енным кулинаром. До сих пор скучаю по сладкому картофельному пудингу, который он всегда делал на День благодарения. Линн отлично подходил моей маме. А вот с папой они действовали друг другу на нервы, даже находясь в разных комнатах. Хотя так было не всегда, помню время, когда они были счастливы. Не знаю, как так случилось, что все пошло наперекосяк.
– Это не я, – говорит мама, читая вопрос на моем лице. – Глория приготовила большую кастрюлю курицы с клецками для тебя и детей.
Забираю у нее кастрюлю.
– Зато я сделала салат и напекла печенья с шоколадной крошкой.
– Ты сама испекла печенье?
Она останавливается на тротуаре.
– Глория решила угощать детей в «Благословении» печеньем. Вот она и настояла, чтобы я научилась его печь.
Заходит в дом и оглядывается по сторонам.
– Ты только посмотри! Все по полочкам расставлено!
– Ну, кое-что еще не знаю, куда приспособить. Но в основном все вещи разобраны, – отвечаю я, забирая у нее салат и печенье.
Дети, услышав, что пришла бабушка, тут же виснут у нее на ногах, тянут в свою комнату. Приподнимаю крышку кастрюли. Какой аромат! Сто лет не ела курицу с клецками. Расставляю тарелки и кричу детям и маме, чтобы мыли руки. Кайл всегда жаловался, что я редко готовлю курицу с клецками. Я вечно отговаривалась – мол, морока. Если бы он был с нами сегодня, я бы в два раза больше наготовила, чтобы ему на несколько дней хватило. Разливаю блюдо по тарелкам.
– Мы купили цветы для тети, которая умерла, – говорит Итан, усаживаясь рядом с бабушкой.
– Какой тети?
Наливаю порцию Итану. С досады качаю головой.
– Приходил один мужчина. Сказал, умерла мать нашей соседки, и просил ей сообщить.
– Не знала, что соседи должны приносить такие вести.
– Вот и я не знала, – смеюсь в ответ. – И сказала ему, что не буду этого делать.
– Так значит, он ей сообщил, а вы потом купили цветы?
– Нет, он ничего ей не сообщал. Кайл сообщил.
Мама удивленно взглядывает на меня.
– Его голос в голове не давал мне покоя… и я сдалась.
– Ужасный повод для знакомства. Бедняжка, наверное, убита горем?
– Не сказала бы, – тщательно подбираю слова. – Мужчина дал ей несколько дней, чтобы забрать вещи матери, но, по-моему, она и не почешется.
– Я бы забрала твои вещи, если бы ты умерла! – заявляет Эмма.
Мы с мамой покатываемся со смеху.
– Все-все фотографии бы забрала. И с тобой, и с папой. А еще Сахарка и ящик для игрушек, который мне папа сделал.
– А как же мои вещи? – спрашивает Итан. – Пластмассовые солдатики и все мои звери?
– Они мне не нужны, – отвечает Эм.
Итан уже открыл было рот, чтобы вступиться за своих солдатиков и пушистых барашков, но я разом их обрываю:
– Эй! Я еще не умерла!
Смотрят на меня с вытянутыми лицами. Смех да и только. Киваю на еду:
– Попробуйте! Вкусно!
Мама наливает себе добавку.
– Наверняка в доме матери осталось что-нибудь памятное для нее. Не хочет же она, чтобы совершенно посторонний человек ворошил такие личные вещи!
– Да, – кивает Итан. – Я бы не хотел, чтобы кто-то незнакомый брал моих солдатиков.
– Да кому нужны твои солдатики! – говорит Эмма.
– Мне нужны! Мне их папа подарил!
Мама отвлекает детей рассказом о том, как она водила нас с братом в зоопарк, когда мы были маленькие. И я заметила, что было бы неплохо оставить его там. История особенно понравилась Эмме.
Мама, расположившись в гостиной, играет с детьми в карты. А я отправляю тарелки в посудомойку и прикидываю, куда бы сложить остатки.
– Еды тут человек на двадцать, – говорю вслух, пытаясь отыскать миски.
Наконец нахожу пару и в задумчивости разливаю по ним наше блюдо. Далась мне эта проклятая соседка! Почему же я из-за нее так разволновалась? Кладу в пластиковый контейнер несколько кусочков печенья, беру одну из мисок и подхожу к игрокам. Они разложились прямо на полу посреди гостиной.
– Сейчас вернусь. – Я быстро ухожу, пока никто не успел задать лишних вопросов.
Стучусь в дверь к Мелиссе. Если не ответит, оставлю еду прямо здесь, на пороге. На крыльце и в доме – темным-темно. Открывает. В свете уличного фонаря вижу – лицо отекло, глаза опухли.
– У нас вот тут лишнее осталось… – начинаю сразу без предисловий. – Подруга приготовила. Очень вкусно!
Приоткрывает дверь и берет угощение.
– Спасибо.
Поворачиваюсь, чтобы уходить, но в последний момент вдруг бросаю через плечо:
– Если хотите, я могу с вами съездить.
Тупо смотрит на меня. Не понимаю, зачем только я это предложила, но меня уже несет дальше:
– Могу помочь разобрать квартиру вашей мамы.
– Да я не собираюсь.
– Я поняла. И все же… позже вы можете очень сильно пожалеть… что позволили незнакомому человеку рыться в ее вещах.
Открывает рот, но я не даю ей сказать.
– Вдруг там найдется то, о чем вы не знали, или забыли, или хотите отдать кому-то.
Соседка качает головой. Я уже замерзла.
– Скажите, когда соберетесь. В понедельник дети идут в школу. Провожу их и могу с вами съездить. Или, если хотите, завтра попрошу маму, чтобы с ними посидела.
– Я не хочу туда ехать.
– Ну что ж. – Спускаюсь с крыльца. Можно вздохнуть с облегчением – она не хочет этого делать. – Если передумаете – знаете, где меня найти.
Вся дрожу, переступая порог. Плюхаюсь на диван.
– Где ты была? – спрашивает мама, перетасовывая карты.
– Относила кое-кому рождественское угощение.
– Ну и как прошло?
– С некоторыми людьми очень непросто.
Беру карты – мама раздала для «Гоу фиш».
– Знаешь, я всегда очень хорошо чувствовала людей, – говорит она, разбирая карты в руках. – Поэтому мне мало кто нравится.
Смеюсь в голос.
– Она шутит, – обращаюсь к детям.
– Я и не слышала ничего, – говорит Эмма.
Мама хохочет, запрокинув голову. Открываю карты. Одна дрянь. Вот ведь как бывает.
Глава пятая
«Горе нельзя разделить с ближним. Каждый переживает его в одиночку. Всякий несет свой крест по-своему».
МЕЛИССА
Я так и не ложилась спать. Просидела всю ночь на диване, бездумно уставившись в телевизор. Все гадала, как же умерла Рамона. Лежа в постели? Или сидела на диване, смотрела телевизор? А может, смерть настигла ее, когда она собиралась выходить из дома? Или она стояла у окна, смотрела, как кружит снежная метель?.. Еще меня занимал вопрос, вспомнил бы ее мой отец, если бы ему сказали, что она умерла? Переживал бы? «Конечно, нет!» – произношу вслух сама себе. Если мне это безразлично, почему ему должно быть не все равно? Около часа ночи попробовала курицу с клецками. Не помню, когда я в последний раз ела такую вкуснятину. В мои семь лет мы с Рамоной жили по соседству с семейством Швайгер. У них в квартире всегда пахло свежеиспеченным хлебом. Миссис Швайгер была родом из Венгрии или что-то вроде того, точно не припомню, зато помню, что мне очень нравился ее акцент. Она часто приглашала меня на ужин. Годы спустя я стала задаваться вопросом: догадывалась ли она, что у себя дома я недоедала?
– Может, твоя мама тоже пойдет с нами? – обычно говорила она, ища глазами того, кто должен был за мной присматривать.
– Ее нет, – отвечала я всякий раз.
И не врала. Если Рамона и была дома, то валялась в отключке или спала с очередным хахалем. Швайгеры завтракали, обедали и ужинали все вместе. Чего они только не ели! Яичницу с беконом, блины, мясной рулет с картофельным пюре, запеченную курицу, картофельный гратен, макароны с тефтелями… И всегда подавали десерт. Когда мы познакомились, Карле было пятнадцать, Мэддену – двенадцать, а Луи – восемь. Мы с Луи играли каждый день. Иногда я засыпала у них на диване. Миссис Швайгер меня не будила. Она стучалась к Рамоне и, если той не было дома, оставляла записку на двери, предупреждая, что я у них.
Каждое воскресенье Швайгеры водили меня в церковь. Помню, когда миссис Швайгер в первый раз предложила мне пойти с ними, я пожала плечами и мигом согласилась. Мне никогда прежде не доводилось бывать в церкви, но со Швайгерами я куда угодно готова была пойти. В их вере не было ничего вычурного. Только простота и естественность. Сколько помню миссис Швайгер, она никогда не рассуждала о религии, а Бога или Иисуса упоминала словно своих родственников. Я встретила со Швайгерами три Рождества. Помню, один раз мне подарили куклу, в другой – сумочку. Для меня это было полной неожиданностью!
– Миссис Швайгер, я знаю, на кого похож Господь, – сказала я ей в тот рождественский день, наблюдая, как она чистит картошку.
– На кого же? – спросила она, выбрасывая кожуру в мусорное ведро.
– На вас.
Она бросила свою работу и посмотрела на меня. Затем опустилась на колени, взяла в ладони мое лицо и поцеловала в лоб. До сих пор помню прикосновение ее мокрых рук.
– Хочешь верь, хочешь не верь, Господь любит тебя даже больше, чем я, Мелисси.
Она постоянно звала меня Мелисси. И мне это нравилось. Было очень приятно, что миссис Швайгер так меня любит.
Мы с Луи подружились с Брюсом Линтоном – соседом сверху. Он был старше меня на четыре года, и у него постоянно текло из носа. Зимой весь рукав его куртки неизменно был покрыт коркой из соплей. Если что-то происходило не так, как ему хотелось, Брюс бросался колотить меня или Луи. Но вместе мы были сильнее и прижимали его к стенке, чтобы успокоился и перестал вести себя, как меленький. Брюс тоже часто ужинал у Швайгеров, но не потому, что у него не было родителей. Его родителя часто к нам присоединялись. Те три года, что я провела, играя с Брюсом и Луи и навещая Швайгеров, были самыми счастливыми в моей жизни. Я белугой выла в тот день, когда мы уезжали.
– Я помолилась за тебя, Мелисси, – сказала миссис Швайгер на прощание. – И буду продолжать молиться, хорошо?
Я кивнула, но не особо-то верила во все это. Ведь я молилась, чтобы мы никогда-никогда не уехали от Швайгеров, однако Рамоне вдруг что-то взбрело в голову. Она в три счета погрузила наши вещи в микроавтобус. И вот мы уезжаем.