Сегодня заканчиваю пораньше – перед праздниками контора Роберта всегда пустеет. Сижу в машине, жду, когда прогреется двигатель. Идет снег. Большие, пышные хлопья кружат, точно в замедленной съемке. Смотрю, наискосок через площадь спешит женщина, очень похожая на мою мать: сутулые плечи, тучное тело, короткие ноги. Она держит за руку маленького ребенка и направляется в универмаг. Наверняка собираются выбирать подарок для мамы малыша. Я всегда чувствовала, что во мне будто бы одновременно уживаются два человека. Одна часть моей души отчаялась, идет ко дну и цепляется за любую соломинку, чтобы остаться на плаву. Вторая же часть, прочувствовав всю глубину безысходности, все же не теряет надежды, что красота своей чудодейственной силой поможет преодолеть серость бытия. Эта сторона моей натуры нечасто дает о себе знать. Что толку копаться сейчас в собственных ощущениях… Щемящее чувство, возникшее при виде бабушки с внуком, так и не отпускает. Тороплюсь уехать прочь.
Поворачивая к дому, вижу во дворе соседского мальчишку. Он играет в мяч. Приветливо машет мне. Делаю вид, что не замечаю. Открывается дверь гаража. Заезжаю внутрь и поскорей опускаю дверь. А то еще, чего доброго, подбежит и начнет подробно рассказывать, как у него прошел день. Наверное, следовало бы поинтересоваться, что случилось с его отцом. Однако не хочу. Меня вполне устраивает вот такое безразличное существование. Чем меньше знаешь о других, тем меньше приходится рассказывать о себе.
Устраиваюсь перед телевизором с миской консервированного супа. Вдруг раздается звонок в дверь. Пытаюсь его проигнорировать, но потом понимаю, что свет от экрана отражается в окне прихожей. Спрятаться не удалось. Подхожу к двери, смотрю в глазок. Это мамочка из соседней квартиры. Пришла что-нибудь одолжить. Может, отвертку, которой я тут в жизни не найду. Или молоток. У меня его отродясь не было.
Приоткрываю дверь. Смотрю на нее. Примерно моего возраста, хотя выглядит моложе. Более ухоженная. К тому же она миниатюрная блондинка. А я долговязая, и у меня тонкие каштановые волосы.
– Привет, – говорит она. – Я Гретхен. Соседка. Вы меня помните?
Смотрю на нее так, будто она сморозила какую-то чушь. Судя по выражению лица, Гретхен со мной согласна. Мерзнет. Обхватила себя руками от холода. Следом прибегают дети, мальчик и девочка. Она сердито оборачивается:
– Ну-ка возвращайтесь назад и посидите дома! Я же вас попросила!
– А что ты делаешь? – спрашивает девочка.
Накатывает раздражение. Холодно. Хочется поскорей закрыть дверь.
– Я сейчас вернусь, – отвечает Гретхен. – Идите назад и надевайте пижамы. Уведи брата в дом.
Девочка хватает мальчика за руку и тянет за собой.
– Извините, – говорит женщина, робко глядя на меня. – Я… Вчера утром ко мне постучался мужчина. Он искал вас и…
Одергивает свитер, смотрит вдаль на пустую улицу.
– Я сказала ему, что вы живете здесь, но он ответил, что больше не намерен приходить.
Она так и будет тянуть кота за хвост?
– Кто такой?
– Не знаю, как его зовут. Он не представился. Он сдает квартиры в том доме, где ваша мама…
– Ну и зачем он приходил? – резко обрываю я.
Похоже, моя соседка испугалась.
– Сказал, что обнаружил вашу маму…
Спокойно. Не реагируй. Рамона сама себя угробила. Ты тут ни при чем.
– Она умерла у себя в квартире, и домовладелец попросил передать, чтобы вы пришли и забрали ее вещи, или он все выбросит.
Киваю:
– Спасибо.
Ловит дверь, так что я не успеваю ее закрыть.
– Мне очень жаль.
– А мне – нет.
Захлопываю дверь, оставляя ее на морозе.
Иду обратно к дивану. Сажусь. Бессмысленно пялюсь в экран. Что там вообще показывают? Сегодня пятница. Домовладелец приходил вчера утром. Когда же она умерла? Я ведь с ней всего два дня назад разговаривала! Она просила денег, обозвала меня никчемной свиньей. Вот так и закончились отпущенные ей шестьдесят лет. Занимала деньги, тратила на что попало, бранилась, клянчила, оскорбляла. А потом ее глаза и рот закрылись раз и навсегда. Я рада, что все позади. Той части моей души, которая надеялась и ждала от Рамоны хоть капли тепла, придется смириться. Выключаю телевизор и до зари остаюсь сидеть в темноте.
Глава четвертая
«Мы сами заводим себе друзей и наживаем врагов. Соседей нам посылает Господь».
ГРЕТХЕН
Просыпаюсь ни свет, ни заря – разбудил звонкий голос Итана. Как всегда – в каком бы уголке дома он ни находился, его слышно сквозь любые стены. Я полночи не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок, вспоминая выражение лица Мелиссы, когда я сообщила ей о смерти матери. Должно же такое известие вызвать хоть какие-то чувства! Изумление, глубокий вздох. По лицу пробежит судорога, или даже начнется нервный смех. Разве может человек никак не отреагировать, узнав о смерти родителей?! Пеку детям блины, а в голове вновь и вновь крутится тот момент, когда она захлопнула дверь прямо у меня перед носом. От раздражения аж мурашки по коже. Что же меня раздосадовало? Ее безразличие – или то, что я так долго собиралась с духом, чтобы принести ей печальную весть? Кайл был прав. Я слишком заморачиваюсь.
Пока дети играют, проверяю почту. Пришло несколько писем от родителей мужа, Тома и Элис. Читаю, и на глаза наворачиваются слезы. В каждом письме – несколько фото Кайла с подробным рассказом, где и когда они были сняты. Вытираю слезы, пока дети не увидели, и отправляю в ответ фотографии внуков и нашего нового дома. А потом буду готовить завтрак.
Не успела я полить блины сиропом, как Итан уже их съел.
– Мы пойдем на похороны к той тете? – спрашивает он.
– Какой? – И уже понимаю, кого он имеет в виду. – А, нет.
– Почему?
Поливаю блины сиропом. Детям, а потом себе.
– Потому что мы ее не знали.
– Ну, нам же присылали цветы, открытки и всякие подарки незнакомые люди, – говорит Эмма.
– Мы тоже должны, мам, – говорит Итан с набитым ртом. – Нужно сделать ей открытку и передать цветы.
Откусываю блин. Мои дети лучше, чем я.
– Вы правы. Так и сделаем.
Мне совсем не хочется. Представляю, как Мелисса сомнет цветы, словно печенье раскрошит, и испепелит открытку своим ядовитым дыханием.
Дети отыскали кусок синего картона и сразу после завтрака дружно принялись за открытку. К тому времени, как я закончила убираться на кухне, картонка уже вся покрыта цветами с крупными, расплывшимися лепестками, а над ними – радуга, блестящая от клеевых подтеков.
– Пусть подсохнет, и чуть позже сходим за букетом.
– Пошли сейчас! А когда вернемся, открытка уже высохнет, – говорит Эмма.
Не хочу я сейчас никуда идти.
– Давайте поделаем дела, а потом отправимся на улицу.
– А что у нас осталось? – спрашивает Итан. – Мы уже все разобрали.
Они без конца будут спрашивать и совсем меня доведут.
– Ладно, одевайтесь. Пойдем.
Пока выходим со двора, я придумываю, что сказать Мелиссе. Может, она прямо с порога даст мне в глаз или заломит руки за спину. Или выхватит цветы и сломает их. Ни тот, ни другой сюжет не радует. Заказывать букет у флориста мне не по карману, поэтому мы отправляемся в гастроном. Там ведь тоже продают цветы.
– Останется только ленточку повязать. Как будто в цветочном купили. И не отличить, – говорю я, показывая на цветы в небольшой стеклянной вазе.
– Она сможет засушить эти? – спрашивает Эмма, протягивая маленький букетик.
Смотрю.
– Вряд ли. Их засушить трудно.
– Тогда надо выбрать такие, которые сможет. Ты же вот засушила все наши цветы.
– Но это были цветы для вашего папы и… Не думаю, что Мелисса ладила со своей мамой, так что вряд ли наши цветы будут значить для нее то же, что…
Оба смотрят на меня.
Ставлю цветы обратно в вазу. Беру букет побольше. В нем много роз.
– Вот засушить легче.
Возвращаемся домой. Открытка еще сырая. С большим трудом убеждаю детей, что надо подождать, пока она высохнет, а уж потом относить. Одна часть меня хочет разделаться с этим поскорее. А другая – отложить до лучших времен. Когда Эмма колледж закончит.
Почти все утро провожу на телефоне. Дети играют. Заканчиваю последний разговор (звонят родители Кайла), когда приходят Эмма с Итаном и жалобно смотрят на меня, потирая животы, – проголодались. Перекусываем чипсами и сэндвичами. Жду, что сейчас кто-нибудь из них принесет открытку и цветы. К моему удивлению и радости, они забыли, о чем мы договаривались, и бегом возвращаются в свою комнату, чтобы продолжить играть. Вдруг Итан кричит из коридора:
– Эй! А как же наша открытка, мам?! Когда мы ее отнесем?
– Прямо сейчас и отнесем, – отвечаю я таким голосом, будто именно теперь и хотела это сделать. Заставляю детей надеть куртки. А то будем стоять на крыльце у Мелиссы, как те игрушечные обезьянки, что клацают зубами и бьют в тарелки.
Итан первый подбегает к ее двери и громко стучит. Слышу шаги и тяжко вздыхаю. Вот сейчас Мелисса как раз смотрит на нас в глазок… Дверь открывается. Итан просовывает открытку в узкую щель.
– Это мы для вас сделали, – говорит он, подбоченившись.
– Спасибо, – отвечает Мелисса, уставившись на открытку.
Улыбаюсь изо всех сил, но чувствую себя неловко.
– И это тоже для вас, – говорит Эмма, отдавая ей вазу с цветами.
– Спасибо.
Повисло неловкое молчание.
– Ну что ж, пойдемте дети, – говорю я, разворачивая их к нашему дому. Мы еще даже с крыльца не сошли, когда захлопнулась дверь. Пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не выругаться.
– Ну вот, – говорю я, открывая нашу дверь. – Мы очень хорошо поступили. Открытка и цветы будут кстати и хоть немного ее утешат.
Я сильно в этом сомневаюсь, но дети довольны и торопятся к себе продолжать игру.
Днем к нам заглянула мама. Притащила большую кастрюлю чего-то вкусного. Мама никогда не умела готовить. Когда она была замужем за папой, готовил он. Если приходилось остаться с мамой, мы ели в основном консервированные супы, готовые рисовые блюда и лапшу быстрого приготовления. Мамин третий и последний муж, Линн, был отм