Бальтазар не имел времени удивляться странному чуду, происходившему с Фабианом, так как его схватил за руку рёферендарий Пульхер, потащил в отдаленную улицу и сказал:
– Как случилось, что ты еще не уехал и показываешься на улицах, когда педеля[23] уже ищут тебя с приказом об аресте?
– Что такое, о чем ты говоришь? – спросил удивленный Бальтазар.
– Твоя безумная ревность завела тебя так далеко, – продолжал Пульхер, – что ты нарушил обывательскую неприкосновенность, ворвавшись в дом Моша Тэрпина, напал на Циннобера в присутствии невесты и избил до полусмерти этого безобразного карлика!
– Да что ты! – воскликнул Бальтазар. – Меня весь день не было в Кэрепесе, это совершенная ложь!
– Молчи, молчи, – перебил его Пульхер. – Безумная выходка Фабиана, надевшего платье со шлейфом, спасает тебя на время. Теперь никто на тебя и не смотрит. Уклонись от ареста, об остальном мы постараемся. Ты не должен возвращаться к себе на квартиру. Дай мне ключ. Я тебе все перешлю. Беги скорее в Гох-Якобсгейм!
Тут референдарий потащил Бальтазара окольными улицами к воротам и в деревню Гох-Якобсгейм, где знаменитый ученый Птоломей Филадельфус писал свою замечательную книгу о неизвестном народе, называемом студенты.
Глава 6
О том, как действительный тайный советник Циннобер завивался в своем саду и принимал в траве росистую ванну. – Орден Зеленого Тигра. – Счастливая выдумка театрального портного. – О том, как девица фон-Розеншён пила кофе, а Проспэр Альпанус уверял ее в своей дружбе.
Профессор Мош Тэрпин плавал в блаженстве. «Могло ли случиться что-нибудь лучше того, – говорил он себе, – чтобы этот милейший действительный тайный советник явился в мой дом студентом? Он женится на моей дочери, он будет моим зятем, через него могу я снискать милость нашего милейшего князя Барзануфа и подняться по лестнице, которую воздвигнет мой чудесный Цинноберчик. Правда, что мне часто самому бывает непонятно, как эта девочка Кандида могла до такой степени влюбиться в маленького советника. Ведь женщины вообще больше обращают внимания на красивую внешность, чем на духовные дарования. А когда я взгляну иногда на нашего действительного тайного человечка, то мне кажется, что едва ли можно назвать его красивым, он даже… Но тише, тише… И стены имеют уши… Он любимец князя, будет идти все дальше и дальше, и это мой зять!»
Мош Тэрпин был прав. Кандида проявляла величайшую склонность к карлику, и если находился кто-нибудь, на кого не действовали удивительные чары Циннобера, и кто давал понять, что действительный тайный советник было уродливое и безобразное существо, она сейчас же начинала говорить про удивительно красивые волосы, которыми одарила его природа.
Когда Кандида говорила это, никто не улыбался язвительнее референдария Пульхера.
Этот человек ходил по пятам за Циннобером, и в этом точно ему подражал тайный секретарь Адриан, тот самый молодой человек, которого чары Циннобера почти что вытеснили из министерского бюро, и который вернул себе милость князя только посредством удивительного средства от пятен, которое он ему предложил.
Действительный тайный советник Циннобер жил в прекрасном доме с еще более прекрасным садом, в середине которого была площадка, густо обсаженная кругом кустами, на которых цвели прелестнейшие розы. Было замечено, что через каждые восемь дней Циннобер тихонько вставал на рассвете, одевался без помощи слуг так тщательно, как он только мог, сходил в сад и исчезал в тех кустах, которые окружали лужайку.
Пульхер и Адриан подозревали в этом какую-то тайну, и вот однажды ночью, когда Циннобер, как узнали они от его камердинера, не ходил на площадку уж восемь дней, они решились перелезть через садовую стену и спрятаться в розовых кустах.
Едва забрезжило утро, они увидели карлика, который шел, чихая и фыркая, так как в то время, когда он пробирался между цветочными клумбами, его хлопали по носу стебли и листья, смоченные росой.
Когда он дошел до площадки с розами, по кустам пронеслось сладкозвучное веяние, и запах роз стал сильнее. Оттуда выпорхнула прекрасная женщина в покрывале, с крыльями за плечами, села на изящный стул, стоявший посредине между розовыми кустами, взяла к себе маленького Циннобера с тихими словами: «Пойди ко мне, милое дитя» и причесала золотым гребнем его длинные волосы, которые лежали у него на спине. Это было ему, по-видимому, очень приятно, потому что он прищурил свои глазки, вытянул ножки и урчал, и мурлыкал, как кот. Это длилось не меньше пяти минут. Потом эта волшебная женщина еще раз погладила карлика пальцем вдоль темени, и Пульхер с Адрианом увидели тонкую блестящую огненную прядь на голове Циннобера. Затем женщина сказала: «Прощай, дорогое дитя, будь умен, как только ты можешь». Карлик ответил: «Прощай, мамаша, я и так умен, тебе не нужно так часто говорить мне про это».
Женщина медленно поднялась и исчезла в воздухе.
Пульхер и Адриан окаменели от изумления. Когда же Циннобер хотел уходить, референдарий выскочил вперед и громко воскликнул:
– Доброго утра, господи действительный тайный советник! Как прекрасно вы завились!
Циннобер осмотрелся вокруг и, увидев референдария, хотел скорей убежать. Но он запутался своими неловкими слабыми ножками, споткнулся и упал в высокую траву, стебли которой сомкнулись над ним так, что он очутился в росистой ванне. Пульхер подскочил к нему и помог ему подняться на ноги, но Циннобер проскрипел только:
– Как вы попали в мой сад? Убирайтесь к черту!
С этими словами он прыгнул и пустился бежать домой так быстро, как только мог.
Пульхер написал Бальтазару об этом удивительном происшествии и обещал удвоить свое внимание по отношению к волшебному уродцу. Циннобер казался безутешным после того, что случилось. Он велел положить себя в постель и так стонал и вздыхал, что весть о его внезапной болезни дошла вскоре до министра Мондшейна и до самого князя Барзануфа.
Князь Барзануф тотчас же послал к своему маленькому любимцу своего лейб-медика.
– Мой милейший действительный тайный советник, – сказал лейб-медик, щупая пульс больного, – вы убиваете себя для блага государства. Усиленная работа привела вас на одр болезни; непрестанные размышления причинили вам те невыразимые страдания, которые вы должны испытывать. Вы очень бледны и похудели в лице, но ваша достойная голова вся в огне. Эге, да уж это не воспаление ли мозга? Неужели благо государства могла постигнуть такая участь? Возможно ли это? Позвольте, однако…
Вероятно, лейб-медик заметил на голове Циннобера ту же самую огненную прядь, которую открыли Пульхер и Адриан. Сделав издали несколько магнетических пассов и подув различным образом на больного, причем тот очень пищал и визжал, он хотел провести рукой по его голове, причем нечаянно за нее задел. Тогда Циннобер в бешеной ярости подпрыгнул в постели и задал лейб-медику, который низко над ним наклонился, такую пощечину своей маленькой костлявой ручкой, что она раздалась по всей комнате.
– Что вам от меня нужно?! – крикнул Циннобер. – Что вы там царапаете на моей голове?! Я не болен, я совершенно здоров, сейчас встану и отправлюсь к министру на конференцию! Убирайтесь вон!
Испуганный доктор быстро удалился.
Когда же он рассказал князю Барзануфу, как было дело, тот воскликнул в восторге:
– Что за усердие к службе! Какое достоинство, какое величие в обращении! Что за человек этот Циннобер!
– Любезнейший действительный тайный советник, – сказал министр Претекстатус фон-Мондшейн маленькому Цинноберу, – как это хорошо, что вы явились в конференцию, несмотря на вашу болезнь. Я набросал записку по поводу важных сношений с Какатуккским двором, набросал его сам и прошу вас прочесть ее князю, потому что ваше выразительное чтение выставит записку в более выгодном свете, и князь лучше оценит то, что я – составитель.
Записка, которою желал блеснуть Претекетатус, составил, однако, никто иной, как Адриан.
Министр отправился вместе с карликом к князю. Циннобер вытащил из кармана записку, которую дал ему министр, и начал ее читать. Но так как он не желал этого делать и бормотал, и скрипел что-то такое невнятное, министр взял у него из рук бумагу и прочел ее сам.
Князь пришел в восторг и выразил свое одобрение, беспрестанно восклицая:
– Прекрасно! Хорошо сказано! Чудесно! Метко!
Как только министр окончил чтение, князь подошел прямо к Цинноберу, поднял его, прижал к сердцу, как раз к тому месту, где сидела у него (то есть у князя) большая звезда Зеленого Тигра и проговорил, рыдая и проливая обильные слезы:
– Нет, такой человек, такой талант, такое усердие, такая любовь, это слишком, слишком! – Затем он прибавил спокойнее: – Циннобер, я возвожу вас в звание своего министра! Оставайтесь верным и приятным отечеству, оставайтесь честным слугой Барзануфа, который будет уважать и любить вас.
Затем он проговорил, обращая досадливый взор на министра:
– Я замечаю, мой милый барон фон-Мондшейн, что с некоторого времени ваши силы слабеют. Отдых в ваших поместьях будет для вас полезен. Прощайте!
Министр фон-Мондшейн удалился, бормоча себе под нос невнятные слова и бросая сверкающие взоры на Циннобера, который, по обыкновению, подпер себе спину палкой, поднялся на цыпочки и гордо и смело озирался по сторонам.
– Теперь, мой милый Циннобер, – сказал князь, – я должен наградить вас согласно вашему высокому сану. Примите из рук моих орден Зеленого Тигра!
Князь пожелал сам надеть на него орден, за которым поспешно послал камердинера. Но неправильное телосложение Циннобера помешало тому, чтобы орден оказался на надлежащем месте, или он неприлично торчал, или как-то странно болтался.
Князь был чрезвычайно точен как относительно этого случая, так и в других вещах, касавшихся блага государства. Надетый на ленте орденский знак Зеленого Тигра должен был помещаться между бедренной костью и хвостовыми позвонками в косом направлении на три шестнадцатых дюйма вверх от последних. Но это было недостижимо. Камердинер, три пажа, сам князь прикладывали к этому руку, но все было тщетно. Предательская лента ерзала то туда, то сюда, и Циннобер начал очень неприятно пищать: