Она не ответила.
– Дети вам такое говорили?
Она снова покачала головой.
– Значит, они хотят вас видеть!
В уголках ее глаз блеснули слезы, и Тамара отвернулась к окну.
– Нет, не хотят. Они не отвечают на мои звонки.
– Потому что не понимают, что с вами происходит. Они сбиты с толку. Поверьте, они по вам скучают!
Тамара вновь замотала головой.
– Вы же их мама, конечно, они вас любят! Для них важно знать, что у вас все хорошо, что вы их любите. Что вы изменились, но по-прежнему остались такой, какой они вас помнят.
Тамара энергично затрясла головой.
– Конечно же, они хотят вас увидеть.
– Нет! – крикнула она громко.
Карен у стойки официанта обернулась на нас, а Таша прекратила мыть полы. Я выскользнула из-за стола, шепнув: «Простите! Не буду больше мешать», вернулась на кухню и прислонилась к стене с фартуками, закрыв глаза.
– Ты как? – спросила Карен.
– Нормально.
– Что у вас произошло?
Я не знала, как ей сказать.
– Грустно. Все это так грустно…
– Расскажешь позже?
Я кивнула.
– Она уже ушла, а у тебя новые посетители.
Тарелка из-под овсянки была пуста, и я зарегистрировала заказ, добавив за овсянку четыре доллара из своего кармана. «Четыре доллара за историю», – подумала я. «Помоги ей, – прошептала я, вспомнив Риту. – Приведи ее домой, к детям. – Я чуть не расплакалась, осознав, сколько времени Тамара уже не видела их. – Пусть они снова примут и полюбят ее».
Ближе к трем часам дня мы с Глорией и Мириам встретились на парковке за кафе. Пока я ехала в сторону парка «Аштон Гарденс», чтобы выследить таинственного поклонника Глории, она скрючилась на заднем сиденье.
– Это так глупо! – пожаловалась она. – Вдруг нас кто-нибудь увидит?
– Никто нас не увидит, – отмахнулась Мириам. – Я надела суперсекретное волшебное кольцо. Стоит мне повернуть его на пальце, и мы станем невидимками.
Яркий свет отражался от укрывшего землю снега и слепил глаза, пока я объезжала территорию парка. Две белки со стрекотом пробежали перед машиной и забрались на дерево.
– Похоже, никого нет. Что неудивительно, холодно все-таки, – заметила я.
– Меня сейчас вырвет, – пожаловалась Глория.
Я повернула налево, к оранжерее.
– Тут машина стоит, – сказала я.
Окна оранжереи запотели, а по краям обросли кристалликами льда.
– Пойду загляну внутрь, – предложила я.
– Нет! – зашипела Глория. – Не выходи из машины!
– Беги! – разрешила Мириам. – Я ее подержу.
Я открыла дверь, игнорируя очередной протест Глории, плотнее запахнула куртку и побежала к оранжерее. Ближайшее окно сильно запотело, и мне не удалось ничего разглядеть. В следующих двух обзор закрывали разросшиеся растения и деревья. Через окна в задней части здания я тоже ничего не увидела и прокралась ближе к выходу. Теперь я слышала внутри голоса. Вдоль этой стены оранжереи как раз изгибалась подпорная стена, на которую я поднялась, надеясь разглядеть кого-нибудь за деревьями, закрывающими вход. Встав на цыпочки, я увидела мужчину и женщину. Они целовались. Когда мужчина повернулся лицом к двери, мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди: это был Шон! Взяв женщину за руку, он направился к выходу. Я спрыгнула со стены и понеслась, пригибаясь, мимо оранжереи обратно к машине. Захлопнув дверь, я врубила заднюю передачу. Лицо горело, воздуха не хватало. Я погнала по улицам города подальше от парка.
Джейсон держал Эшли за руку и мечтал ощутить любовь, которую не нужно заслуживать сексуальными подвигами или хитрыми уловками; любовь, которую преподносят как дар. Он был с Эшли, желая большего, в то же время понимая, что не получит и крохи желаемого. Он вглядывался в ее лицо в надежде увидеть улыбку, от которой перехватит дыхание. Смотрел в ее глаза и вслушивался в голос, чтобы, как и дед, заметить нечто, что вызывает и восторг, и смущение. Он ждал. Надеялся. И слушал. Ничего.
Я вошла в дом, обдумывая тысячу слов, которые выскажу Шону сегодня в семь вечера, однако в глубине души знала, что, как всегда, промолчу. Мама не раз утверждала, что я неспособна постоять за себя, и, похоже, была права. Я водрузила на плиту кастрюлю с водой и вынула из холодильника упаковку говяжьего фарша. Поджаривая мясо, я никак не могла отделаться от мыслей о Шоне. Зачем он так поступает? Зачем он так со мной и с той девушкой? Я слила жир, взяла банку с грибным супом и немного сметаны.
Зазвонил телефон, на экране высветился мамин номер.
– Привет, мам, – сказала я, смешивая грибной суп, сметану и говяжий фарш.
– Здравствуй, моя хорошая. Как дела?
Я лишь головой покачала. Мама обладала удивительной способностью звонить в худшие моменты моей жизни.
– Хорошо, – соврала я, не желая рассказывать ни о том, что меня выселяют, ни о Шоне.
Мама помолчала.
– Правда? А по голосу не скажешь.
– Я просто готовлю, скоро дети вернутся со школы, а мне убегать на работу, – ответила я, глядя на закипающую воду.
– Ты теперь и по вечерам работаешь?
Я открыла пакет с лапшой и высыпала ее в воду.
– Всего несколько дней. Подрабатываю к Рождеству.
– Кто приглядывает за детьми?
Знала, что она спросит, но не могла признаться, что оставляю их одних больше, чем на час.
– Рене из «Паттерсон». Помнишь ее?
– Нет. А как в остальном? Брэд звонил?
– Еще бы. – Мне и правда было тяжело говорить. – Мам, давай я перезвоню. В любой момент могут вернуться дети.
– Ладно, – сказала она и добавила, прежде чем повесить трубку: – Знаешь, я хотела приехать на пару дней перед Рождеством, если у тебя и детей нет других планов.
Я оглядела кухню, которая выглядела не лучше, чем остальные комнаты. Сейчас совсем не до гостей.
– Ричард уезжает, но может заехать за мной за день до Рождества, если ты не против.
Я была против, но сил на объяснения уже не осталось.
– Конечно, – пробормотала я.
– Я привезу большую индейку и сделаю любимое печенье Зака и Хейли. – Мама немного помолчала. – Кристин, и все-таки, что у тебя с голосом?
Я засмеялась, надеясь, что она поверит.
– Все нормально, мам. Телефон искажает, наверное.
– Ну ладно. Люблю тебя.
Снаружи послышались вопли Зака:
– Скорей, скорей!
В двери завозился ключ, и я подошла, повернула ручку.
– Теперь можешь открыть глаза! – разрешил Зак, сваливаясь мне под ноги.
Хейли убрала ладони от глаз.
– Она сегодня прямо на крыльце стояла! – сообщил сын.
– Миссис Мередит? – спросила я, принимая у него куртку.
– Летучая Мышь, – поправила Хейли, бросая свою куртку на пол. – Она никогда так близко не подбиралась!
– Она могла нас просто уничтожить, вот так! – воскликнул Зак, хлопнув в ладоши и изобразив взрыв.
– Ладно, – сказала я, – проходите на кухню. Мне надо успеть вас покормить перед отъездом.
– Опять! – расстроился Зак, бросая рюкзак на диван. – С кем мы останемся сегодня?
– С Рене, но она придет только в пять тридцать. Посмотрите на часы на микроволновке – сейчас четыре часа. Это значит, Рене будет здесь через один час тридцать минут. Вымойте руки. Пока поедите и начнете домашнюю работу, она уже приедет. Хорошо? – Я достала две тарелки и наполнила их лапшой с фаршем. – А теперь давайте вспомним правила поведения, когда вы одни дома. – Мы повторили все инструкции. – Я буду часто звонить, чтобы убедиться, что вы в порядке.
Дети ели за столом, на котором высилась стопка нераспечатанных счетов и газет с объявлениями о сдаче жилья, которое мне было не по карману. Я смотрела на них и понимала: переезд, воспитание детей и выживание – это все, что меня ждет в ближайшие десять лет. «Словно бочку меда смешали с бочкой дегтя», – подумала я, целуя детей. Я не желала покидать их. Остаться с ними хотелось так же сильно, как в пасмурный день хочется остаться под теплым одеялом. Дети поужинали, я повторила им правила, снова поцеловала и заперла за собой дверь.
Открыть раздвижную стеклянную дверь на веранду было нелегко. Раньше замок всегда заедало, но сегодня вечером он поддался. Хейли повернула его и откатила дверь. Деревья, рядами высаженные вдоль задних дворов дуплексов, запорошило снегом, а пол веранды сковал тонкий лед.
Спор между детьми возник, как всегда, из ниоткуда, и теперь одному из них очень хотелось доказать свою правоту.
– Вернись! – крикнул Зак от двери. – Тут холодно!
– Нет, – сказала Хейли, карабкаясь на перила веранды в фиолетово-розовой ночной рубашке с принцессами. Порыв ветра хлестнул ее по коленкам, и девочка зябко обхватила себя руками. – Ты сказал: я не могу летать.
– Не можешь! – повторил Зак сквозь щелку приоткрытой в комнату двери. – Летать могут только насекомые и птицы!
– Я умею летать! – возразила Хейли, занося одну ногу на перила. – Прошлой ночью я пролетала над этими деревьями. Если бы у меня были крылья, я бы еще выше поднялась!
– Крылья ненастоящие. Люди не могут летать! Ты летала во сне. Мама всегда тебе это говорит! – Зак открыл дверь пошире. – Спускайся, пока ничего не случилось!
Хейли раскинула руки навстречу ветру. Она сделала шажок вперед, поскользнулась на покрытой льдом балке и полетела носом вниз. Вскрик был громким, но коротким, а потом Хейли затихла. Зак распахнул дверь и понесся на веранду, выкрикивая ее имя. Он сбежал по ступенькам. Сестра лежала лицом в снегу, подогнув под себя ногу.
– Мама! – завопил Зак, коснувшись спины сестренки. – Мама, Хейли!
– Осторожно, Закари, – произнес кто-то за спиной и потянул его за плечо назад.
На снег опустилась старуха, при виде которой мальчик завопил от ужаса.
Глава девятая
В тот вечер стрелки часов еле тащились, и каждую секунду сердце сжималось от страха. Я никогда не умела ругаться с людьми и до сих пор не решила, что сказать Шону. «Ты в последнее время не целовался с девушками?» «Не бывал в „Аштон Гарденс“? Туда все ходят целоваться». Нет, не то.