополучного брачного условия.
Между тем Ирен не была уведомлена о кончине ее мужа, по той причине, что случай на охоте так был странен и мало правдоподобен, что решено было его официально не констатировать. Над головой вдовы разразилась целая буря бедствий и несчастий. Роскошный дворец в Петербурге сгорел разом, от неизвестной причины, со всей своей богатой обстановкой. Одновременно с этой бедой, телеграмма известила ее о таковой же погибели всех ее замков и вилл за границей. Отрывные листки ее чековых книжек оказались недействительными, за иссякновением кредитов. Но странно!.. Все эти бедствия не особенно поразили бедную вдову, она отнеслась к ударам судьбы довольно хладнокровно. Иное чувство овладело теперь ее сердцем, ее душой, мозгом — одним словом, как часто пишут теперь: «всем ее я». Это чувство была пламенная, безумная любовь к своему исчезнувшему супругу. Все свои помыслы, все надежды несчастной Ирен сосредоточились на одном желании — «найти и водворить». И она принялась искать. Она еще жива и продолжает свои розыски.
Вероятно, не один из читателей встречал несчастную на площадях и улицах Петербурга.
Высокая старуха, с седыми космами на лбу, с горящими в глубоких впадинах глазами, с крючковатым, заостренным носом, с злобно сжатыми, сухими губами, на голове ее старомодная шляпа, с высоким страусовым пером, наполовину объеденным молью, на плечах, когда-то бархатная ротонда, вылинявшая пятнами неопределенного цвета. Она нервными шагами ходит по улицам, внимательно всматриваясь в лица прохожих мужчин. Иногда она обращается с просьбой хоть немного приподнять шляпу, и когда ее желание исполняется, она грустно качает головой и шепчет:
— Лысый, но не он...
ПИСAHКA
В эту весну Дарья вскрылась рано, да как-то совсем неожиданно.
Еще вчера лед был надежен. Большой караван легко переправился на эту сторону, только у самого берега один верблюд чуть было не провалился. Тарантас морозовского приказчика из Петро-Александровска тоже благополучно перебрался; лед был толстый, крепкой спайки, надежный, а к ночи потянуло теплом, пошел ливень, в полночь треснуло и зашипело по реке, а стало светать — уже вся Дарья тронулась, а с левого берега, сажен на десять, полоса чистой воды забурлила, подмывая глинистые скаты.
Бойко тронулся лед, ни прохода, ни проезда. Так и прут льдина на льдину, треск и грохот стоят в воздухе, людские голоса заглушают...