Отец-то еще и пошутил над ним.
– Испортился, – говорит, – наш баромер. Мороз, тихо, ясно, а он скрипит.
Так и уехал.
– Вечером, – говорит, – вернусь.
Было так празднично у нас в доме в этот Рождественский сочельник. Весело и полно радостно-тревожных ожиданий. Вымыли в избе пол, засыпали желтой душистой соломой. Мы с сестрой по соломе катаемся, как щенята, возимся. В печке-галанке дрова горят. Сестры и брат из избы да в избу. Кто по хозяйству, кто из укладок наряды приносит. Известно дело, наряжаться скоро будем, к заутрене пойдем. Христославы придут. Радуемся.
Только прав оказался Боленец. К солнечному-то закату и поднялся буран. Слышим мы, в галанке вдруг что-то сильно загудело, и в окнах темнеть стало. Выбежали мы с Ганькой на улицу, а там уж бушует.
Село наше, Переловка, вытянулось по степи в одну улицу. Труба в степи, а не село! Взглянешь вдоль улицы – спереди степь, сзади степь. И степь эта кругом на десятки верст, ровная, как море. Поднимется буран – защиты нигде нет. Холодом холодит, ветром бьет и крутит, снизу и сверху снегом заметает.
Налетел тогда на Переловку буран, точно стая белоснежных птиц.
Слыхали вы, как большими стаями птицы над головой пролетают? Например, скворцы или воробьи осенью по жнивам носятся?
Налетит этакая стая внезапно, зашумит, загудит, опахнет ветром, ароматом поля, леса. Темно станет и жутко. Шумит, гудит и несется, позванивая тысячами крыл. Пролетит, и долго вслед глядишь, как темная стая над полем несется, точно полог по ветру колышется.
А тут налетела стая во все небо. Кружатся белые птицы, валят по небу сине-белыми тучами.
Падают тучи на землю снежным пухом, снежным пером, снежными птицами. Падают и снова с земли в небо взвиваются.
Гомон, звон, шум, хлоп крыльев, свист и вой.
Белая смерть пришла!
Поплыла белая степь. А над степью закрутилось, свернулось вихрями, опустилось белыми воронками, заплясало небо.
В каком доме не скажут:
– Не дай Бог теперь в поле! Смерть! Слава Богу, наши все дома.
Да, надо знать, какие в степи бураны бывают.
Сразу у нас в доме печально сделалось. Сначала-то надеялись: вот-вот отец подъедет, с минуты на минуту ждали. Ахали все, как бы не заплутался, как бы не закружился в степи-то, не замерз. А потом и говорить об этом перестали. Все думают, и видно, что об одном думают, а выговорить жутко.
Темно стало. Зажгли огонь. Вся наша семья в избе собралась. Сидим тихо. Кто на печке, кто на лавке, кто на коннике. Не разговариваем, слушаем – не стукнет ли где, не заскрипят ли ворота.
А окна черные. Крутится что-то за окнами, мельтешит, скребется лапами, хлопает крыльями, белым саваном машет. Воет в трубе, свищет на потолке.
Застучит ветром в ворота, звякнет калиткой – выбежит старший брат Николай или сестры.
Никого нет. Войдет в избу и молчит уж, не сказывает, как на дворе буран буранит.
Зазвонили в колокол. Когда буран, у нас всегда в колокол звонят. Если кто заплутается, на звон приедет.
Звону мы сначала обрадовались. Показалось нам, что вот уж тятька услыхал, повернул лошадь и едет на звон. Скоро приедет. Брат вышел, говорит, что будто и буранит потише.
Мы с Ганькой Боленца уговорили сходить в сторожку, посмотреть, как нашему тятьке в колокол звонят. Насилу дошли. Чуть на улице-то не заплутались, друг за дружку держались. Куда тут – тише! Чуем мы, все сильнее буран буранит.
Сторож в сенях сторожки стоит. Веревка у него протянута с колокольни прямо в сени. Стоит, стоит, да и дернет за веревку.
Дон-н!
Подхватит ветер колокольный звон да кинет на сторожку, точно колокол с колокольни сорвался да на землю упал. А иной раз – ничего не слышно, ровно и не ударило совсем. Взлетит звон наверх и пропадет, только тинькнет чуть-чуть.
Сторож нас спрашивает:
– Вы что, ребятки?
– Да вот, – говорим, – тятька у нас в Змеевку уехал. Боимся.
– Это, – говорит, – уж Божья воля теперь… Ветер-то, кажись, на Змеевку дует. Вот я сейчас погромче ударю – он и услышит.
Я попросил у сторожа веревку. Хотелось мне самому тятьке в колокол позвонить. Мне думалось, если я, его сын, своими руками в колокол ударю, так уж он непременно услышит. Взялся я за веревку, дергаю, а колокол не звонит.
Сил-то у меня мало было.
А Ганька стояла, стояла, выбежала к ограде, да как закричит во весь голос:
– Тятька-а!
А бурей ее и сдунуло в сугроб. Она барахтается там, плачет да кричит истошным голосом, надрывается, сердечная:
– Тятька-а!
Я-то понимал, что голосу нашего отец не услышит. А все-таки и мне страшно стало, я тоже заревел. Ну и повел нас Боленец домой, обоих со слезами.
– А ну вас, – говорит, – крикуны-плакуны, чего разревелись?
Идем мы и сами не знаем, где идем. Боленец нас ведет.
А вокруг нас – светопреставление. Белый потоп, белый страх, белое землетрясение.
У-у-у, волчья смерть!
Катятся за нами колокольные удары, как раненые гуси кричат, над головами пролетают.
Привел нас Боленец домой в слезах. Мать нас утешает, а чуем мы, что у самой-то у нее кошки на сердце скребут. Тихая была у нас мать да ласковая.
А отец был суровый. Часто обижал нас и бил. Ну, только в эту ночь нам казалось, милее его никого на свете нет. Только бы он вернулся, только бы не замерз где-нибудь в поле.
Все сидят, молчат, прислушиваются. Дедушка на печке лежит, кряхтит, тоже не спит.
– Свечку, – кричит, – свечку-то зажгите! Свечка-то ему в буране посветит. Свечка перед иконой – она далеко светит. Далеко-о, свечка-то!..
Боленец начал было какую-то историю рассказывать.
– Был я, – говорит, – в такой стране, Бухара прозывается. А бухарцы, они вроде как и татары али мордва, тоже на своем языке говорят. И по-русски, ежели не побить, ничего не понимают. И волосом они черные, как жуки… Вот говорил я Ларивону: не езди сегодня, буран будет. Так оно и вышло по-моему. Вот и похлебай теперь ветру в поле, поешь снежной кашки.
И Боленец сильно в ту ночь беспокоился. Хороший был старичок.
А мать ему рукой машет:
– Уж молчи, Боленец. И без тебя тошно.
Мать и к соседям, и к старосте ходила. Говорят:
– Что же можем поделать?! Коли он из Змеевки не выехал, так и искать его нечего. А коли выехал – разве в поле найдешь? В буран в поле – что в море. Вокруг сто раз обойдешь, а не найдешь. Утром посмотрим, что будет.
Ну и пошли к словам присловья добавлять, а не поехал никто. Да и то сказать, кому своя жизнь недорога? Ну, к тому же и праздник. Скоро к заутрене ударят.
После полночи мать с отчаянья хотела уж сама с Николаем ехать.
– Поедем, – говорит, – Николенька?
– Что же, – говорит, – мама, поедем!
Николай пошел лошадь запрягать. Только не поехали они. Дедушка и Боленец отговорили. Да и мы с Ганькой в рев пустились. Ухватились за мать, не пускаем. Ну, она видит, делать нечего, осталась. Молиться стала.
И мы с Ганькой молились. О пол я крепко лбом стучал. Думал, что так-то молитва моя до Бога доходчивее будет.
Да-а! Уж набрались мы страху в ту ночь. Уж поплакали, помучились. Так и не спали.
А отец-то вдруг приехал. Перед самой заутреней дело было. Слышим, ворота заскрипели.
Мы все так и бросились на двор, кто в чем был. И Боленец ковыляет, и дедушка с печки слез. Кружится по избе, ходит босой по соломе, а к чему – и сам не знает.
Вошел отец в избу. Белый весь, и не узнать. Чуть языком ворочает: зазяб очень. Насилу мы его раздели. Вся одежа на нем насквозь снегом проснежилась, как лубок замерзла. А борода – что метла, обледенела да заиндевела.
Тут-то как раз и к заутрене ударили, часто зазвонили.
Мы все наряжаться стали, к заутрене собирались. Весело нам: тятька-то приехал.
Оттаял он, мохнатый, красный сделался. С лица весь опух. На печь полез спать.
– После, – говорит, – расскажу. Кабы не Бурый, пропал бы я, – говорит. – Бурый меня от смерти спас.
А мы наряжаемся. И не видим, так слышим, – тятька у нас на печке лежит, храпит.
Спи, милый, спи, мохнатый, да большой, да корявый. Храпи себе на здоровье!
Не говорим, а на сердце у нас такие слова у каждого.
Оделись мы с Банькой, совсем бы и к заутрене идти. Да полезли мы на печь, на отца поглядеть, какой он лежит. И в минуту около него тоже заснули.
Не слыхали, как и христославы к нам приходили.
А проснулись – уж светло. И буря затихла.
Весело было.
1914.
Об издательстве
Живи и верь
Издательство «Никея» работает для того, чтобы наши читатели стали счастливее, ощутили достоинство и глубину собственной личности. Творчество, вера, наука, психология, саморазвитие, семья – нам интересен мир во всем его многообразии. Мы обрели радость и полноту жизни в Православии и открываем пути к духовному росту, осознанности и внутренней гармонии.
Наши книги помогут найти точку опоры, станут источником мотивации и вдохновения. Не бойтесь! Действуйте! Все получится!
www.nikeabooks.ru
Присоединяйтесь к нам в социальных сетях!
Интересные события, участие в жизни издательства, возможность личного общения, новые друзья!
www.t.me/nikeabooks
www.vk.com/nikeabooks
Наши книги можно купить в интернет-магазине: www.nikeabooks.ru
Мы будем благодарны вам за обратную связь:
• Расскажите нам о найденных ошибках или опечатках.
• Поделитесь своим мнением о наших книгах.
Пишите нам в редакцию по адресу: editor@nikeabooks.ru
Друзья!
Теперь все наши книги можно увидеть в книжном магазине издательства «Никея».
Здесь можно спокойно их полистать, ведь порой так важно подержать книгу в руках, прежде чем решиться на покупку.
А еще позволить себе выпить чашечку вкуснейшего кофе в уютном кафе.
И прогуляться в окрестностях нашего книжного по старым улочкам Москвы.