Лицо его стало жёстким, и он прошёл к земляным ступеням, ведущим наверх. Остановился. Обернулся.
— Спасибо, бабуля, за помощь. Имя ваше я спрашивать не буду. Если меня поймают, то и выдать не смогу, раз не знаю.
Старушка часто закивала. По щекам её текли слёзы.
5
Техники никакой рядом не чувствовалось. Или же чувство механики отключилось вовсе. Сергей предполагал, что после укола такое возможно. Ведь так всегда происходит, стоит ему понервничать. А тут голый адреналин, приправленный уколом амфетамина.
Он открыл деревянный лючок и поднялся наружу. Выход был замаскирован мастерски. Вылез и оказался прямо в центре заснеженного кустарника, и сразу приметил узкую лазейку. Со стороны люка видно не было.
Танка не было, солдат тоже. Ушли. Где-то вдалеке в морозном воздухе тарахтели траки. Звук удалялся. Они его ищут, прочёсывают район, но, к счастью, не в этой стороне.
Осторожно прикрыл люк. Бабушка осталась внизу. Она сидит в тихом подполе, а он снова ищет приключений на свою задницу. В голове мелькнула мысль: а что если она там живёт, может, от немцев ещё в начале войны спряталась и ни разу им не попадалась? Да нет, ответил сам себе, быть такого не может. Сюр какой-то.
Отбросив ненужные сейчас мысли, двинулся в сторону дороги, извивающейся меж домами. Мороз устаканился и стал щипать сильнее. Проскочила мысль забить на всё, отсидеться в подвале и вернуться назад живым. Уже не совсем невредимым, но живым. Но нет, подобные поползновения он загонял в самый угол, сажал на цепь и уже не отпускал. Трусость никогда и никому не позволяла добиться своего. Иногда даже осторожность полезно посадить на цепь. Хотя именно осторожность не раз спасала его от смерти.
Вышел на Магазейную улицу. Людей почти не было. Лишь изредка кто-то проходил с санками. Иногда попадались замёрзшие, лежавшие в сугробах. Весной найдётся много «подснежников». Но пахнуть город будет совсем не цветами.
Он повернул направо, осматриваясь и прислушиваясь к окружающей обстановке и своим ощущениям. Чувство не работало, и это было плохо. Он был слеп. Скорее всего, немцы всё ещё продолжают шерстить этот район — они не успокоятся, пока не найдут Сергея. Или его труп.
Боли не было, но и лёгкости движений, конечно, тоже никакой. По стене он сейчас не пробежит, хреновый из него сейчас Принц Персии. Грохнется мешком, вот и весь паркур.
Люди шли, ни на кого не глядя. В таких условиях большинство только так и выживает — опускают забрало и закупориваются в панцире. Взгляды потухшие, тела худющие, как скелеты. И над всеми — ореол смерти, каждый отмечен печатью костлявой.
Вышел на Конюшенную, повернул налево. Пройти ещё квартал-полтора — и счастье у тебя в кармане. Или за пазухой. Да хоть в трусы своё счастье засунь — после этого, главное, удержать его. Времени-то ещё завались. До утра бы продержаться. Нам день продержаться, да ночь простоять. Или наоборот. День мы уже почти протянули. Осталось всего ничего. Взять, наконец, эту чёртову рукопись и спрятаться куда-нибудь. Просидеть ночь в подвале. Нам бы день продержаться…
Ноги будто поршни, руки налиты силой, кулаки сжаты. Раны будто и не было. Не зря ведь говорят, что на нём, как на собаке, всё заживает. «Хорошо, что только зацепило, — думал Сергей, шагая по улице. — Иначе чем пульку-то вырезать? Пальцем, что ли, выковыривать? Я ведь не киллер… или как там их… хилер филиппинский».
Минут через пятнадцать добрался до Пушкинской улицы. Это было странно. Уже целых пятнадцать минут ничего не происходило. Никто за ним не гнался, не гремели выстрелы, никто не орал от боли. И никаких даст ист фантастиш. В этом мире такого не бывает.
И тут ему пришла в голову зрелая думка — а ведь его пасут. Как лоха пасут, ей Богу. Всё мечтают найти типографию, идиоты. Да нет, это не они идиоты, это он идиот. И тут ощутил спиной нечто такое, чего только что не было. «Клац». Затвор пистолета. Он не услышал его, просто почувствовал. Механика снова заработала. Техника его любила и ненавидела, боялась и презирала, но — этого не отнять — он умел ощущал присутствие механики. А вот влиять на неё мог не каждый раз. Но вот именно сейчас испытал мощный прилив силы. Сбавил шаг и попытался нащупать оружие. Получилось. Он даже определил, что этот «кто-то» был примерно шагах в двадцати позади. Снова прикоснулся к пистолету. Знакомая машинка. Значит, капитан этот гестаповский где-то рядом. Шагах в двадцати. И не стреляет, ждёт, когда Сергей наведёт его на типографию.
Крутояров осторожно оглянулся. Никого. Где тут можно спрятаться? Не станет ведь офицер по сугробам нырять. Не к лицу это кадровому офицеру.
Внимательно осмотрелся. Никого. Но знакомое оружие всё же ощущалось, и довольно близко. На расстоянии выстрела — это точно. Но ведь не стреляет. Типографию подпольную найти хочет. Ждёт, когда русский наведёт их на печатный станок, а там и грохнет его. Но ведь не объяснишь им, дуболомам, что не знает он, где это чёртов станок. Может, и нет его вовсе, станка-то. Хотя… Вспомнилось, как порхали белые бабочки листовок, когда Ванька не успел выпрыгнуть в окно. Есть станок. Есть. И листовки штампует назло фашистам.
Если бы он, Крутой, знал, где эта бандура стоит, всё равно не сказал бы фрицам ни при каких пытках. Он поймал себя на этой мысли. Да. Не сказал бы. А ведь всего несколько часов назад воспринимал всё это всего лишь как квест.
Он заметил метрах в двадцати от себя немецкого солдата, метнувшегося в сторону. Одет в светлый бушлат, почти неразличимый на фоне снега. Маскируется. Ну да ладно. Раз не стреляют, значит, надеются найти станок печатный. А вот фиг вам, а не станок. Сейчас я вам покажу станок. Сейчас я вам такой станок покажу… Правда, с рукописью придётся подождать малехо, но это ничего. Да и отвести их от Конюшенной нужно. Нечего тут хвосты за собой таскать. Крутояров повернул за угол дома. Пробежался в коридоре между сугробами и, обогнув дом, вышел на Конюшенную с другой стороны. Один солдат стоял на углу дома и растерянно оглядывался. Второй наверняка побежал следом. Ну, пусть бежит. Сергей повернул назад. Бежавший за ним фашист не ожидал такой подлости как удар в челюсть. Только он вырулил из-за угла, как сразу и наткнулся на кулак. Крутой осмотрел лежавшего перед ним немца. Пистолет в его руке был тот самый. Ну, вот зачем офицер отдал солдатику оружие? Ведь неспроста же. Капитан Харт не дурак. Он ведь сообразил, что этот русский чувствует технику, что у него чутьё не хуже, чем у собаки. И, скорее всего, рассчитывал на то, что русский купится на пистолет, решив, что за ним идёт капитан. А вот сам капитан…
Сергей чертыхнулся. А что, если они намеренно позволили ему вырубить этого солдата? И пистолетом беднягу снабдили, чтобы Сергей отвлёкся на него. Вот ведь как глупо засветился. Кто же тогда здесь дурак?
Схватил за ворот солдата и встряхнул его. Голова качалась как у куклы. Глаза у него были закрыты.
— Где капитан Харт? — спросил Крутой.
— Ушель! — ответил фашист, открывая глаза.
— Куда «ушель»? — прошипел Сергей. — Живо говори!
— Назад ушель, подмога брайт.
— Зачем он тебе пистолет отдал?
— Ружий мой ломаться. Герр гауптман даваль вальтер.
Значит, никакой хитрости тут не было. Просто у солдата заклинил карабин и гауптман отдал ему свой пистолет.
Воин третьего Рейха сел, тряхнул головой, будто просыпаясь. Крутояров подобрал пистолет, клацнул затвором.
— Почему следите за мной? — спросил он, приставив ствол к виску солдата.
— Газета искайт. И ловит русиш демон.
— Я, что ли, демон?
Солдат быстро закивал, шапка слетела с головы.
— Зачем я вам?
— Не знайт. Капитан знайт.
— А типография вам уже не нужна?
— Цайтунг нам нушен. Но и демон нушен тоше.
Крутой посмотрел на солдата сверху вниз.
— В общем, так: иди, пока жив, и скажи капитану Харту, что я его найду. Если только он ещё посмеет на меня охотиться, то я его найду.
Сергей бросил на снег пистолет, и солдат с ужасом смотрел, как затвор самостоятельно клацнул и спусковой крючок мягко сдвинулся с места. Раздались два выстрела. Пистолет дёрнулся на снегу и подпрыгнул как рыба на льду, разве что дугой не выгнулся. Солдат перевёл взгляд с пистолета на Крутоярова. Тот стоял перед ним, вытянув руку. Его открытая ладонь сжалась в кулак, будто держа невидимую рукоять. Указательный палец согнулся. Вальтер ещё раз грохнул.
Немец заорал, вскочил и побежал прочь по снеговому коридору. Сергей подобрал пистолет, быстро пересёк улицу и скрылся между домами. На Конюшенной редкие прохожие шарахались от него как от чумного. Ещё бы! Сергей обратил внимание, что до сих пор продолжает бежать, сжимая в кулаке рукоять вальтера. Спрятав пистолет за пояс, запахнул телогрейку и продолжил путь. Вот и Пушкинскую улицу пересёк. Быстро оглянувшись, не увидев никого, перебежал на ту сторону.
Смеркалось. Тучи тяжелели. На разбитых фасадах чернели провалы окон. В одном до сих пор сиротливо стоял кактус, замёрзший, скрюченный. В другом мелькнула чья-то тень. В третьем блеснула вспышка, то ли спичкой чиркнули, то ли свеча горела.
Техники не чувствовалось никакой. Но, может, просто чувства притупились. Хотя ему продолжало казаться, что именно сейчас его силы утроились. Впрочем, он понимал, что это благодаря амфетамину. Вот ведь как вышло: при перенапряжении чувство механики обычно покидало его, но сейчас, когда напряжение, можно сказать, достигло апогея, амфетамин наоборот подстегнул этот дар, обострил его.
Сергей скользил взглядом по пустым окнам, казалось бы, совсем мёртвым, но в некоторых из них ещё теплились островки жизни. И как людям удавалось выживать в таких условиях? Ведь невозможно! Ни жратвы толком, ни тепла. И ведь выживали. Правда, не всё… Далеко не всё…
Стоп! Он остановился и огляделся. Где-то послышалась какая-то возня. Прислушался к ощущениям. Что-то громоздкое. Недалеко. Громыхает. Трещит шестерёнками. «Панцер»? Сергей «ощупал» громадину. Точно. Тот же самый танк, что едва не проводил его в последний путь несколько часов назад. Значит, охота на русского демона продолжается? Или же они всё так же хотят найти типог