мого и его дворянства, которые очень мудро рассуждают об этом, сидя в комнате в то время, как простой народ пашет и сеет на чистом воздухе. Тогда князь Пафнутий сделал меня тайным президентом высшего просвещения, но как только буря миновала, я бросил это место, как тяжкое бремя, вместе со своей оболочкой. Втихомолку я продолжал быть полезен, чем только мог. Я разумею то, что «мы» с вами можем назвать поистине полезным. Знаете ли вы, что это я вас спас от вторжения полиции, что это мне вы обязаны сохранением тех милых вещиц, которые вы мне только что показали? О, Боже мой, дорогая моя гостья, да вы взгляните только в окно! Разве вы не узнаете этого парка, в котором вы так часто гуляли, разговаривая с приветливыми духами, живущими в цветочных кустах и водах? Я спас этот парк посредством своей науки. Он имеет тот же вид, как во времена старого Деметрия. Князь Барзануф, благодаря Бога, мало занимается чудесными вещами, он спокойный господин и предоставляет всякому жить и чудодействовать сколько угодно, если это делать незаметно и хорошо платить подати. И я живу здесь так же, как вы в вашем приюте: беззаботно и счастливо.
– Доктор, – воскликнула гостья, и слезы брызнули из ее глаз, – что вы говорите! Какие открытия! Да, я узнаю эту рощу, где я провела блаженнейшие часы! Благороднейший человек, я стольким обязана вам, и вы можете так жестоко преследовать моего маленького питомца?
– Многоуважаемая, – ответил доктор, – движимая природной добротой, вы расточили свои дары на недостойного. Циннобер есть и останется, несмотря на вашу добрую помощь, – маленький безобразный змееныш, который теперь, когда разбился золотой гребень, совершенно в моих руках.
– Сжальтесь, доктор! – взмолилась гостья.
– Но взгляните на это, – сказал Проспэр, подавая ей составленный им гороскоп Бальтазара.
Надзирательница взглянула на него и воскликнула с горем:
– О, если так, я должна преклониться перед высшей властью! Бедный Циннобер!
– Согласитесь, сударыня, – улыбаясь, ответил доктор, – что дамы часто имеют странность настойчиво и неустанно преследовать случайность, порожденную минутой, невзирая на печальное совладение других отношений. Циннобер должен поплатиться за свою судьбу. Но до тех пор он испытает еще незаслуженные почести. Я воздаю должное вашей власти, доброте и добродетели!
– О, чудный, дивный человек, – воскликнула надзирательница, – будьте моим другом!
– Непременно, – ответил доктор. – Моя дружба и приязнь к вам, светлая фея, никогда не изменятся. Обращайтесь ко мне смело во всех трудных случаях жизни и… пейте у меня кофе так часто, как это может придти вам в голову.
– Прощайте, достойный волшебник, никогда не забуду я вашей милости и этого кофе! – так сказала фея и поднялась с места, охваченная волнением.
Проспэр Альпанус проводил ее до решетки парка, причем все время сладостно звучали дивные голоса леса.
У ворот стояла вместо экипажа надзирательницы хрустальная раковина доктора, запряженная единорогами, позади ее бронзовый жук раскрывал свои блестящие крылья, а впереди сидел серебряный фазан и, держа в клюве золотые вожжи, смотрел на гостью своими умными глазами. Надзирательница приюта перенеслась в лучшие времена своей дивной волшебной жизни, когда экипаж с дивным звуком покатился по душистому лесу.
Глава 7
О том, как профессор Мош Тэрпин изучал природу в княжеском винном погребе. Мицэтес Бельзебуб. – Отчаяние студента Бальтазара. – Благодетельное действие на домашнее счастье хорошо устроенного загородного дома. – О том, как Проспэр Альпанус дал Бальтазару черепаховую табакерку и уехал.
Бальтазар, удалившийся в деревню Гох-Якобсгейм, получил из Кэрепеса от референдария Пульхера письмо следующего содержания:
«Дела наши, милый друг Бальтазар, идут все хуже и хуже. Наш враг, отвратительный Циннобер, сделан министром иностранных дел и получил орден Зеленого Тигра с двадцатью пуговицами. Он любимец князя и делает все, что хочет. Профессор Мош Тэрпин просто вне себя и совсем надут своей тупой гордостью. По милости своего будущего зятя он получил место генерального директора всех дел по естественной истории в государстве, что дает ему большие деньги и еще множество других выгод. В качестве генерального директора он редактирует и проверяет все лунные и солнечные затмения и предсказания о погоде в календарях, издаваемых в государстве, и изучает природу в резиденции и ее окрестностях. По случаю этого он получает из княжеских лесов самых редких птиц и животных, которых он, ради изучения их природы, велит жарить и поедает. Точно также он пишет теперь (по крайней мере, так он рассказывает) исследование о том, почему вино имеет иной вкус, чем вода, и имеет еще другое действие, которое он желает приписать своему зятю. Циннобер устроил так, что Мош Тэрпин, для пользы своей статьи, каждый день должен производить исследования в княжеском винном погребе. Он исследовал уже полбутылки старого рейнвейна, а также несколько дюжин шампанского и приступил теперь к бочке с аликанте[24]. Смотритель погреба просто ломает руки. Так посчастливилось профессору, который, как тебе известно, есть величайший лакомка в свете; жизнь его могла бы назваться прекраснейшей в мире, если бы ему не приходилось частенько отправляться в поля после градобития, чтобы объяснять княжеским арендаторам, отчего был град, для того, чтобы эти глупые ребята хоть кое-чему научились и могли бы на будущее время защититься от таких случаев, а не выпрашивать каждый раз отсрочки арендной платы за дело, в котором никто не виноват, кроме их самих.
Министр не может переварить тех побоев, которые ты ему нанес. Он поклялся тебе отомстить. Тебе совсем не следует показываться в Вэренесе. Меня он также очень преследует, так как я подсмотрел его таинственный способ завивки посредством крылатой дамы. Пока Циннобер будет любимцем князя, я не получу никакого порядочного места в министерстве иностранных дел. Моя несчастная звезда постоянно сталкивает меня с этим уродцем, когда я этого никак не ожидаю, и встречи эти всегда для меня фатальны. Недавно министр был в полной форме, со шпагой, звездой и орденской лентой в зоологическом кабинете и, по своему обыкновению, поднялся на цыпочки, опираясь на палку, причем прислонился к шкафу, где стояли редчайшие американские обезьяны. Господа, осматривавшие кабинет, вошли в комнату, и один из них громко воскликнул, при виде карлика:
– Ах, какая прелестная обезьяна! Какой милый зверек! Это украшенье всего кабинета! Как называется эта хорошенькая обезьянка? Из какой она местности?
Тогда смотритель кабинета очень серьезно сказал, дотронувшись до плеча Циннобера:
– Это прекрасный экземпляр из Бразилии, так называемый Mycetes Belzebub – simian Belzebub Linnei – niger, barbarus, podiis caudaque apice brunneis – ревун.
– Милостивый государь, – фыркнул карлик хранителю кабинета, – вы, кажется, с ума сошли! Черт возьми, я совсем не Belzebub caudaque и не ревун, я Циннобер, министр Циннобер, кавалер Зеленого Тигра с двадцатью пуговицами!
Неподалеку оттуда стоял я и разразился страшным хохотом, от которого не мог бы удержаться даже, если бы от этого зависела моя жизнь.
– И вы тоже здесь, господин референдарий? – говорит он мне, и глаза его так и сверкают от ярости.
Не знаю уж, как случилось, что приезжие господа продолжали считать его за прекрасную редкую обезьяну, которую они где-то видели, и даже хотели покормить его орехами, вытащив их из кармана. Циннобер до того взбесился, что совсем задохнулся, и его ножки отказались ему служить. Призванный камердинер должен был взять его на руки и отнести в карету.
Я сам не могу объяснить, почему эта история подала мне искру надежды. Это первая неудача, случившаяся с этим заколдованным уродцем.
Но что несомненно, так это то, что на днях Циннобер пришел рано утром из сада совсем растерянный. Крылатая женщина, очевидно, не являлась, так как прекрасные кудри исчезли. Волосы его в беспорядке падают на спину, и князь Барзануф сказал ему:
– Не пренебрегайте вашим туалетом, любезный министр, я пошлю вам своего парикмахера.
На что Циннобер очень вежливо заявил, что он выбросит этого молодца в окошко, если он к нему явится.
– Великая душа, вы неприступны! – сказал тогда князь, и при этом много плакал.
Прощай, дорогой Бальтазар! Не теряй надежды и хорошенько скрывайся, чтобы они тебя не схватили!»
Бальтазар пришел в совершенное отчаяние оттого, что написал ему друг, он побежал в лес и разразился горькими жалобами.
– И я должен еще надеяться! – воскликнул он. – Когда вся надежда исчезла, все звезды померкли, и мрачная темная ночь окутывает мою безнадежную душу? Несчастная судьба! Я подчиняюсь той темной силе, которая губительно вторглась в мою жизнь. Безумно надеяться на Проспэра Альпануса, который обольстил меня своим адским искусством, увлек меня из Кэрепеса и направил на настоящего Циннобера те удары, которые я расточал на образ, явившийся в зеркале! О, Кандида, если бы мог я забыть это небесное дитя! Но искра любви горит во мне сильнее и жарче, чем прежде. Везде вижу я светлый образ возлюбленной, которая с нежной улыбкой протягивает ко мне руки. Я знаю, ты любишь меня, прелестная, нежная Кандида! И в том-то и есть моя безнадежная смертная мука, что я не могу спасти тебя от тех несокрушимых чар, которым ты подвластна. Коварный Альпанус, что я сделал тебе, что ты так жестоко меня дразнишь?
Настали полные сумерки, все краски леса потонули в вечерней мгле. Тогда точно будто вспыхнул в кустах и деревьях какой-то особый блеск, точно свет вечерних огней, и тысячи насекомых поднялись в воздух, жужжа и шумя крылами. Блестящие бронзовые жуки носились туда и сюда, а пестро разукрашенные бабочки порхали, стряхивая с себя ароматную цветочную пыль. И это жужжание и трепетание крыл слагалось в нежную, сладко журчащую музыку, которая снизошла утешением в истерзанную грудь Бальтазара. Сильней заблистал перед ним сияющий свет. Он взглянул и с удивлением увидел Проспэра Альпануса, который летел на диковинном насекомом, напоминавшем стрекозу, сверкавшую дивными красками.