– Никогда!!!
– То есть что, собственно, «никогда»? – неожиданно раздался над ее головой знакомый голос.
Иринка испуганно подняла голову. В дверях детской стоял Лева и с насмешливой улыбкой смотрел на девочку.
– Что «никогда»? – повторил он. – Позвольте полюбопытствовать, сударыня: почему это вы не соблаговолили явиться сегодня на именины к нам?
«Почему, почему! – думала девочка. – Разве это легко сказать – почему?! Лева, очевидно, еще ничего не знает, он по-прежнему шутит с нею, но когда он узнает… тогда…» О, ей было совсем не до шуток теперь!
Иринка опустила голову на руки и горько заплакала. Худенькие плечики девочки вздрагивали под ситцевым красным передничком. Лева с нежностью глядел на плачущего ребенка, и его сердце было переполнено самым искренним возмущением против тех, кто осмелился незаслуженно обидеть его дорогого Жучка.
«Жестокие, бессердечные!» – думал юноша, но старался казаться веселым. Прежде всего ему хотелось поддержать и успокоить девочку.
– Иринка! – проговорил он. – Если ты будешь так плакать, то кончится тем, что и я заплачу, а тогда и Машутка, пожалуй, заревет, и у нас в комнате будет настоящий потоп!
– Ах, ты ведь еще не знаешь, ничего не знаешь, Лева! – сквозь слезы проговорила девочка. Ей, право, было не до шуток!
– Извините, пожалуйста, сударыня, я прекрасно все знаю и даже нарочно пришел, чтобы с вами переговорить об этом!
Иринка подняла к нему испуганное, заплаканное лицо.
– Ты знаешь? Что ты знаешь?
– Я все знаю! – делая ударение на слове «все», объявил Лева. Он нарочно забегал вперед, желая как можно скорее избавить ребенка от необходимости неприятных признаний. – Я все знаю! – повторил он. – Я знаю, что ты отдала свою куклу Машутке, что Машутка, как и следовало ожидать, сейчас же выколола ей глаза и что твоя Надя временно ослепла!
– Не временно, а совсем, навсегда ослепла! И это я нарочно, нарочно сделала, ты не знаешь! – Иринка опять заплакала.
Лева чувствовал, что нужно переменить тон.
– Ирина! – проговорил он решительно. – Я сейчас же уйду, если ты не перестанешь плакать. Терпеть не могу слез! И затем встань, пожалуйста. Невозможно говорить с человеком о деле, когда он сидит где-то под ногами, поворачивается спиной и к тому же еще все время ревет!
Иринка вытащила носовой платок и принялась усердно тереть глаза.
– Ну вот и прекрасно, давно бы так. А теперь иди сюда и изволь слушать! – все так же серьезно продолжал Лева. – Сейчас будет разбираться твое дело, ты подсудимая, а я судья.
Судья уселся в кресло и посадил подсудимую к себе на колени.
– Прежде всего, – начал он важно, обнимая девочку, – ты заслуживаешь строгого выговора за то, что осмелилась предпринять такой серьезный шаг, не посоветовавшись раньше со мною, твоим старшим товарищем и другом!
У подсудимой немного отлегло от сердца, и она виновато просунула свою ручку в руку судьи.
– Во-вторых, – продолжал судья, – я нахожу твой поступок крайне легкомысленным, так как существует много других, более благоразумных способов отделаться от тех вещей, которые нам почему-нибудь надоели. Допустим, например, что тебе перестала нравиться твоя новая кукла, чему я вполне сочувствую, между прочим, так как она и мне никогда не нравилась. Оба мы не любим светлых волос и голубых глаз, но ведь это еще не значит, что светлые волосы и голубые глаза некрасивы, это только вопрос вкуса, Черный Жук, и то, что не нравится нам, может легко понравиться кому-нибудь другому. Почему бы не подарить ее какой-нибудь бедной девочке, только, разумеется, постарше и поумнее Машутки. Стой! – воскликнул он неожиданно. – Мне пришла сейчас блестящая мысль: представь себе, что твоя Надя отправилась гулять по сырой погоде, промочила себе ноги и сразу ослепла, что случается иногда при сильной простуде. И вот я везу ее в игрушечный магазин, то бишь в лечебницу для глазных больных, а дня через два она возвращается к тебе опять совершенно такою же, какой была прежде! И после этого мы отдаем ее от твоего имени в городскую больницу для хронически больных детей. Идет?
– Ох, Лева! – с облегчением воскликнула девочка, поднимая к нему счастливое, благодарное лицо. Иринке даже не верилось, что ее горе можно было так легко и скоро уладить. Милый, милый Лева, как она любит его!
Девочка крепко прижалась к Леве, она почувствовала, как что-то тяжелое отлегло у нее от сердца, и в эту минуту она была бесконечно благодарна своему другу.
– Ну вот, значит, и сговорились! – весело воскликнул Субботин, очень довольный, что девочка опять стала улыбаться. – Тащи ее скорее сюда, твою Надю, сейчас посмотрим, в чем дело!
Иринка пошла за куклой. Она осторожно откинула платок и теперь в первый раз решилась взглянуть на свою Надю вблизи.
О Боже, неужели это ее прежняя любимица, когда-то такая красивая, такая нарядная! Волосы всклокочены, лицо и платье испачканы сажей, а вместо глаз два глубоких темных отверстия.
Иринка вдруг позабыла о своей бывшей ненависти к кукле и о ее сходстве с Милочкой, в эту минуту перед нею лежал лишь ребенок, искалеченный и больной благодаря ей.
Девочка опустилась на колени около дивана, обвила обеими руками изуродованную голову своей Нади и горько заплакала.
– Ах, а я ведь так любила, так любила ее! – приговаривала Иринка сквозь слезы, и сердце ее переполняло раскаяние и бесконечная жалость к истерзанной кукле.
Лева вернулся к себе таким взбешенным, каким его давно уже не видели домашние. Он сейчас же прошел в комнату к бабушке и там о чем-то долго и горячо говорил с нею.
В результате оба они на другой день поехали в город и вернулись оттуда только к обеду с длинной большой картонкой в руках.
– Уж опять не новый ли костюм для твоей Чернушки? – усмехнулась Лиза.
– Нет, новый костюм «болотной ведьмы» для твоей Милочки! – огрызнулся Лева. – Ты послезавтра, кстати, приглашена на шоколад к Назимовым, так можешь ей передать это от меня!
– Бабушка, слышите, он опять не желает идти к Назимовым! – заволновалась Лиза. – А там танцевать собираются днем! Скажите ему, что это невежливо, наконец, ведь сама Екатерина Петровна приглашала его! Противный мальчишка! – С досады Лиза даже покраснела.
– Ах, матушка, оставь ты нас, пожалуйста, в покое с твоими Назимовыми! – неожиданно разгневалась бабушка. – Удивляешь ты меня, право, со своей Милочкой! Да неужели эта пустоголовая девица все еще не могла заметить, до какой степени ее кривлянья противны Леве и как мало он желает бывать у них? Решительно не вижу основания приневоливать его к этому. Да послезавтра оно было бы и невозможно, так как в этот день у нас у самих гостья к трем часам на шоколад приглашена!
– Вот как! – удивилась Лиза. – Что же это за важная особа такая, для которой назначают отдельный прием и без нас?
– Очень даже важная! – спокойно ответил Лева. – Мы послезавтра к трем часам к себе Иринку на шоколад ждем!
– Бабушка, вы уж этак как-нибудь поторжественнее, знаете! – хлопотал Лева в назначенный день перед приходом Иринки. – Нужно, чтобы она видела, что мы ее действительно как настоящую гостью принимаем!
– Да уж успокойся, успокойся, пожалуйста! – смеялась бабушка. – Останется довольна твоя Иринка, я, кажется, ничего не забыла!
– Вы где велели накрыть?
– Да на балконе, как в тот раз.
– И шоколад будет?
– И шоколад будет, и ее любимый миндальный торт, и сладкие пирожки с яблоками, и дыня, и конфеты! Ну что, доволен, ничего не забыла? – Прасковья Андреевна с ласковой улыбкой смотрела на своего любимца. – А вот и гостья дорогая, легка на помине! – воскликнула старушка. – Иди скорей, встречай свою Иринку!
За решеткой сада показалось розовое кисейное платьице и белый передник девочки.
Иринка осторожно отворила калитку сада и с беспокойством заглянула на балкон, но, убедившись, что там, кроме Левы и бабушки, никого не было, радостно кинулась к ним навстречу.
– Бабуся, бабуся, ведь вы никого больше не ждете сегодня? Лева обещался, что мы только втроем будем, это правда, только втроем? – Девочка нежно прижалась к старушке.
– Ну нет, не совсем втроем, – таинственно усмехнулась бабушка. – Будет и еще одна особа с нами.
Личико Иринки невольно вытянулось. «Господи, неужели Милочка?» – подумала она с испугом.
– А кто, бабуся?
– Увидишь потом, нечего любопытствовать заранее, мы ее тебе за шоколадом представим, ну, иди пока в комнату Левы, а я велю Аннушке все приготовить тут.
Проходя по балкону мимо накрытого стола, Иринка не могла не заметить, как парадно он был сервирован и сколько на нем стояло вкусных вещей. Только вот таинственный четвертый прибор сильно смущал и беспокоил ее. Для кого-то он предназначался сегодня?
– Иринка, мне нужно кое-что показать тебе, – проговорил Лева, как только она вошла в его комнату. – Посмотри-ка!
Молодой человек вынул из комода длинную картонку и поставил ее перед девочкой.
Иринка подняла крышку и, к великому удивлению своему и радости, увидела в ней свою старую куклу Надю. Кукла глядела на нее смеющимися лазурными глазами, и румяное лицо ее более прежнего напоминало краснощекого вербного херувима. Но голубого одеяния, напоминавшего Ундину, на ней уже не было. Его заменило простое, темно-коричневое платье, какие носят сестры милосердия в больницах. Светлые волосы Нади были прикрыты белым чепцом, белая пелеринка и белый передник с большим красным крестом на груди довершали новый костюм куклы.
– Иринка! – проговорил Лева, внимательно наблюдая за девочкой. – Помнишь, мы решили с тобою несколько дней тому назад, когда твоя Надя поправится, пожертвовать ее в детскую городскую больницу? Ты не передумала?
– Конечно, нет, Лева! – живо воскликнула Иринка.
Теперь, когда она убедилась, что ее Надя по-прежнему хороша и здорова, тяжесть спала с ее сердца, но зато к ней вернулась и ее прежняя странная антипатия к этой смеющейся, красивой кукле.