Возвращаюсь в почтовый отдел ровно в шесть пятнадцать и тут же достаю телефон из кармана пальто. Приклеиваю стикер к столу и набираю номер Джоша. Кто-нибудь может подойти к телефону вместо него, но я об этом даже не думаю, просто почему-то мне очень нужно знать, что с ним случилось. После первого же длинного гудка срабатывает автоответчик. Отключаюсь. Позвонить его родителям?.. Но я ему никто.
В час дня доставка получена, товары разложены по местам, почта рассортирована. Отмечаюсь и ухожу с работы. Еду домой, но потом не выдерживаю и приезжаю в больницу Юниверсити-Парка. Сижу за рулем на парковке, собираюсь с духом. Прежде мне никогда не приходилось навещать кого-нибудь в больнице.
Только как найти Джоша?.. Прямо у входа за огромной полукруглой стойкой сидят две женщины. Неуверенно подхожу к ним, готовая в любую минуту сорваться и убежать к машине.
– Чем вам помочь? – спрашивает та, что помоложе.
– Я пришла навестить Джоша Дюмона. Сегодня утром попал в аварию. Он у вас? В каком он состоянии?
– Вы его родственница?
У меня потеют ладони. Чувствую себя ужасно неловко, будто натворила что-то нехорошее.
– Нет, я дру… Мы вместе работаем.
– Мы не вправе разглашать такую информацию посторонним людям.
Разворачиваюсь и собираюсь уходить, растерянная и расстроенная. Чувствовала ведь, что приезжать сюда – дурацкая затея!
– Вы знаете Джоша?
За регистрационной стойкой стоит мужчина среднего возраста с маленьким белым кульком. Что-то в нем кажется мне знакомым. И тут вспоминаю: я же его отшила, когда он спросил, какой свитер больше подойдет жене.
– Я работаю с ним вместе в универмаге Уилсона, – отвечаю, надеясь, что он меня не вспомнит.
– Я Майк. Папа Джоша.
Он меня не помнит. Вместо того, чтобы протянуть ему руку или приветственно приобнять, стою на месте, как вкопанная.
– Наша начальница сказала, что он утром попал в аварию, и я хотела…
– Пойдемте наверх, – говорит он, направляясь к лифтам. – Ему сразу же сделали операцию. Сейчас он отошел от наркоза, лежит в палате.
Двери лифта закрываются. Майк жмет на кнопку восьмого этажа.
– Как это случилось?
– Гололед. Водитель фургона не справился с управлением и въехал в машину Джоша со стороны пассажирского сиденья. В результате – перелом нижней части голени. Его сразу отправили на операцию. Она продлилась два часа. Поставили спицу. Теперь продержат здесь еще несколько дней.
Двери открываются. Следую за Майком по залитому светом коридору.
– Может, он не хочет сейчас, чтобы его беспокоили посетители, – предполагаю я, нехотя плетясь.
Майк останавливается, оборачивается и смотрит на меня.
– Кто бы не хотел, вернувшись с операции, увидеть друга? Ему будет очень приятно. Жена поехала домой за Лидой, бабушкой Джоша.
Нога Джоша подвязана над кроватью. Он встречает нас с папой полусидя – подпертый со всех сторон подушками.
– Мелисса!
Останавливаюсь на входе, машу ему рукой.
– Вот, услышала, что с тобой приключилось, и решила… проведать.
Майк отдает сыну кулек. Джош достает оттуда картошку фри. На тумбочке возле кровати стоит поднос с остатками какой-то сероватой каши.
– Представляете, что заставляют есть? – ухмыляется Джош. – Пришлось срочно закусить картошкой фри.
– Очень жаль, что ты сломал ногу.
– Зато теперь мне обеспечено веселье на долгие годы – каждый раз, когда в аэропорту буду проходить досмотр.
– Сколько тебе положено выздоравливать?
Рот у него набит под завязку. На верхней губе повисла капелька кетчупа.
– Шесть недель.
– Значит, в универмаг ты больше не вернешься?
Пожимает плечами, продолжая жевать.
– Надо было принести тебе что-нибудь. Журнал, пачку чипсов…
Не зная, куда деть руки, сую их нервно в карманы.
– Что ж, мне пора. Я просто зашла убедиться, что ты цел.
– Приходи в любое время, – говорит Джош. – Я люблю чипсы Kettle со вкусом халапеньо.
Ухмыляется, не отрываясь от еды. Помахав на прощанье Майку, выхожу к лифту. Двери открываются, и я отступаю в сторону, пропуская прибывших. Женщина среднего возраста с чемоданом в руках и седоволосая пожилая дама торопятся по коридору к палате Джоша. Наверное, его мама и бабушка. Провожаю их взглядом. Двери закрываются, и лифт уезжает без меня, пока я невольно пытаюсь услышать, о чем говорят в палате Джоша. Слов не разобрать, но раздаются звуки оживленной беседы и смех. На глаза наворачиваются слезы. Вызываю лифт.
Приезжаю домой и сразу же стучусь к Гретхен, потому что… потому что я слишком долго была одна, и мне это страшно надоело.
– Работала сегодня? – спрашивает она, открывая дверь.
Пахнет чем-то шоколадным, из коридора доносятся детские голоса.
– Один парнишка попал в аварию, вот меня утром и вызвали.
На кухне беспорядок, повсюду грязные миски и тарелки.
– Он пострадал?
– Перелом ноги. Я навестила его в больнице.
– Пришлось делать операцию? Как он?
Присаживаюсь за стол, пристально смотрю на нее.
– Как он? – переспрашивает Гретхен.
– Сколько раз в жизни ты задавала этот вопрос?
Смотрит на меня, как на сумасшедшую.
– Ты о чем?
– Знаешь, сколько раз спрашивала об этом я?
Она облокачивается на стол, скрещивает руки.
– Не понимаю, к чему ты.
– Не припомню, чтобы я когда-нибудь кого-нибудь спрашивала о самочувствии.
– Не может быть.
– Может! Не спрашивала. И ни разу никого не навещала в больнице. И не ходила на похороны. А еще не пекла торты для благотворительной ярмарки, и, если узнавала, что погиб какой-нибудь военный, слушала, не моргнув глазом.
Гретхен включает свет в духовке, заглядывает внутрь и бубнит что-то себе под нос. Наверняка там у нее очередной благотворительный торт. Она садится напротив.
– Ты сама сказала, что ездила в больницу. Так что навестить больного тебе уже довелось.
– Впервые.
– И торт ты пекла.
– Один раз.
Гретхен встает, подходит к шкафчику и достает пару стаканов.
– Все когда-нибудь бывает в первый раз.
Кладет в стаканы лед, наливает воды.
Смотрю на нее и понимаю, что Гретхен моя подруга. Просто так. Безо всяких причин. Она всего лишь поселилась по соседству, а потом помогла мне убраться в одной паршивой квартирке, пришла на похороны совершенно незнакомого человека, угостила меня спагетти и попросила испечь торт.
– Рамона никогда…
Протягивает мне стакан воды.
– Рамона умерла!.. Что ты еще скажешь? Что она не научила тебя отзывчивости – была слишком занята собственной жизнью или по какой-то другой причине?.. Не имеет никакого значения, что она сделала и чего не сделала. Прошлое не изменить. Даже Господу Богу это не под силу.
Еще чуть-чуть, и она посоветует мне заткнуться и наконец уже повзрослеть. Две недели назад я встала бы и вышла вон, но сейчас чувствую облегчение. Гретхен – моя подруга.
Просыпаюсь в три часа ночи с мыслями о Джоше. Переворачиваюсь на другой бок, поправляя одеяло, и будто воочию вижу, как мама и бабушка торопливо идут по больничному коридору к нему в палату.
– Что там происходит. Покажи! – произношу вслух, осознавая, что обращаюсь к Богу. Вновь смотрю на часы. Три пятнадцать. Опять переворачиваюсь на другой бок. Образ бабушки Джоша по-прежнему маячит в голове. Как ее зовут? Папа Джоша говорил, да я забыла.
В три тридцать по-прежнему не могу сомкнуть глаз. Берет досада. Как зовут его маму? А бабушку?
Полпятого. Сижу в постели, напряженно сосредоточившись. Майк сказал, ее зовут Лида!
Ложусь, улыбаясь неизвестно кому в ночь, чувствую себя ребенком. Теперь-то я уж точно не усну.
Глава двенадцатая
«Рождество взмахивает волшебной палочкой над миром, и, взгляните – все становится мягче и прекраснее».
ГРЕТХЕН
Сегодня в церкви я ничего не слышала. Сидела рядом с мамой, Глорией и Маршаллом и думала о Кайле, молилась, надеясь на его выздоровление, и плакала от жалости к себе. Хочу, чтобы он поскорее вернулся домой. Вдох – и меня переполняет смертельный страх, что он больше не сможет ходить, как прежде. Но при следующем вдохе я благодарна за то, что он просто остался жив. И снова вдох – переживаю, что он будет не в силах выполнять любимую работу. Выдох – плачу: зато он сможет каждый день обнимать Эмму и Итана.
Вчера я сорвалась на Мелиссу и даже и не извинилась. Невыносимо было опять слышать о Рамоне, спокойно воспринимать очередную историю о том, почему жизнь Мелиссы такая жалкая и ничтожная и как во всех ее бедах виновата мать. Ведь, в сущности, жизнь Мелиссы совсем не такая уж ничтожная. Она работает, причем долгое время на одном месте, выплачивает ипотеку. Мелисса гораздо умнее и способнее, чем сама о себе думает. Она легко могла бы устроиться на офисную должность или даже организовать свое дело. Я уверена. Нужно будет извиниться перед ней за то, что я ее отчитала.
Возвращаясь из церкви, чувствую себя разбитой. Очень хочется прилечь и вздремнуть. Долгие месяцы изо дня в день я и мама, и папа, а еще няня, кухарка, уборщица, учитель, шофер, прачка и судья в одном лице. Порой тянет забраться в постель, натянуть на голову одеяло и забыть обо всем на свете.
Влезаю в джинсы, надеваю рубашку, и тут раздается неожиданный звонок в дверь. Тяжко вздыхаю – не хочу сейчас никого видеть. Открываю дверь, не глядя в глазок, и вскрикиваю от радости:
– Папа!
– Привет, дорогая.
От него пахнет сигарами и лосьоном после бритья.
– Я приехал на девять дней раньше. Ничего?
Киваю, а потом, повиснув у него на шее и уткнувшись в бакенбарды, начинаю безудержно рыдать. Все накопившиеся слезы, которые я прятала от детей, чтобы их не напугать, достаются папе.
– Ничего, Гретхен, держись. Все будет хорошо.
– Я так по нему скучаю, папа!
Он крепче прижимает меня к себе, и я снова чувствую себя восьмилетней девочкой.