шность. До учителя танцев был Роббин Мецгер, жених ее прошлой парикмахерши. Наверное, она бы до сих пор по нему сохла, если бы тот не переехал во Флориду по каким-то своим делам и не забрал с собой бестолковую невесту. Но новый стилист Ханны хотя бы во сто крат лучше знает свое дело.
Но, несмотря на неверность своей жены, он все равно наслаждался ее элегантной, энергичной красотой.
Месяцы назад он обещал себе, что скажет ей, как много знает о ее похождениях; что он не бесхребетный молокосос, который боится ссор; что ей нельзя забывать хотя бы о капле приличия, если не о полноценном уважении к нему. И до сих пор он не набрался смелости. Он понимал, почему она остается с ним: его покойные родители оставили наследство, и немаленькое, не говоря уже об очаровательном, просторном загородном доме. И все же иногда Лэндон сам не понимал, почему за нее держится. Он не урод, не злодей, его достаток куда выше среднего. Уж конечно можно найти кого-то еще, если постараться.
Но он никогда никого не бросал. Не умел. Это женщины бросали его.
До того, как он разбогател.
И все же его фрустрация из-за Ханны приближалась к точке кипения. Она уже даже не заботилась о том, чтобы скрывать свои внебрачные развлечения. Постоянно проведывает бесконечное количество больных подруг, задерживается в спортивном зале, навещает престарелых родителей в Роаноке и не зовет его с собой. Этим утром она заявила, что после урока танцев отправится с подругами на обед в Эйкен Милл, что само по себе звучало логично. Но шел уже пятый час, как она на своем «обеде». На третьем часу он носился по дому, разбил напольную лампу в гостиной и кричал в зеркало, пока не охрип. Энергия иссякла, он выбрел на переднее крыльцо и рухнул в папино деревянное кресло-качалку, где просидел не меньше часа, несмотря на температуру в минус 4 и ветер.
Когда к крыльцу вышла рыжая кошка ближайших соседей в поисках чего-нибудь поесть и где согреться - а они буквально никогда не пускали ее в дом, - он почувствовал необъяснимое желание пнуть чертову тварь. Более того - убить. Пришлось напрячь всю силу воли, чтобы не ударить кошку, не схватить за хвост и не размозжить ей голову об стену, а потом зашвырнуть тушку в лес.
Кошка пялилась на него, сперва просто из любопытства. Затем, словно учуяв опасность, ее глаза расширились, а шерсть на загривке встала дыбом. Спустя миг она развернулась и бросилась в чащу.
- Слава богу, - прошептал он, переполненный облегчением. - Слава богу.
Он всегда любил животных, особенно эту кошечку, гулявшую по округе. Но теперь она его боялась.
Вот до чего дошло? Такой могучий гнев, что угрожает захватить его целиком? Что Лэндон готов убить невинное животное?
Нельзя поддаваться гневу.
И все же, когда он встал, кровь его словно стала жидким пламенем. Глубокий вдох за глубоким вдохом; долгие, до хруста, потягивания; напевать про себя мягкую приятную мелодию. Но ничто не охладило жар, боль растекалась по телу и разуму.
Не успев осознать, что он делает, он уже колотил кирпичную стену кулаками.
Получи, Ханна! Получи! Получи! ПОЛУЧИ!!!
В отдалении он услышал голос, похожий на его собственный, стоны, исполненные чистейшей муки. Затем в правую руку ворвалась боль, и он увидел на бледном кирпиче темное пятно крови.
От мизинца от запястья на его руке практически отсутствовала кожа.
Из последних сил он прокричал в лес:
- Смотри, на что ты меня толкаешь!
Когда машина Ханны въехала на длинную подъездную дорожку, он уже прибрал разбитую лампу и кровь, и забинтовал ободранную руку. Не считая бинта - и голоса, как наждаком по ржавому металлу, - признаков приступа ярости не наблюдалось. Войдя в дверь со слишком опрятным видом для человека, который все утро танцевал и общался с подругами, она приветствовала его своей обычной улыбкой и быстрым объятием, едва обратив внимание на сиплый голос, когда он произнес:
- Долго тебя не было.
- Ну, ты сам знаешь, как у нас бывает. Особенно эта Джинни Эсберри. Готова трепаться, пока без сил не упадет.
Вот она перед ним - высокая, светловолосая, прекрасная - красивее, чем десять лет назад. Его сердце кольнуло при воспоминании об ушедших временах, когда он верил, что она, может быть, все-таки его любит.
- Я опрокинул и разбил лампу в гостиной, - сказал он, зная, что это ее любимая и она сразу заметит ее пропажу. - Прости. Не привык, что она там стояла, - это, кстати было правдой. Они передвинули ее с обычного места у переднего окна к дивану, когда ставили вчера рождественскую елку. Он поднял перевязанную руку. - Еще и порезался.
- О, нет, - сказала она с сочувствующим выражением, и, наконец, озадаченно взглянула на него: - А что с голосом?
Он покачал головой в напускном огорчении.
- Чертова простуда. Проснулся сегодня, а глотку словно кошки дерут.
- Прими “Бенадрил”.
- Уже.
Она вошла в гостиную и нахмурилась при виде пустого места у дивана.
- Черт. Ну ладно, всегда можно купить новую.
- Прости. Я такой неуклюжий.
- Нарядим сегодня елку, да?
- Конечно.
- Приготовил игрушки?
- Еще вчера.
- А, верно, - сказала она с равнодушным смешком. - Я и забыла.
Будто уже забыла, как это - выказывать искреннюю симпатию мужу.
- Ладно, я схожу в ванную, а потом начнем развешивать гирлянды - если хочешь.
- Да, давай.
- Вот что. Откроем бутылку вина. Войдем в подходящее настроение, да и горлышку твоему не помешает.
Он улыбнулся, почти поверив, что она говорит от сердца.
- У нас есть новая бутылочка «Альянико» из Вилла Аппалачиа. Как тебе?
- Отлично, - сказала она. - Помню, как мы его раньше любили.
В столовой, примыкавшей к кухне, на деревянном стеллаже с двадцатью бутылками он нашел «Альянико», которое они выбрали во время недавнего посещения ближайшей винодельни. Прихватил пару бокалов, отнес бутылку на кухню и открыл, осознав, что его охватила печаль, словно внутри него увяло и погибло что-то, что он очень ценил,
Теперь все вино мира не исправит то, что случилось между ними.
Он наполнил оба бокала, отнес в гостиную и поставил на столике у окна. На полу у основания свежесрубленной, идеально конической «лейланд сайпресс», которую он принес вчера, стояли три большие коробки. Он открыл первые две, заполненные едва ли не с горкой украшениями всех форм и размеров, в основном завернутых в папиросную бумагу. Большинство передали родители Ханны, и она настаивала, чтобы их повесили все. В третьей коробке, поменьше, лежало несколько гирлянд, как минимум одна из которых принадлежала его бабушке с дедушкой. Особенно он любил гирлянды с жидкостью, которая пузырилась, когда они светились.
В детстве Рождество было его любимым праздником, и он каждый раз старался ухватить и прочувствовать былую радость. Однако в последние годы знание о неверности жены все больше затмевало любое счастье, какое приносило это время.
Скоро присоединилась Ханна и принялась разворачивать украшения, пока он развешивал по зеленым веткам гирлянды. Время от времени он отпивал вино, и когда его бокал почти опустел, почувствовал себя оттаявшим и не таким заторможенным.
- Куда ходили на обед? - спросил он нейтральным тоном.
- «Робис», в Эйкен Милл. Я же говорила?
- Забыл. Что ели?
- Салат с курицей гриль и соусом из папайи. Я решила, что мы выпьем с тобой, когда будем наряжать елку, так что в ресторане не пила. Я умница?
- Еще какая. Много народу на уроке танцев?
- Немного. Наверное, все разъехались на праздники.
- Урок вел твой дружок Рикки Дельгадо, как обычно?
Она кивнула, нацепив жеманное и равнодушное выражение.
- Угу.
- Он остается в городе на праздники?
Она пожала плечами.
- Понятия не имею. А что? Ты надумал учиться джазу?
- Боже мой, нет, - ответил он со смешком. - Я и двух шагов, не споткнувшись, не сделаю. Просто спросил. Тебе, кажется, очень нравится его техника.
- Он замечательный. Куда лучше, чем Кристи, - сказала она, напомнив о прошлой учительнице танцев.
Затем пристально всмотрелась в него, и на миг показалось, что она готова сказать что-то еще. Но не сказала.
Она развернул один из шариков: старинный, от дедушки с бабушкой Ханны - большая хрустальный сфера с длинным, копьеподобным острием и ярким алым самоцветом в углублении. На секунду ему показалось, что алый глаз смотрит на него, почти с пугающим подобием разума.
Он налил себе второй бокал и добавил Ханне, хотя та еще и половины не выпила.
- Хорошее вино, правда?
- Очень, - она сделала глубокий глоток, вздохнула и спросила: - Тебя что-то беспокоит? Ты интересуешься моим днем больше обычного.
Он почувствовал странное гудение в глубине черепа - кровь вскипала и неслась потоком по его телу. Неужели ему наконец достанет смелости заявить жене о ее неверности?
Этот красный глаз. Все таращился на него.
Собравшись с духом, он произнес:
- Ну, я не мог не заметить, что ты и мистер Дельгадо...
Она подняла бровь, будто по-настоящему удивлена его словами.
- Что?
- Ну, что вы очень тепло относитесь друг к другу.
- Не мог не заметить? Что, до тебя дошли какие-то слухи?
- Слухи?
Ее ярко-зеленые глаза похолодели.
- Лэндон, ты прекрасно знаешь, что учитель на уроках в некоторых па прижимается очень близко. Ко всем. Не только ко мне. И да, я не раз замечала вслух, что нахожу Рикки очень интересным. Нет женщины в классе, которая так не считает. Но, нельзя принимать это всерьез. Я так понимаю, жена одного из наших друзей что-то ляпнула мужу, раздула вне всяких приличий, а он пересказал тебе?
Он покачал головой.
- Не совсем. Ну а почему тогда не расскажешь что-нибудь о Роббине Мецгере?
В ее глазах отразился шок.
- Какого черта ты несешь?
- Это не слухи, - ответил он. - Я кое-кому заплатил, чтобы подтвердить свои подозрения. И они подтвердились.